– Кольбер, это предположение или вы что-то знаете? – спросил Людовик.
– Откуда мне знать, ваше величество? Такими вещами занимается господин Маршаль. Я действительно высказал предположение. Но факты говорят сами за себя. Была раскрыта попытка покушения на жизнь ее высочества, чтобы сорвать ее поездку в Англию. Попытка могла повториться. Даже если нам удастся определить отраву, как мы найдем отравителя?
– Нужно устранить всех, кто вызывает подозрение, – ответил Маршаль.
Кольбер скривил губы:
– Мы с вами по-разному понимаем устранение подозреваемых.
– Это дела не меняет, – пожал плечами Фабьен. – Способ жестокий, но он принесет желаемые результаты.
– Если следовать вашей логике, мы должны допросить всех, кто сопровождал ее высочество в поездке. Даже тех, кто находился рядом с нею считаные минуты, – сказал король.
– Именно так, ваше величество, – невозмутимо ответил Фабьен.
Заметив у двери Бонтана, Людовик отошел к нему. Кольбер, Лувуа и Маршаль продолжали свой разговор, теперь уже вполголоса.
– Вы что, всерьез предлагаете допрашивать всех этих людей? – недоумевал Кольбер.
Лувуа кивнул:
– Я согласен с Маршалем. И при дворе, и в стране найдется немало тех, кто желал бы видеть на месте несчастной Генриетты его величество.
– Годится любой способ, позволяющий как можно быстрее узнать правду, – сказал Фабьен. – Я допрошу каждого, кто имел доступ к ее высочеству или готовил для нее пищу и напитки.
– Может, вы и короля Карла будете допрашивать? – хмуро спросил Кольбер.
– Английский король – не жена Цезаря и не может быть вне подозрений, – ответил Фабьен.
В Салон Войны стремительно ворвался Филипп. Изможденный, с нескрываемым отчаянием на лице. Министры поспешно отошли, чтобы не мешать братьям разговаривать, однако их уши жадно ловили каждое слово, а глаза вскользь следили за Филиппом и Людовиком.
– Это все ты! – обрушился на брата Филипп. Его голос, полный гнева, звучал хрипло и ниже обычного. – Ты виноват!
Людовик покачал головой:
– Брат, послушай…
– Это по твоей вине Генриетта сейчас мучается! Мы тебя предупреждали. Мы умоляли тебя, но ты ведь слушаешь только свой голос. Для тебя важно лишь твое стремление к славе. Сколько еще боли должны выдержать остальные, чтобы ты получил желаемое?
– Почему ты изливаешь свой гнев на меня? – резко спросил Людовик.
– Потому что ты это заслужил. Весь мир может давать тебе советы, но ты будешь слушать только те, что исходят из единственного источника.
В этот момент Филипп заметил появившуюся мадам де Монтеспан. Она стояла, скрестив руки на груди. Ее лицо было бесстрастным, как у статуи.
– Или из двух источников, – устало добавил Филипп.
Монкур застегнул штаны, подпоясавшись любимым кожаным ремнем с двумя серебряными ангелами по бокам пряжки, затем надел охотничий камзол. Покинув комнату, он отправился по коридору мимо закрытых дверей. Похоже, королевский приказ соблюдался достаточно строго. Дойдя до конца коридора, Монкур свернул в другой и едва не налетел на Шевалье.
Взгляд у Шевалье был весьма настороженный.
– Монкур, король запретил всякие перемещении по дворцу. Что вы здесь делаете?
Тон Шевалье не понравился Монкуру, но он решил не обострять отношения.
– Простите за такие подробности, но ночной горшок в моей комнате переполнен. Я отправился на поиски другого и до сих пор ничего не нашел. Мне претит сама мысль справлять малую нужду на лестницах.
– Раньше это вас не останавливало, – усмехнулся Шевалье.
Монкур задрал голову:
– Я понял одну простую истину: чтобы жить как благородный человек, я и вести себя должен соответствующим образом.
Им навстречу шел герцог Кассельский.
– Тяжелые дни мы переживаем, господа, – сказал он. – Маршаль и его люди рыщут повсюду и всех допрашивают.
– Утром пришли за фрейлиной Генриетты. За Софи де Клермон, – сообщил Монкур.
– Не понимаю, какие сведения они надеются выудить из этой девицы, – усмехнулся герцог Кассельский.
– Я знаю, о чем бы ее расспрашивал я, случись мне оказаться на месте Маршаля.
Герцог Кассельский замотал головой:
– Если мать ей что и говорила, это касалось правил поведения за столом и умения держать вилку в руке.
– Как бы там ни было, но ее высочество серьезно больна. О чем еще тут говорить?
– Смотря с кем. С бедняжкой Софи говорить бесполезно, – сказал герцог Кассельский. – Непроходимо наивна.
Шевалье беспокойно огляделся по сторонам:
– Нас больше не должны видеть вместе. Это вам понятно?
– А то что с нами будет? – с вызовом спросил герцог Кассельский.
– Думаю, это вы можете представить и без моих подсказок.
– В такие времена человеку хорошо знать наверняка, кто его настоящие друзья.
– Ох, не знаю, остались ли они у меня, – вздохнул Шевалье.
– Я неоднократно убеждался: самыми надежными моими союзниками были те, с кем можно вместе помолчать, – признался Монкур.
– Лучше не скажешь, – улыбнулся Шевалье и цокнул языком.
