Вы практически ответили на следующий вопрос: почему не было извлечено никаких уроков из истории в отношении большой коалиции. Но давайте поговорим о том, что после распада первой большой коалиции пришло правительство во главе с ХДС/ХСС, которое не столько отстаивало христианские ценности, сколько служило политическим конструктом. Было ли что-то потеряно в Германии уже тогда?
Это, пожалуй, самый важный вопрос внутренней политики. Для ответа на него нужно учитывать и ситуацию в других европейских странах, так как развитие событий в Германии всегда должно рассматриваться в европейском контексте. Возьмем, к примеру Италию, где Христианско-демократическая партия была весьма склонна вступить в коалицию с коммунистами, но для предотвращения таких политических опций с самого начала были задействованы все политические рычаги.
Американское влияние прослеживается во всей Европе. Сейчас это весьма сложная область, в Германии она начинается с Франкфуртской школы и Адорно и не заканчивается основанием Партии зеленых в 1970-х годах. Прежняя ФРГ была основана на христианском образе человека, тут вы правы. Коалиция ХДС/ХСС и партии СвДП среднего класса также была с ним связана. Что касается коалиции с социал-демократами, то здесь были и другие соображения, а именно то, что она привела к ослаблению христианского образа человека. Достаточно проследить за ходом событий. Например, законы о разводе были полностью изменены в 1970-х годах после формирования коалиции между Брандтом и Шеелем в 1969 году, в большей степени под влиянием СвДП, в то время как ХДС/ХСС была политически устранена, что означало прощание с представленным ей христианским образом человека.
Мы наблюдаем это по сей день. Американские представления и взгляды проносятся по всему континенту и изменяют наше общество так, что оно больше никогда не сможет оправиться. Значение семьи для государства и общества стирается, а вместо нее возникают ячейки, которые мы называем собирательным термином «гендерная философия». Для меня это означает, что нашему обществу, тесно связанному с американским, больше не позволено развивать собственные внутренние идеи, если они не утверждены Америкой. А это возможно только при принятии идущей из-за океана фрагментации дееспособного общества. Такая ситуация сохраняется и сегодня, заставляя наше общество затаить дыхание. Если кто-то в современной Германии постулирует ценность семьи и ответственности за детей как непременное условие существования государства и общества, а также демократической структуры, его немедленно заклеймят как правого экстремиста. Общество расколото на части, обеспечивая тем самым почву для появления нового социального большинства и единоличной власти в долгосрочной перспективе.
Давайте углубимся в тему. Вы только что говорили о создании Партии зеленых. Она возникла из движения хиппи, пришедшего в Германию из Великобритании и США. Были переняты и соответствующие ценности: вседозволенность, сексуальная свобода, – даже педофилия, наркомания и т. д. Именно эти политические силы в настоящее время находятся на подъеме как носители новых морально-этических ценностей. Нельзя отделаться от мысли, что и этот компонент также был завезен в Германию англосаксами. Почему Германия теряет свои традиционные ценности – христианские и общечеловеческие?
Потому что сформулировать независимую немецкую волю уже невозможно. Шансов на это становится все меньше и меньше. То, как на Германию оказывается влияние, мы видели на ярком примере Эгона Бара, доверенного лица Вилли Брандта. Я не имею в виду негативный подтекст. Помимо общих структур, присутствующих в каждом государстве, в том числе и в правительстве, в Германии еще в 1960-х и 1970-х годах была инициирована политика, содержащая новое качество внутриевропейской позиции в отношении Советского Союза и Варшавского договора. Через административный аппарат – государственную канцелярию, министерство иностранных дел – такое было бы невозможно. Если слухи верны, для этого существовали теневые каналы: лица из СССР и США, незаметные для общественности, но вместе с Эгоном Баром внесшие значительный вклад в создание нового типа политики в Европе.
Таким же образом возникли и договоры с Восточной Европой. Благодаря постоянным трансатлантическим возможностям влияния, сегодня особенно через сети, малейшая попытка выразить национальную волю Германии подрывается с самого начала. Мне удалось получить не только политический, но и административный опыт руководства очень значимым в свое время министерством обороны. Если можно так выразиться, то в мое время, до воссоединения, у нас было более 500 тысяч солдат и 250–300 тысяч гражданских служащих. Мы были довольно крупной компанией, аналогов которой в Германии тогда не существовало. Но что касалось выражения собственной воли по стратегическим вопросам, то вопросы любой рабочей комиссии, какой бы небольшой она ни была, всегда были известны НАТО или Вашингтону, и в какой-то момент мы получали оттуда указания. Так что нельзя выразить собственную национальную волю, если кругом полно дыр, как в швейцарском сыре.
На тот момент у Партии зеленых были такие тесные связи с Демократической партией США, что они вполне могли называться ее американским филиалом. И вот спустя двадцать лет они наконец исполнили свое предназначение, оказавшись весной 1999 года, вопреки всем заверениям, немецкой военной партией в незаконной войне против Республики Югославия. То есть ученик колдуна наколдовал именно то, что хотел колдун. Это явление можно наблюдать сегодня и в Партии левых, куда огромным потоком стекаются американские консультанты для разработки концепций реструктуризации немецкого общества. В сравнении с этим дырки в швейцарском сыре – это только цветочки.
