В нише появился Филипп.
– На что смотришь? – спросил брат.
– Мои друзья собрались здесь, чтобы исполнить скорбный долг. Остальные – чтобы порадоваться моему несчастью и посплетничать.
– Ребенок умер. Какие могут быть сплетни?
Людовик сурово посмотрел на брата. «Неужели он что-то знает?»
– Это ты спроси у сплетников, – сказал он Филиппу. – Я понятия не имею.
Филипп глянул сквозь щель занавеса.
– В церкви уж что-то больно весело. Пусть тебя нет в зале, но они могли бы выказать тебе дань уважения. Вот бы у них вытянулись физиономии, появись ты сейчас.
– Я не выйду. Не могу.
– Поступай как знаешь.
– Откуда в придворных столько непочтительности? Протокол требует иного поведения на похоронах.
– Наверное, нам следовало бы кланяться протоколу, а не тебе, брат, – усмехнулся Филипп.
Людовик схватил Филиппа за воротник.
– А ты был бы не прочь отобрать у меня власть? – спросил король, ощущая закипавшую ярость.
– Разве мы говорили о власти? Твоя дочь умерла. Ее мать лежит одна, больная и испуганная.
– Кто взялся учить меня нравственности? Тот, кто одевается как женщина и совокупляется на женский манер?
Филипп мотнул головой:
– Твоя королева, если бы ей позволило здоровье, непременно была бы здесь и оплакивала свое дитя. А ты, не имеющий препон, решил прятаться. В том-то и дело.
Людовик разжал пальцы.
– Ошибаешься. У меня есть препона, и сейчас она стоит передо мной.
Пунцовый от гнева, Филипп юркнул в боковой коридор и вошел в церковь через общий вход. Вяло перекрестившись, он опустился на скамью рядом с Генриеттой. Впереди сидел Шевалье.
– Ну как король? – шепотом спросила Генриетта, вытирая со щеки слезинку.
– Я не ошибся в своих предположениях, – качая головой, ответил Филипп.
– Ему бы стоило находиться здесь.
– Он не скорбит.
– Возможно, только на публике.
– Везде. Этот человек не умеет плакать.
– Перед вами он не заплачет. Мужские слезы видит только женщина. Его сердце наверняка разрывается от скорби.
– Его сердце? – насмешливо переспросил Филипп. – Если у него и есть сердце, оно сделано из совершенно другого материала, нежели наши. Разве не так?
Шевалье обернулся к ним и наградил Филиппа дразнящей улыбкой.
– Вы чудесно выглядите, Месье, – сказал он и подмигнул Генриетте.
Генриетта вперилась в него сердитым взглядом. Шевалье, усмехнувшись, повернулся к ним спиной. Тогда Генриетта опустила голову и безудержно разрыдалась.
Устремив глаза к небесам, аббат Боссюэ начал читать «Отче наш». А тем временем в зале далеко не все внимали молитве.
Луиза де Лавальер с печалью и тревогой смотрела на гробик.
Шевалье тоже разглядывал этот шедевр погребального искусства, подозревая беззастенчивый обман.
В глубине часовни Монкур, невзирая на траурную церемонию, улыбался Лувуа.
Но за стенами церкви происходили еще более интересные события.
Закутавшись в плащ с капюшоном, Бонтан гнал лошадь по раскисшей, изрезанной колеями дороге, удаляясь от Версаля. Проехав несколько лье, он достиг небольшого женского монастыря, притулившегося к склону холма. У ворот его уже ждали две монахини. Бонтан спешился, подошел к ним и распахнул плащ, под которым тихонько посапывала дочь Марии Терезии.
– Благодарю вас, сестры, – сказал Бонтан, передавая монахиням малышку.
Лорена нырнула в узкий коридор королевского охотничьего замка. В руках она держала важный документ, успев спрятать его раньше, чем поравнялась с шедшим навстречу гвардейцем.
Фабьен Маршаль, посетив задворки замка, нашел зеленоглазую горничную со шрамом на подбородке. Она была одна в своей комнатенке и явно готовилась к отъезду. Фабьену не понадобилось много времени, чтобы обвязать шею девушки рукавами рубашки, поставить горничную на стул, а саму рубашку прикрепить к невысокой потолочной балке. Потом он пинком ноги отшвырнул стул. Вот так. Самоубийство, причем столь очевидное, что в этом никто не усомнится. Заметив на кровати платок с вышитым цветком, Маршаль спрятал его в карман.
Генриетта сидела в своем будуаре, упираясь локтем в овальный столик. Распущенные волосы ниспадали на плечи. Ее лицо было мокрым и распухшим от слез.
– Мертвое дитя, – в который уже раз повторяла она, прикладывая к щекам кружевной платок. – Вдруг такая же участь ждет и дофина, а затем и его величество?
Мадам де Монтеспан, сообразительная и самая красивая из фрейлин Генриетты, перегнулась через столик и взяла свою госпожу за руку. Маркиза де Монтеспан была красивой, рослой и худощавой женщиной с золотисто-каштановыми волосами и лучистыми глазами. Остальные фрейлины находились в соседней комнате, занятые делом. Одна из них плела кружево для рукавов, другая читала, а третья штопала чулок.
