– Куда пропала? Что не звонишь, обиделась и злишься на меня? – звучит голос из трубки.
– Здравствуйте. Нет, конечно, не обиделась.
– А что тогда?
– Думала над своим поведением.
– И что надумала?
– Думала, вы не хотите со мной разговаривать.
– Брось, ты опять придумываешь отговорки. Если бы не хотел, я бы не звонил.
Я стою в прихожей, рассматриваю себя в зеркале, не зная, что ответить.
– Может, хочешь приехать? Я один дома, скучаю… составите мне компанию? – нарочито вежливо спрашивает он.
«Вот это поворот», – думаю я. В первый раз он приглашает меня к себе, если можно так сказать, ведь он по-прежнему жил у своей жены. Я бы предпочла благополучно упустить этот шанс, но из двух зол – согласиться на предложенную им авантюру или отказаться и навлечь на себя его гнев – выбрала меньшее, сообразив на удивление быстро.
– О боже! – выдыхаю я. – Конечно! Когда?
– Сейчас. Собирайся.
Вешаем трубки. Стёртая в зеркале мутным туманом комната вновь обретает привычные очертания – кровать, стол, окно. Я собираюсь под музыку, которая ему бы понравилась. «Shine bright like a diamond», – поёт Рианна. Снимаю с вешалки синее шерстяное платье, влезаю в красные колготки, заплетаю волосы в косичку и крашу губы.
Он присылает адрес, по которому не раз я вызывала ему такси – конечно, я его помню, но ехать на такси одной – сплошное расточительство. Мне предстоит проделать весь путь на общественном транспорте – доехать до метро «Аэропорт», а оттуда на автобусе по долгой волнительной прямой.
Выйдя из дома, я оглядываюсь. Каким-то необъяснимым образом меня, будто магнитом, тянет обратно, но разве я могу не поехать? Это немыслимо. Я достаю телефон и пишу Профессору сообщение: «Уже бегу».
Торопливо иду по тропинке, проторённой в снегу спешащими с работы домой прохожими. Я обгоняю их. Я испытываю смесь страха и любопытства, от которой бегут мурашки по коже – надо же, я увижу его дом. Пройдя вверх по переулку, я сворачиваю на Солянку, перехожу дорогу на красный свет и ещё быстрее шагаю к метро. Сажусь в поезд. Последний вагон. На полу валяется затоптанная газета. Я смотрю на мужчин. Все они уткнулись в телефоны, и я могу спокойно рассматривать их. Никто из них даже близко не сравнится с ним.
Уже на выходе из метро, поднимаясь на эскалаторе, я застаю сцену. Мужчина, как рыцарь, стоит на одном колене. Высокий и худой, голова с залысиной, невзрачная одежда, очки. Перед ним балансирует на одной ноге и в одной туфле женщина, другая нога висит в воздухе с вытянутым носочком в чёрном следке. Одной рукой она опирается на его плечо, а он снизу бьёт кулаком по каблуку. Кокетливые, но дешёвые на вид замшевые туфли мало подходят для снегопада, который зарядил сегодня с утра. Мужчина, как Дед Мороз, рассыпается хохотками, которые, круглые и весёлые, словно мячики, скачут вниз по ступенькам эскалатора.
По его лицу видно, что он очень доволен своим положением и ничуть не смущается; даже можно сказать, что он счастлив, а она смущённо покачивается, как плакучая ива. Светлые волосы, короткая стрижка, облегающие джинсы.
– Ладно, Петя, пойдём, – говорит она.
Я представляю, что они недавно знакомы, но уже живут вместе, может, и работают в одном магазине – она продавщицей, а он кладовщиком. Они росли перед подъёмом эскалатора как парочка грибов – большой и поменьше – на опушке леса. Приветствовали равнодушных прохожих. Он поднимается с колен и целует её, приглаживая локон за ухом. Я думаю, что уже давно никто ко мне так бережно не прикасался. Изредка Профессор похлопывал меня рукой по голове, и я, как мячик, отскакивала и прыгала, но всегда недалеко.