Они разошлись. Монкур продолжил путь по коридору. История с ночным горшком была враньем; ему просто надоело сидеть в четырех стенах и захотелось поразмяться. Коридор привел его к южной оконечности дворца. Впереди он заметил Рогана, одетого, как и он сам, в охотничий камзол. Лучший друг короля разговаривал с гвардейцем. Рядом вертелся дофин, одетый для верховой прогулки. Мальчишке не терпелось поскорее оказаться на улице, а пока он развлекался тем, что стрелял из воображаемого лука в потолок.
Роган стоял в профиль, и Монкуру была видна его левая рука. Мизинец Рогана ударял по ткани камзола, постоянно сбиваясь с ритма. Жест этот Монкур где-то уже видел.
Потом он вспомнил где. Тем временем Роган закончил разговор и вместе с дофином вышел на яркий солнечный свет. Дверь за ними сразу же закрылась.
– Я расспросил всех фрейлин и служанок ее высочества. Теперь твоя очередь, – сказал Фабьен Маршаль.
Разговор происходил в пыточной комнате главы королевской полиции. У Софи по щекам текли слезы, но голову она держала высоко, а взгляд был дерзким.
Глава полиции подошел ближе, наклонился к ней:
– Ты сопровождала ее высочество на переговоры в Дувр. Ты постоянно находилась при ней.
– Таковы обязанности фрейлины.
– А подробнее можно? Что входило в твои обязанности?
– Ее высочество могла потребовать шаль, носовой платок или что-то из одежды. Или сказать, что ей хочется пить. И тогда я выполняла ее требования.
– Ты подавала ей чай?
– Да. Чай из цикория. Ее высочество говорила, что этот напиток ее очень успокаивает.
– А ты знаешь, кто готовил ей чай?
Софи проглотила слюну.
– Да, знаю.
– Так скажи, – потребовал Фабьен, наклоняясь еще ниже.
– Что случилось с моей матерью? – вдруг спросила Софи.
– Я не собираюсь отвечать на твои вопросы.
– И я тоже не собираюсь отвечать на ваши.
Фабьен презрительно фыркнул:
– Советую не забывать о твоем положении. Хорошенько подумай, прежде чем говорить со мной в таком тоне.
– У меня ничего нет. Что мне терять, кроме должности вашей соглядатайки и доносчицы?
– Жизнь, например.
– У меня нет жизни. Точнее, была, пока не выяснилось, что мать мне лгала. А теперь я даже не знаю, кто я на самом деле.
– Ты – дочь гугенотки, состоявшей в заговоре против нашего короля. Твою мать и ее сообщников поддерживал и снабжал деньгами Вильгельм Оранский.
– Моя мать дорого заплатила за свое предательство. Я и понятия не имела о другой стороне ее жизни. Единственное, чего я хочу, – остаться в живых. Я думала, ваше покровительство поможет мне в этом.
– Если только не выяснится, что ты пошла по стопам своей матери, хотя и разыгрываешь тут невинную овечку.
Глаза Софи, полные слез, сердито блеснули.
– Только не ошибитесь, господин Маршаль. Моя мать, разыгрывая из себя добропорядочную придворную даму, сумела одурачить многих. И самым главным одураченным оказались вы.
Пальцы Фабьена впились в руку Софи.
– Кто готовил чай Генриетте?
Софи глубоко вздохнула:
– Я.
Погруженная в свои мысли, мадам де Монтеспан брела по коридору и даже не заметила, как прошла мимо герцога Кассельского.
– До чего же вы бледны, дорогая, – с насмешливой учтивостью произнес герцог. – Знаете, на кого вы сейчас похожи? На девочку-проказницу, которая стащила со стола пирожное и спрятала у себя под платьем.
Мадам де Монтеспан сверкнула на него глазами:
– Вы еще можете шутить? А мне не до шуток. Моя дорогая подруга опасно больна. Это поглощает все мои мысли и, естественно, не добавляет румянца щекам. Смотрю, вам не сидится у себя в комнате. Бродите по коридорам как привидение.
– Брожу поневоле, – сказал герцог Кассельский, отталкиваясь от стены. – У меня в комнате собачий холод. Вроде бы в салонах потеплее. Но там другая напасть – слухи.
– Какие слухи?
– Что Генриетту якобы отравила какая-то придворная завистница.
Мадам де Монтеспан на мгновение оторопела.
– Генриетта настолько красива, что у нее не может быть соперниц. Я о подобных слухах узнаю впервые.
– Удивительно. Но ведь кому-то выгодно занять место Генриетты. Наверное, ее соперница знала что-то такое, чего не знаем мы.
В глазах Атенаис мелькнул страх. Через мгновение его уже не было.
– Какой нелепый слух, – сказала она, откидывая волосы на плечо. – Мне думается, Генриетта – лишь косвенная жертва. Основной удар предназначался королю. Немало знати стремились погубить его величество. И сейчас короля волнует вопрос: кто из вас готовит ему очередную пакость?
Крики Генриетты становились все пронзительнее и невыносимее. Они были слышны даже в Салоне Войны, и каждый, словно кинжалом, ранил сердце Людовика. Гвардейцы у дверей оторопело переглядывались, украдкой посматривая на короля. Людовик расхаживал по кабинету, садился, пытался что-то читать, но затем снова вскакивал. Он подходил к окну, всматривался, потом отворачивался и опять начинал ходить взад-вперед. Людовик не сразу заметил вошедшего Филиппа. Брат внимательно смотрел на него.