Бонтан взглянул на застывших гвардейцев, потом снова повернулся к королю:
– Садовника?
– Да! Жака, моего садовника. Приведите его сюда. Этот танец нужно танцевать в саду или в оранжерее, среди цветущих апельсиновых деревьев.
Людовик возобновил танец.
– Бонтан, вы тоже танцуйте. Я хочу видеть, как это выглядит со стороны. Давайте. Повторяйте мои движения. Сначала pied largi[12], затем sissonne[13], потом пируэт, далее па-де-бурре и приседание на слабую долю…
Испуганный Бонтан не посмел ослушаться. Он добросовестно пытался подражать шагам короля, но делал это неуклюже и постоянно сбивался с темпа.
– Танцоры будут обращаться вокруг солнца сообразно их титулам, – пояснил король, продолжая кружиться. – Король, император, папа римский, ремесленник, ребенок и так далее. Вы, Бонтан, если хотите, можете быть папой римским.
Бонтан растерянно поклонился:
– Ваше величество, судя по исполненным вами движениям, вы сочинили пассакалью.
«Как он бледен! – думал Бонтан. – Как слаб! Я должен немедленно уложить его в постель, иначе он может умереть».
Людовик остановился. Он сощурил глаза и опустил голову, как зверь, готовый напасть.
– Я вам не доверяю. Совсем не доверяю. Гвардейцы! Я не знаю этого человека!
– Ваше величество, прошу вас!
Бонтан попятился назад, опасаясь за рассудок Людовика.
– Приведите моего садовника! Он мне нужен! Мои враги уже близко!
– Повернитесь лицом к стене! – приказал Бонтан гвардейцам.
– Гвардейцы! Не слушайте их! Они намереваются меня убить! Приведите Жака!
Глаза Людовика закатились. У него подкосились ноги. Бонтан успел подхватить короля и потащил его в спальню.
– Мой садовник скажет, как нам поступить, – пробормотал король.
Близился вечер. Ветхие стены гугенотской церкви изобиловали щелями, в которых свистел ветер. Глухо стучали куски полусорванной кровли. Подойдя к двери, Монкур несколько раз оглянулся по сторонам, затем торопливо вошел и сразу же захлопнул дверь. Герцог Кассельский уже ждал его, сидя на одной из уцелевших скамей.
– Здесь опасно собираться. Мы рискуем жизнью, – сказал Монкур. – Я даже лошадь спрятал в лесу и топал по грязи.
– Что за дурацкая манера – назначать встречу, а потом еще и жаловаться на обстоятельства? – поморщился герцог. – Лучше скажите, чем вызвана такая спешка?
– Постойте… Так это не вы прислали мне записку? – удивился Монкур.
Дверь распахнулась. Испуганные заговорщики попытались спрятаться. Внутрь вошли еще несколько человек. Они настороженно озирались из-под приспущенных на лицо капюшонов.
– Похоже, мы не единственные, кто задался этой целью, – сказал Монкур.
Прибывшие рассаживались кто где, откидывая капюшоны. Все они принадлежали к аристократии.
– Целью? – переспросил герцог Кассельский. – И какой, интересно бы узнать?
– Наша цель – революция, – ответил ему знакомый женский голос.
Собравшие повернулись на голос. Возле разрушенного алтаря стояла Беатриса де Клермон. Она была в новом платье, присланном кем-то накануне. Лицо Беатрисы выражало непоколебимую решимость.
– Мы невероятно рискуем! – крикнул ей герцог Кассельский. – А если бы эти послания перехватили? Или, хуже того, расшифровали?
– Их и расшифровали, – спокойно ответила Беатриса.
– Значит, им известно, где мы собираемся? – испугался Монкур.
– Взломанный шифр оказался нам только на руку. Я усмотрела в этом отличную возможность сбить королевских ищеек со следа. Я написала новое послание и позаботилась, чтобы его нашли. Там говорится о встрече… на окраине Парижа. Так что здесь нам ничто не угрожает.
Шевалье, стоявший в задних рядах, хватил кулаком по скамье.
– Черт побери, кузина, что вы тут делаете?! – крикнул он.
Шевалье ждал ответа, но Беатриса лишь холодно, с вызовом, посмотрела на него и продолжала свою речь:
– Мы принадлежим к различным религиозным конфессиям, однако все мы молимся у одного алтаря. У алтаря Франции, которая не желает умирать. Мы молимся об избавлении нас от тирана Людовика и о возрождении страны. Франция должна восстать из пепла. – Взгляд Беатрисы задержался на каждом из собравшихся. – Наступил знаменательный момент. Король болен. Его сжигает лихорадка. Мы сейчас должны думать о своем будущем. Я привезла вам радостное известие. Мы не одиноки. У нас есть богатые, влиятельные друзья; в том числе и среди придворных. За границей внимательно наблюдают за развитием событий, и все, кто на нашей стороне, готовы нам помочь.
Беатриса достала бумагу, которая была зашита в рукав присланного ей платья.
– Голландская республика выражает нам свою поддержку. Вильгельм Оранский вскоре станет правителем Нидерландов, главнокомандующим армией и адмиралом флота. В этом послании он клянется поддерживать тех, кто выступит против Людовика. И поддержка эта не будет лишь словесной. Нас поддержат деньгами, материальными средствами и действиями, включая военные.
– С меня достаточно, – заявил Шевалье. – Благодарю за спектакль марионеток.