Вы уже неоднократно упоминали о «национальной идее». А Германии вообще позволено развивать «национальные идеи»? Как обстояло дело в первые десять – пятнадцать лет после Второй мировой войны? Как западные союзники относились к национальным немецким идеям?
Может быть, они и были в сердцах многих, но не в умах, и уж тем более не выражались в реальности. В то время все определялось тем, что заведомо всесильный Советский Союз хочет с помощью Варшавского договора задушить миролюбивый Запад. Сейчас это можно назвать беспочвенной пропагандой. И как мы уже говорили, даже такие журналы, как Foreign Affairs, в 2018 году называли это пропагандой.
Это реальность того времени. И именно поэтому людям хотелось мыслить только категориями коллективных союзов. А если кто-то хотел быть политиком, ему нужно было иметь тесные связи с Соединенными Штатами, при определенных обстоятельствах еще и с Великобританией и, возможно, даже с Францией. Это было основным условием для возможности политической деятельности в принципе.
Мысли о ценности собственной нации мы смогли выражать, возможно, только когда после воссоединения поверили в наступление периода европейского мира, при котором в духе Конрада Аденауэра и Шарля де Голля будет возможно осуществить идею о братской Европе. И уже одно упоминание этих двух государственных деятелей дает понять, под каким углом следует рассматривать развитие. И так было не только в Германии: после ухода Шарля де Голля с поста президента Франции все сторонники его взглядов были практически исключены из политической системы. Последним, кто преследовал идею братской Европы, был Мишель Барнье – сейчас он ведет переговоры по брекситу с Великобританией от имени Евросоюза.
Даже в национально сознательной Франции идеи де Голля стали чем-то недозволенным. С появлением Саркози мы увидели, как человек вновь ускользнул под крышу НАТО. Те, кто так поступают, думают не о своем народе, а о том, чтобы соответствовать альянсу. В противном случае он не смог бы исполнять в НАТО никаких функций. Естественно, все происходившее в Европе нужно рассматривать с этой точки зрения. Без Венгрии, Польши и Словакии, в некотором смысле Австрии в настоящее время произошло бы прощание с нациями, при этом национальное мышление не противоречит сотрудничеству с другими.
Это и была модель де Голля – Аденауэра: мы братская Европа и объединяемся для общего блага. Тем временем это общее благо рассматривается уже не в связи с гражданином как сувереном. Гражданину, собственно говоря, больше ничего говорить не надо: дискуссии в парламентах настолько бессмысленны, насколько это возможно – тон задают НПО и глобальные корпорации. Нынешняя Европа в корне отличается от той, которую представляли себе ее отцы. А Меркель, Макрон и другие обманывают нас, заставляя поверить в то, что европейский мирный проект можно сохранить, только если мы вместе с ними пойдем по пути к гибели. Полнейший абсурд.
Давайте перенесемся в Западный Берлин – особую главу в немецкой истории. В 1972 году вступило в силу четырехстороннее соглашение по Берлину. Спорный статус получил название берлинского вопроса. Могла ли Германия решить этот вопрос раньше, и если да, то как? Где находился ключ к решению берлинского вопроса?
В то время ни ФРГ, ни ГДР не могли принять никакого важного решения в этом направлении. Берлинский вопрос был делом союзных держав. Западные государства недвусмысленно оставили за собой такое право в договоре 1955 года, когда Федеративной Республике Германия был возвращен суверенитет. В ГДР руководствовались аналогичными соображениями. Эти вопросы, которые касались Германии в целом, находились в исключительном ведении четырех держав и оставались таковыми вплоть до заключения договора 2+4. Здесь не возникало никаких поводов для дискуссии – ситуация была однозначно ясна. После окончания срока действия договора 2+4 мы наблюдали, насколько самоуверенны были союзники.
Я уже отмечал, что в декабре 1989 года я представлял себе, что на территории еще существующей ГДР останутся только немецкие войска. Когда воссоединение стало очевидным, и прежде всего когда мы стали одной страной, британцы, французы, а также американцы сделали все возможное, чтобы протолкнуть размещение войск западных союзников на территории бывшей ГДР через премьер-министров правительств новых федеральных земель, отдельных членов парламента – да в целом через кого угодно. Они привыкли к оккупации. А если рассмотреть ситуацию в связи с соглашением о статусе войск НАТО, особенно с дополнением к нему, то положение о действиях союзных подразделений на территории Германии, принятое в немецком бундестаге в 1994 году, проявляет себя как «право на оккупацию». Хотя оно и мягче первоначального права на оккупацию, действовавшего до 1995 года, но в любом случае содержит правовые возможности, неуместные в суверенной стране. Недаром такие положения из всех стран НАТО существуют только для Германии. Если учесть, что это еще и изменило характер НАТО, превратив его из оборонительного союза в глобальный агрессивный альянс, то становится понятно, что такое суверенитет Федеративной Республики Германия. В этом году, например, мы увидим, действительно ли состоится запланированный вывод последних британских солдат с территории Германии – это должно произойти в 2019 году – или же британцы просто пересидят и останутся.