Расскажите подробнее о модернизированной советской конституции, которую должны были подготовить в Вашингтоне? Кто и когда за ней стоял и действительно ли она должна была быть принята?
Новой советской конституции не существовало – Советский Союз распался в 1992 году. Но то, что обсуждалось в то время в Вашингтоне, было очень важно для Джека Мэтлока, будущего американского посла в тогда еще существовавшем Советском Союзе. Он был моим собеседником вместе со Свеном Крамером, ведущим сотрудником Белого дома. Интересно, что Джек Мэтлок высказывался публично именно так, как я пытаюсь здесь изложить. Можно почитать, что все его заявления, в том числе и за последние несколько лет, касаются построения сотрудничества между США и Советским Союзом. Я имею в виду доверительные переговоры между Альфредом Дреггером и американским президентом Рональдом Рейганом, на которых я имел возможность присутствовать, а также свои конфиденциальные встречи со специальными уполномоченными Белого дома. Все эти люди еще живы и высказываются по этому поводу точно так же, как и я сейчас.
Уделим еще немного времени воссоединению. Об американской реакции мы уже говорили, но как отреагировали другие союзники?
Согласие Великобритании действительно висело на волоске до последней секунды. Гельмут Коль и Франсуа Миттеран, напротив, нашли компромисс после первых месяцев трудностей, в которые, как показал визит Миттерана в Восточный Берлин, Французская республика все еще делала ставку на раздел. А то, что будущей столицей Германии был выбран Берлин, связано с мнением Коля и Миттерана о том, что в свете объединения Европы и появившихся после окончания холодной войны возможностей между Варшавой и Бонном не может не быть столицы европейской страны. Как однажды сказал мне Гельмут Коль, это было основным пунктом его обсуждений с Франсуа Миттераном.
Позиция Великобритании совершенно отличалась. Можно почитать все цитаты госпожи Тэтчер, включая размышления в загородном поместье Чекерс. Мэгги Тэтчер проводила в отношении воссоединенной Германии политику, начавшуюся с войны Великобритании против имперской Германии. Ее самым известным заявлением было: «Мы дважды отрубали им голову, и вот они снова тут». Воссоединение Германии висело на волоске до самого последнего момента, во время переговоров по договору 2+4 в сентябре 1990 года, поскольку премьер-министр Великобритании хотела при любых обстоятельствах добиться размещения британских оккупационных войск на территории пяти будущих федеральных земель. Я наблюдал эту ситуацию, занимая тогда политический и административный пост в министерстве обороны. Державы – победительницы Второй мировой войны возмущались: после воссоединения британские, французские и американские войска должны были разместиться на территории бывшей ГДР при любых обстоятельствах. Мои личные соображения, услышанные канцлером и в конечном счете без изменений перекочевавшие в договоры о воссоединении, шли в совершенно ином направлении, а именно: разместить между Ростоком, Хемницем и Дрезденом только германские войска, чтобы дать понять, что никакого расширения НАТО дальше Одера быть не может.
Долгое время было неясно, попадут ли вообще пять новых земель под защиту НАТО из-за такой сознательно создаваемой нами особой ситуации. Под нами я подразумеваю федеральное правительство и мою инициативу.
Но ведь тогда уже было ясно, что Европа так или иначе будет снова разделена. Были ли планы на этот счет? Заключал ли Гельмут Коль какие-то договоренности?
Я знаю об этих событиях не понаслышке и хочу прямо указать на то, что об этом ничего не было известно. Напротив, декларируемое намерение канцлера Гельмута Коля и всей германской политики заключалось в том, чтобы, учитывая исторически обремененную территорию между Одером и западной советской границей, мягко попытаться решить ее огромные экономические проблемы, используя возможности европейского сообщества для предотвращения падения находящихся в нем государств в пропасть.
С учетом опыта Первой и Второй мировых войн делать это нужно было со всей осторожностью. Мы сказали себе, что ни при каких обстоятельствах не допустить возвращения ситуации противостояния времен холодной войны из-за умышленного или непредумышленного неграмотного поведения – задача Европейского сообщества, а не НАТО. По переговорам в области военной политики и политики безопасности, то есть в контексте НАТО, я помню, что на них уже обсуждалось, что делать, если Советский Союз через какое-то время поднимется – тогда речь шла еще о Советском Союзе, а не о России, – и не смогли ответить на этот вопрос с точки зрения военной политики. Я знаю, что такие разговоры имели место и тогда, и сейчас, и в любое другое время. Всегда нужно думать о том, что делать в случае возникновения непредвиденных обстоятельств.
Только что я описал декларируемую политику федерального правительства в тот период. Она закончилась в 1992 году, когда Ганс-Дитрих Геншер согласился со мной в необходимости установления новых трансатлантических отношений – причем не подчинения западноевропейских государств командованию США, а равноправия Европейского сообщества с американским центром силы – Вашингтоном. И если вы спросите меня, почему Ганса-Дитриха Геншера очень неожиданно сняли с поста министра иностранных дел, то, полагаю, причина кроется именно в этом. Его планы не вписывались в круг американских интересов, поэтому воплощать их было нельзя. И после его ухода можно было наблюдать изменение ситуации в Европе. Забота об этих территориях перестала быть преимущественно задачей Европейского сообщества: внезапно на первый план выдвинулось членство этих государств в НАТО, последствия чего мы наблюдаем и сейчас.