Я выскакиваю из метро и спускаюсь в подземный переход, с трудом сдерживаясь от того, чтобы побежать. Красные колготки, как сигнал светофора, останавливают машины. Перехожу улицу и наконец оказываюсь перед остановкой. Над головой горят уличные фонари. Съёжившись от пронизывающего ветра, жду автобус. Когда он приходит, я сажусь у окна и смотрю в темноту с синеватым отливом, ловлю отражение луны, плывущей среди звёзд, почти полной. Напротив меня парочка держится за руки. Дорога не очень долгая – я загибаю пальцы, чтобы не пропустить нужную остановку, но мне кажется, что я пересекаю целый континент.
Высокий панельный дом. У подъезда растёт дерево, которое я раньше не замечала. Я звоню в домофон – он открывает не спрашивая. На лифте я поднимаюсь на последний этаж, на лестничной площадке, не решаясь позвонить, упираюсь в запертую железную дверь. Минуту спустя за дверью слышатся шаги. Он открывает и, не посмотрев на меня, сразу скрывается в коридоре.
– Ну проходи, – кричит он, как я догадываюсь, из кухни, откуда тянет сквозняком с запахом сигаретного дыма.
В прихожей на страже возле двери стоят его ботинки и высокие чёрные сапоги на каблуках. Я ставлю свою обувь рядом и сразу решаю запомнить каждую деталь, чтобы потом описать в книге. Миновав прихожую, я пробираюсь на кухню с обитыми деревом стенами, которая напомнила мне мою юность в Новосибирске. На меня наваливается тяжёлое оцепенение – дежавю, я будто оказалась дома и одновременно понимала, что меня здесь быть не должно. Я совершаю чуть ли не святотатство, и, возможно, мне не следовало приезжать в этот чужой дом с тысячью мелочей – медными кастрюлями и сковородками, свисающими над разделочным столом, холодильником, обвешанным магнитами из разных стран. Внезапно в мой страх закрадывается порочное любопытство. Я понимаю, что неимоверно рискую, но кто рискует больше – он или я? Какую цену мне предстоит заплатить за этот визит?
Он сидит за столом – перед ним огромная хрустальная пепельница и инструменты для скручивания самокруток – бумага, пакетик с фильтрами и в фольге плотный комок, как я догадалась по цвету и запаху, гашиша. В первый раз я вижу Профессора в домашней одежде. На щеках двухдневная щетина. Он выглядит отдохнувшим и по-хорошему возбуждённым. Так же, как всегда, упивается жизнью.
Я стою, ожидая приглашения сесть, кладу руку ему на плечо. Он нетерпеливо её сбрасывает. Я опять делаю что-то не так. Мне остаётся принять всё как данность – пережить несколько часов позора, прежде чем вернуться в свою комнату над переулком, где я смогу оплакать свою несчастную судьбу. Вот какие мысли посещают меня.
– Садись, – говорит он, не поднимая сосредоточенного взгляда от своих приготовлений.
Я сажусь на краешек стула.
– Ты всегда ходишь в гости с пустыми руками? – насмешливо бросает он.
Я принесла ему, как он просил, две пачки сигарет, но это, судя по всему, не считается.
Скрутив необычно толстую, расширяющуюся к концу сигарету, закуривает.
– Будешь кофе? – он выпускает длинную струю дыма. По воздуху плывёт сладкий тяжёлый аромат.
– Буду, спасибо.
Он открывал и закрывал кухонные ящики в поиске кофе, как будто не знал, где точно он стоит. В большой жестяной банке молотого кофе оказалось на донышке. С горем пополам хватит нам на две маленькие чашки. Если волчица заметит пустую банку, быть может, что-то заподозрит. Мне становится не по себе, как будто я воришка, пробравшийся в чужой дом ради того, чтобы мелко напакостить хозяйке. Несмотря на это, от него исходило небрежное гостеприимство, словно я была у него уже не один раз. Он поднёс к крану турку и пустил воду. Я старалась сосредоточиться на этих обыденных звуках, потому что, честно говоря, я была страшно напугана.
