– Гори в аду, чертова католичка, – процедила сквозь зубы Беатриса.
Когда в небе повис серп растущей луны, из неприметной двери вышел человек в плаще с глубоким капюшоном. Он нес на спине тяжелый мешок. Достигнув дворцовых конюшен, человек обогнул их и прошел к свинарнику. Опустив мешок и убедившись, что поблизости никого нет, человек развязал горловину. В мешке лежало разрубленное на куски тело Лорены. Человек бросил свиньям руку прачки. Визжа от удовольствия, свиньи накинулись на лакомство, кусая и отпихивая друг друга. Человек в плаще неторопливо скормил им все куски тела бывшей помощницы Фабьена. Последней оказалась нога; чтобы вытряхнуть ее, ему пришлось перевернуть мешок. Свиньи сытенько похрюкивали.
Тем временем Беатриса собрала в корзину разбросанные мокрые платья, ополоснула руки, поправила волосы, старательно растянув губы в жеманной улыбке. Покинув прачечную, она поднялась по узкой служебной лестнице для слуг и оказалась в главном коридоре. Все выглядело так, словно мадам де Клермон шла по коридору и показалась из-за угла. Там ее ожидала встреча с несколькими придворными дамами, среди которых была и мадам де Монтеспан. Все сосредоточенно разучивали па нового танца.
– Беатриса, дорогая! – воскликнула Атенаис. – А мы вас искали и не могли найти. Мы разучиваем танец, сочиненный его величеством. Присоединяйтесь к нам.
– А не кажется ли вам кощунственным предаваться веселью, когда король страдает? – спросила Беатриса.
– Но мы лишь исполняем королевское пожелание.
– Конечно. Я забыла.
Отговорившись делами, Беатриса поспешила к себе. Там она открыла потайной ящик стола и достала кусок древесного угля и пузырек с настойкой. Тщательно разжевав уголь, Беатриса запила его вином. Уголь больно оцарапал ей горло, но это была малая плата, поскольку уголь служил надежной защитой. В надлежащее время древесный уголь предотвратит действие настойки. Спрятав пузырек за корсет, Беатриса отправилась в кабинет Фабьена.
Главы королевской полиции там не было. Беатриса разделась, зажгла две свечи и улеглась в постель Фабьена. Вскоре дверь с шумом открылась, и вошел он сам. Он вертел головой, словно ища Лорену. Затем взгляд Фабьена упал на нежданную гостью.
– Я кое-что принесла нам в помощь, – томно произнесла она, облизывая губы и похотливо проводя рукой по грудям.
– Помощь… в чем? – спросил Маршаль, подходя ближе.
– В длительности любовного слияния.
Беатриса открыла пузырек, погрузила туда пипетку и капнула себе в рот.
– Это любовное снадобье.
– Когда я смотрю на вас, мне не нужны никакие снадобья, – признался Фабьен.
– Я тоже. – Она снова облизала губы. – Но почему бы не продлить наслаждение?
Маршаль смотрел на нее с откровенно плотским желанием и в то же время – с недоверием. Однако похоть поборола сомнения. Фабьен опустился на колени перед кроватью, и Беатриса щедро капнула ему на язык. Еще через мгновение Фабьен оказался в постели, в объятиях Беатрисы, и забыл обо всем.
Погруженный в вечерние молитвы, Филипп не заметил, как остался в церкви один. Придворные ушли. В дверях стоял Людовик с несколькими гвардейцами. Филипп вскочил на ноги и бросился по проходу к брату, намереваясь крепко его обнять.
– Боже мой! Ты поправился!
Людовик сделал шаг назад, уклоняясь от объятий.
– Мне говорили, что ты… умираешь, – сказал Филипп.
– Так оно и было. Но затем я выздоровел.
– Выздоровел и не подумал мне сообщить? – с упреком спросил Филипп.
– Я никому не сообщал.
– Но почему?
– Чтобы узнать, на кого я могу всерьез положиться.
– Получается, ты усомнился в родном брате?
– Я усомнился в тех, с кем водится родной брат. И не напрасно. А вот ты оказался глух и слеп ко всем недостаткам и странным действиям твоего дорогого дружка Шевалье.
– Не говори таких вещей!
– Я имею все основания говорить об этом. В Париже раскрыт заговор. Я лежал почти что на смертном одре, а оппозиционная знать вынашивала замыслы моего устранения. Я приказал их всех арестовать. Так вот: их главарем оказался не кто иной, как твой любезный Шевалье.
– Быть этого не может!
– Представь себе, может. Он – предатель. Сейчас он в тюрьме. Ждет казни.
У Филиппа подогнулись колени и похолодели руки.
– Брат, прошу тебя, пощади его!
– С какой стати? Утром его повесят, после чего тело привяжут к лошадям и четвертуют.
– НЕТ!
Филипп упал на колени, стиснув руки.
– А тебя я жду сегодня на балу. Надеюсь, ты разучил движения нового танца.
Для проведения бала выбрали самый большой зал дворца, который украсили с особым изяществом. В канделябрах из золота и слоновой кости ярко горели свечи. Из всех углов доносилась музыка, исполняемая трио и квартетами лучших музыкантов. Слуги разносили обильные и изысканные угощения. А посередине придворные исполняли новый королевский танец. Их платья и камзолы были так подобраны по цвету, что казалось, будто с небес спустилась радуга. Они кружились, отступали, кланялись, приседали, снова кружились, двигались зигзагами. Все улыбались, добросовестно выполняя волю умирающего короля.