– А ведь вы уже знаете ответ на этот вопрос, – мягко ответила госпожа де Монтеспан. – В таком случае ваш муж стал бы королем, а вы…
– Нет! – возразила Генриетта, отбросив платок. – Я бы не желала жить в мире, где нет моего дражайшего… нашего дражайшего короля! И где есть Шевалье, да убережет нас Господь. Он и сейчас раскалывает двор. Я выходила замуж за одного мужчину, а вынуждена мириться с присутствием его милого дружка Шевалье. Как вам такой «брак втроем»? Стань мой муж королем, правил бы не он, а Шевалье, который бы всех держал в узде. Мой муж был бы у него ковриком под ногами!
– Вам так кажется, – улыбнулась мадам де Монтеспан. – Ваш муж – прекрасный человек. Из него получился бы прекрасный король. А у вас появилась бы власть королевы.
– Я видела, чтó власть способна сделать с человеком и как ее у человека могут отобрать.
Мадам де Монтеспан сочувственно кивнула:
– Конечно, в том повинны английские заговорщики и известные события, благодаря которым ваш брат сменил на троне вашего отца.
– Сменил, пока… пока ему не отрубили голову.
– Дорогая Генриетта, успокойтесь. Идемте, полюбуемся на красивые ткани в модном павильоне. Сюда приехали все лучшие парижские портные. Я еще не видела такого изобилия тканей.
– Вы мне лучше погадайте.
Атенаис де Монтеспан не возражала. Она взяла колоду карт Таро и протянула Генриетте. Та дрожащими руками перетасовала карты и положила их лицевой стороной вниз. Госпожа де Монтеспан стала медленно переворачивать карты.
– Карты повествуют нам о прошлом, настоящем и будущем. Ваше прошлое исполнено печали. Однако в настоящем у вас есть друг, желающий вам помочь.
– Если бы я смогла найти такого человека, я попросила бы его только об одном: защитить моего короля, – сказала Генриетта.
Рука Атенаис замерла над последней картой. Фрейлина словно изучала лицо своей молодой хозяйки.
– Вы очень о нем печетесь.
– Я готова сделать для него что угодно.
Мадам де Монтеспан улыбнулась, затем перевернула последнюю карту. Это была Смерть.
«Я ничего не забыл. Я помню все…»
Его отец Людовик XIII умирал…
Король лежал на своем великолепном ложе, окруженный грустными, сочувственными лицами придворной знати обоего пола. Глаза короля потускнели и слезились, однако в них еще сохранялась прежняя решимость. И прежний гнев тоже.
Возле самого ложа стояла Анна Австрийская, держа за руку маленького Людовика. Зловоние смерти отвращало мальчика и в то же время странным образом завораживало.
– Кто это рядом с вами? – спросил умирающий король.
– Ваш сын, Людовик Четырнадцатый, – ответила Анна.
Глаза умирающего остановились на маленьком Людовике. Взгляд их был холодным, даже ледяным.
– Нет. Пока еще нет…
– Ваше величество!
Людовик повернулся к тем, кто его окликнул. Образы прошлого быстро меркли. Фабьен Маршаль и Бонтан стояли возле стола, на котором был развернут тонкий пергамент. Лист покрывали непонятные символы.
– Подобный шифр я вижу впервые, – признался Фабьен. – Даже наш даровитый криптограф Россиньоль не в силах разгадать его принцип.
– Вы нашли это в покоях Монкура? – спросил Людовик, глядя на Бонтана. – И он все еще на свободе?
Бонтан кивнул:
– На свободе, но под пристальным наблюдением.
– Ваше величество, я не склонен предпринимать какие-либо действия, пока не получу ответ от Россиньоля, – добавил Фабьен.
Король склонился над пергаментом и некоторое время вглядывался в него.
– Стало быть, мы не знаем, о чем говорится в шифрованном послании.
– Эти значки очень похожи на шифр, который мы обнаружили у пленных.
– У испанцев. Выражайтесь точнее.
– Должен признаться, ваше величество, мы не знаем наверняка, кто они такие. Те, кто замышлял против вас, отнюдь не желали, чтобы их замысел увенчался успехом. Это был, так сказать, пробный шар, пущенный с целью проверить, насколько крепка наша оборона. А чтобы отвлечь внимание от истинных устроителей, злоумышленники вполне могли свалить все на испанцев. Важно другое. Кто-то из придворных им помогал. Кто-то был их пособником.
– Следует немедленно вызвать Монкура и потребовать объяснений, – сказал Бонтан.
Маршаль покачал головой:
– Пока лучше не предпринимать никаких действий и просто собирать сведения. Кстати, этот пергамент лежал у Монкура прямо на бюро. Он даже не потрудился спрятать столь компрометирующий документ.
Бонтан задумался.
– Возможно, он не знал истинного предназначения этого послания.
– Вы никак друг Монкура? – не выдержал Фабьен.
– Я – друг истины, – невозмутимо ответил Бонтан.
– Одно мы знаем наверняка, – сказал Фабьен, поворачиваясь к королю, – существует заговор против вашего величества.
Слуга доложил о приходе Кольбера. Вскоре появился и сам главный контролер.
– Фабьен, а вам не кажется, что заговоров больше, чем один? – спросил Людовик. – С одной стороны – чиновники-казнокрады. С другой – кровожадные испанцы. Теперь еще и какая-то повесившаяся горничная. Никак и она тоже замышляла против меня? Или не смогла заплатить налоги и с горя повесилась?