Воссоединение 3 октября 1990 года. Семьи наконец-то обрели друг друга. Изменился и партийный ландшафт Германии. Во внешней политике началась новая эра: друг с другом, а не друг против друга. Но Германия также стала участником вновь созданных театров военных действий. С тех же пор несколько тысяч немецких солдат не защищают свои границы, а воюют далеко за пределами родины по команде США. Почему Германия перестала двигаться дальше в направлении нейтралитета?
Нейтралитет Германии никогда не обсуждался. Мы подошли к воссоединению с четким обязательством оставаться членом оборонительного альянса НАТО. И в то время, прежде всего из-за вызванной распадом Варшавского договора неразберихи, мы были убеждены, что НАТО служит якорем стабильности. Но я хотел бы подчеркнуть, что на тот момент мы были членами оборонительного альянса и не могли предположить, что Соединенные Штаты, пользуясь своим силовым превосходством, весной 1999 года, в связи с незаконной войной против Республики Югославия, превратят оборонительный союз в наступательный альянс с претензиями на мировое господство.
Нужно отдать должное тем, кто занимался европейской безопасностью в 1990 году. Когда в ноябре 1990 года была принята хартия в Париже, где собрались практически все главы государств и правительств Северного полушария, чтобы сказать нет войне в Европе и найти форму гарантирующего мир добрососедского сотрудничества, это звучало очень обнадеживающе. То, что впоследствии все пошло совсем иначе, было связано прежде всего с тем, что в 1992–1993 годах Соединенные Штаты пересмотрели свою внешнюю политику и с тех пор проводили экспансию НАТО на восток, что к моменту воссоединения Германии вообще не стояло на повестке дня. Все было с точностью до наоборот: предполагалось, что сложная экономическая ситуация в Центральной и Восточной Европе будет взята под контроль силами Европейского сообщества. Вместо этого мир перевернулся. И дело тут не в Европе, а в том, что США объявили себя единственной оставшейся сверхдержавой и начали претворять свой план по достижению мирового господства в жизнь.
В 1990-е годы, как можно почитать в крупных немецких газетах, мы видели, как США под руководством Генри Киссинджера отодвинули в сторону действующее международное право, сформулированное по итогам Второй мировой войны и ее результатов, обосновав это тем, что оно не отвечает американским интересам. Соединенные Штаты открыто призывали к созданию нового международного правового порядка, отвечающего их интересам. Это объясняет, в какой ситуации коренных изменений мы оказались в то время.
Я говорю это вовсе не для того, чтобы за что-то извиниться или ратовать за понимание позиции Германии. В 1995–1996 годах нам постоянно приходилось думать о том, что пять новых федеральных земель вот-вот развалятся из-за оставленных ГДР экономических проблем. Поддержка этих регионов была долгосрочной задачей, которой целиком и полностью был занят политический Бонн – со стороны как правительства, так и парламента. Глобальные конфликты на Балканах и в Афганистане, которые уже отчетливо замаячили на горизонте, поспособствовали тому, что парламент и правительство не смогли найти в себе ресурс для решения этого вопроса. Что касается ситуации в бывшей Югославии, то там фактически уже не было никакой государственной работы, и для влияния на государственную политику использовались личные контакты. Затем это влияние перенаправлялось через возможности НАТО Соединенными Штатами и Великобританией, а также Францией.
Какие силы повлияли на выбор направления – как с западной, так и с восточной стороны?
В Германии мы очень поздно осознали, что ситуация на Балканах была долгосрочным американским планом, разработанным таким образом, что сложившаяся ситуация неизбежно привела бы к распаду Югославии. Такова была модель конфликта на Балканах с самого начала. Мы уже говорили о том, что развитие событий началось еще до воссоединения Германии. Лишь намного позже, во время переговоров в Тегеране по реализации израильско-иранской программы обмена палестинскими пленными и мертвыми израильскими солдатами, я узнал от на тот момент президента Рафсанджани, что Балканы также уже сыграли роль в деле «Иран-контрас», касавшемся Рональда Рейгана. А все потому, что американский сенатор Боб Доул активно продвигал политику США на Балканах и обсуждал ситуацию с иранской стороной – особенно то, что касалось албанского населения. Это было связано с тем, что в его избирательном округе преобладало албанское меньшинство, которое поддерживало его предвыборные кампании и надеялось, что он будет выражать их интересы на Балканах. Все это нужно рассматривать в контексте. Например, то, что мы наблюдали на Балканах. Силы, сформировавшие ситуацию там, как и в первую чеченскую войну, были другие. Германия, напротив, прошла через проблемы на континенте в тени