И вдруг музыка оборвалась. Танцоры замерли, удивленно переглядываясь. Двери распахнулись, и в зал вошел рыцарь, каких еще не видел свет. Его доспехи, начиная от шлема и кирасы и до ножных лат, целиком состояли из зеркал. Они вспыхивали, ловя огни свечей. В них отражались лица оторопевших придворных. Живая радуга попятилась назад. Рыцарь остановился, медленно повернулся и поднял забрало. Это был король.
– Ваше величество!
Придворные торопливо кланялись и делали реверансы. Король выздоровел! Король снова с ними!
Посреди этой праздничной суматохи Филипп оттолкнул стул и вышел. Вскоре удалился и Фабьен, морщась от боли и держась за живот.
«Боже мой», – мысленно твердил Шевалье.
Он стоял во дворе версальской тюрьмы. Его руки были крепко связаны за спиной. На глазах у Шевалье люди, чьи лица скрывали капюшоны, выволокли во двор одного из аристократов, обвиненных в измене. Приговоренного поместили между четырех лошадей. К его рукам и ногам были привязаны веревки, концы которых прикрепили к упряжи соответствующей лошади. Все стояли так, чтобы начать движение в разные стороны. Каждую лошадь держал под уздцы караульный с хлыстом. Палач стоял неподалеку от Шевалье. Для него это была работа, которую он выполнял сосредоточенно и с удовольствием.
«Боже! Нет!»
– Пошли! – крикнул палач.
Караульные хлестнули лошадей. Те со ржанием взвились на дыбы, потом метнулись вперед, с жутким треском и хрустом отрывая руки и ноги приговоренного. Хлынули фонтаны крови, человек, за считаные секунды превратившийся в страшный обрубок, издал пронзительный вопль, потом захрипел и умер.
Шевалье невольно всхлипнул. Его вытошнило прямо на сапоги. Дух его был сломлен, равно как и надежды.
8Осень-зима 1670 г.
День выдался ясным и холодным. Остро пахло сырым деревом и опавшими листьями. В подлеске негромко шуршали какие-то зверьки, запасавшие себе пропитание на зиму. Людовик и Филипп ехали рядом. Их путь лежал через лес, сбрасывающий свой золотистый наряд. Филипп молчал, взбешенный тем, что брат приказал ему отправиться на эту прогулку.
Наконец Людовик сам нарушил молчание:
– Найдешь себе новых друзей.
Лошадь Филиппа перебиралась через бревно, и потому он глядел вниз.
– Таких, как он, не будет, – ответил брату Филипп.
– Шевалье – предатель. У меня не было выбора. Советую тебе не принимать все это близко к сердцу.
Филипп дернул поводья, принудив лошадь встать на дыбы.
– Ты бросил в тюрьму самого лучшего моего друга. Вчера он был свидетелем казни, жестокость которой не имеет себе равных. Шевалье может оказаться следующим! Как, по-твоему, я должен это воспринимать? Улыбаться, исполняя твой новый танец?
– Твой самый лучший друг плел заговор против меня.
– Настоящие заговорщики просто заманили его в ловушку. Воспользовались его доверчивостью. Он не собирался причинять тебе вред.
– Это решение принимал король, а не твой брат.
Людовик вдруг пришпорил лошадь и галопом понесся среди деревьев. Рассерженному Филиппу не оставалось ничего иного, как пуститься вдогонку.
Братья прекрасно знали лес со всеми его холмами, ложбинами, чащами и нагромождениями крупных валунов. Лошадям эта местность тоже была хорошо знакома. Животные наслаждались быстрым бегом и состязанием в скорости, с поразительной легкостью и даже каким-то равнодушием перепрыгивая через канавы и поваленные деревья.
Впереди показался старый раскидистый черный тополь, возле которого у Людовика и Филиппа обычно заканчивались подобные состязания. Филипп попридержал лошадь, позволив брату достичь дерева первым.
– Брат, а ты мог бы выиграть эту гонку, – развернув лошадь, сказал Людовик.
– Но тогда бы король проиграл. А мы не можем этого допустить.
Братья развернули своих тяжело дышащих лошадей и двинулись в обратный путь.
– Ну почему ты такой подозрительный? – не выдержав, спросил Филипп.
– Будь я подозрительным, я бы приказал арестовать и тебя, – ответил Людовик.
– И ты веришь, что я способен примкнуть к заговору против тебя?
– Ты способен на что угодно. И в это я верю, – печально качая головой, сказал король.
Он вдруг снова пустил лошадь галопом, словно торопясь поскорее вернуться во дворец.
Клодина едва поспевала за Бонтаном, шедшим по коридору дворца. Она искренне надеялась, что этот вынужденный маскарад не вызовет ничьих подозрений. По словам Бонтана, черная мужская одежда прекрасно сидела на ней, чему способствовала ее худощавая, мальчишеская фигура. Голову Клодины покрывала шляпа, какие носили врачи. Бонтан собственноручно приклеил ей усики. Маскарад удался: придворные почти не обращали на нее внимания. Клодина опасалась, что ее может выдать голос. Бонтан посоветовал ей говорить как можно меньше. Король назначил ее своим придворным врачом. Спины отца, за которую она пряталась, больше не было. Но давать придворным пищу для сплетен и пересудов Людовик не хотел и потому настоял, чтобы Клодина одевалась по-мужски.