– Шевалье де Лоррен! – сурово окликнула его Беатриса. – Я понимаю ваше недоумение. Такой вы меня никогда не видели. У вас нет ни малейшего представления о том, кем в действительности я являюсь. Но вы находитесь здесь не случайно. Для вас это судьбоносный момент, обещающий стремительный взлет. Однако это не произойдет само собой. Вы тоже должны потрудиться. Отправляйтесь в Париж. У вас там есть сторонники, и немало. Соберите их.
Шевалье посмотрел на собравшихся, потом снова на Беатрису:
– Я начинаю сомневаться в наших родственных связях.
Беатриса устремила взгляд к сгнившим балкам свода, олицетворявшим небеса.
– Франция возродится. Версаль станет позабытой прихотью, мечтой больного короля. Разобщенность нас погубит, тогда как в единстве для нас не будет ничего невозможного. Да здравствует аристократическая республика! Да здравствуют истинные наследники Франции!
Фабьен гнал лошадь по извилистой дороге, приближаясь к южным предместьям Парижа. Его сопровождали два мушкетера. Затем он резко свернул на заросшее поле и остановился. Неподалеку стоял заброшенный монастырь, стены которого густо обвивал плющ. Фабьен спешился, приказав мушкетерам ничем не выдавать своего присутствия и быть наготове. Крадучись, глава королевской полиции подошел к двери и заглянул внутрь, готовый накрыть заговорщиков, чье послание ему принесла бдительная Лорена.
Внутри было пусто.
Рассерженный Фабьен поспешил обратно.
– Кто-то вздумал нас дурачить!
Слуга ввел Жака в спальню короля. Садовник щурился, чувствуя себя весьма неловко. Прежде чем отважиться взглянуть на изможденное, вспотевшее лицо короля, Жак вопросительно посмотрел на Бонтана и Клодину, ожидая подсказок.
– Сам с королем не заговаривай, – посоветовал ему Бонтан. – Жди, когда король к тебе обратится.
Жак понимающе кивнул. Их разговор разбудил короля. Он шевельнулся и открыл глаза.
– Подойди ближе, – велел он Жаку.
– Ваше величество, ваши доктора запретили подходить к вам близко, – напомнил королю Бонтан.
– Скажи, ты боишься приблизиться к своему королю? – спросил у Жака Людовик. – А смерти ты боишься?
– Нет, ваше величество, смерти я не боюсь. Видел ее на полях сражений. Для меня в ней нет ничего загадочного.
– Подойди ближе, не бойся, – велел король.
Жак приблизился к королевской постели.
Король с усилием проглотил скопившуюся слюну.
– Расскажи мне о моем отце, – попросил Людовик. – Я знаю, что твоя мать была его кормилицей. Это было еще до твоего рождения. Получается, мы с тобой – молочные братья?
Жак кивнул.
– Давай, рассказывай.
Жак снова кивнул и начал:
– Однажды к нашим берегам прибыл посланник из далекой Японии. Он привез вашему отцу китайскую книгу и сказал, что в императорской армии эту книгу читает каждый самурай. Написал ее человек, которого звали Учитель Сунь. Книга называлась «Искусство войны». Насколько я знаю, ваш отец ее не читал, но один из его министров прочел и взял оттуда… то ли изречение, то ли правило действия. «Кажись слабым, когда силен, и сильным, когда слаб».
– Отец никогда не рассказывал мне про эту книгу.
– Быть может, собирался, но случая не представилось.
– Ты сражался ради моего отца. Убивал его врагов. Может наступить такой день, когда я попрошу тебя сделать то же самое для меня.
Они оба улыбнулись.
– А теперь, ваше величество, вам надо отдохнуть, – сказал Жак.
Людовик снова попытался улыбнуться, но его лицо исказилось от боли.
– Ты смеешь приказывать своему королю?
– Ради его защиты – да, ваше величество.
Людовик повернулся на бок.
– Во всем мире я доверяю только четверым. Первому камергеру Бонтану. Фабьену Маршалю, который возглавляет мою полицию. Другу детства Рогану. И тебе. – Король закашлялся. – Мои враги совсем близко.
– Да, ваше величество.
– Они наблюдают за мной. За моими родными, друзьями, министрами и сторонниками.
Людовик жестом велел садовнику наклониться ближе:
– Но за тобой они не наблюдают.
Короля вновь одолел приступ кашля. Людовик кашлял громко, натужно. Бонтан выпроводил садовника и поторопился позвать священника. Аббат Боссюэ перекрестил Людовику лоб и шепотом прочел молитву таинства соборования. Людовик пытался отвернуться от священника. Прикосновения Боссюэ обжигали, как адский пламень, а его слова горячими углями застревали в ушах короля. Людовик хотел приказать священнику уйти, однако жар в теле был столь силен, что не позволял говорить.
«Уходи! – мысленно кричал священнику король. – Убирайся! Я весь горю!»
Потом над ним вспыхнула радуга, изогнулась разноцветной дугой, окрасив воздух в живые, яркие цвета. Людовик сел на постели. Превозмогая боль, он потянулся к радуге, черпая утешение в ее переливчатых красках. Неожиданно возле постели появилась нимфа, восседавшая на бледно-зеленом коне. Ее доспехи блестели, как зеркало, и в них отражалось лицо короля. В руке нимфа держала большой меч. Она улыбнулась Людовику, обнажив острые, как у волка, покрытые кровью зубы.