– А есть молоко? – спрашиваю я.
– Тебе молока ещё? Ну-ка посмотрим, – говорит он, открывая холодильник, на полках которого я успеваю разглядеть горку цветных овощей, тарелку с каким-то салатом, кусок жёлтого сыра и бутылку красного вина в двери, – есть сливки, будешь? – и добавляет тоном, не предполагающим возражений: – Со сливками вкуснее.
Я не спорю.
Приготавливая кофе, он, как фокусник, делает много замысловатых жестов руками – ставит передо мной чашку, пакет со сливками, сахар – я смотрю, как загипнотизированная. Уронив со всплеском кусочек сахара в чашку, добавляю сливки и осторожно, чтобы ложка, не дай бог, не стукнула по чашке, размешиваю. Он не соврал – кофе получился отменным.
– И правда, – говорю я, – со сливками вкуснее.
Он отпивает кофе, ставит чашку, водрузив локти на стол. Лицо плывёт в сизом от дыма тумане. Я не могу расслабиться, а ещё к тому же вздрагиваю от каждого шороха, ожидая, что в любой момент в двери может повернуться ключ, и его жена застанет нас на месте преступления. Его, кажется, это совсем не волнует.
– Почему вас не было на мастерской? Я соскучилась, – я по чуть-чуть отхлёбываю кофе, поглядывая на него поверх края чашки.
Сделав глоток, он пристально смотрит на меня:
– Я заболел. У меня жутко болит голова.
– Мне очень жаль.
– Ты можешь помочь мне почувствовать себя гораздо лучше.
– Как?
– Если ты меня поцелуешь, – отвечает он, откидываясь на стуле.
– Я с удовольствием, – говорю и смеюсь.
Он встаёт, допивает кофе и протягивает мне пустую чашку.
– Ты идёшь? – спрашивает он, безжалостно раздавливая окурок в пепельнице.
Я подхожу к раковине, открываю кран. Вода оказывается слишком горячей – руки на глазах краснеют. Сначала я ополаскиваю его чашку, потом свою и ставлю на сушилку. Из коридора падает луч света. Чувствуя себя неловко, я плетусь за ним в комнату, отведённую под гостиную. В нашем распоряжении целая комната, дальше которой он меня не допустит. Мне не удаётся даже мельком заглянуть в щель от приоткрытой двери спальни. Я замечаю, что квартира огромная, а потолки – высоченные. Стоит, наверное, маленькое состояние. А теперь добавьте детали: книги об искусстве, фотографии в рамках и две лохматые кошки – рыжая и серая. Их глаза горят зелёным. Всё в доме было таким же, как эти кошки, – наблюдающим, притаившимся, выжидающим.
В квартире, хозяева которой привыкли к случайным гостям, царил лёгкий беспорядок, составляющий резкий контраст с безрадостным порядком в моей бедной комнате. Пара настольных ламп с абажурами дарила приятный полумрак. Его жена часто бывала в командировках, и что-то подсказывало мне, что я была не первой гостьей в её отсутствие. Впрочем, я не знала, в городе ли она сейчас. Мебель была довольно простой и далеко не новой, её было так много, что по комнате приходилось перемещаться очень осторожно, чтобы не ушибиться. Кресла и громадный диван, занимавший всю середину комнаты, были застелены пледами, на которых скопилась кошачья шерсть. Вдоль стен стояли шкафы с книгами – очень много книг. Журнальный столик перед диваном тоже завален книгами. Он берёт лежащую сверху книгу и говорит, что её написал его друг. Это была книга про питерский андеграунд девяностых.