Версаль: Желанный мир или план будущей войны? — страница 8 из 32

Однако если рассматривать 30 января 1933 года в контексте этих событий, приходится учитывать и внутриполитические силы, которые направили потенциал национал-социалистов в нужное русло, чтобы в дальнейшем захватить власть. В этой связи промышленных магнатов следует рассматривать как части рейхсвера: и те и другие извлекли выгоду из нестабильной политической системы Веймарской республики, а также с помощью рейхспрезидента фон Гинденбурга поспособствовали назначению Гитлера рейхсканцлером. При этом у обоих были совершенно разные намерения, достаточно вспомнить встречи Гитлера с представителями германской промышленности и финансовой элиты. Рейхсвер стремился дистанцироваться от Веймарской республики, чтобы вернуться к своей старой роли. Вдобавок политическая ситуация в Германии 1918–1933 годов была довольно нестабильной, так что все было разрушено. Мировой экономический кризис оставил после себя шесть миллионов безработных в Париже, Лондоне и Нью-Йорке и разжег конфликт между большевистской Россией и капиталистическим Западом, который с 1918 года все сильнее ощущался в Германии и теперь вышел на новый уровень.

Еще в 1932–1933 годах, несмотря на все конфликты, между Веймарской республикой и СССР все еще велось интенсивное промышленное и военное сотрудничество. Оно было настолько близким и доверительным, что сегодня можно только удивляться тому, как это было возможно в тех условиях. Из-за глобального экономического кризиса и шести миллионов безработных Веймарская республика перешла в режим выживания. С точки зрения союзников, переход власти к коммунистам в Германии сдвинулся на обозримые сроки, что грозило уничтожить созданный против большевизма плацдарм. Поэтому с переворотом 30 января 1933 года с помощью внутренних и внешних политических сил были приняты срочные меры. Ввиду использованного национал-социалистами подхода неудивительно, что значительные части коммунистического и социал-демократического рабочего класса перешли на их сторону, когда первые пытались любыми способами решить проблему безработицы в Германии. Народ столкнулся лицом к лицу с гибелью, смертью, голодом, нищетой и принял именно такое решение, даже с учетом того, что ему пришлось отказаться от прежних политических убеждений. Я не хочу судить об этом, так как после воссоединения Германии, в преддверии «Повестки дня – 2010»[22] Герхарда Шрёдера, будучи участником политической жизни в Берлине, прочувствовал на себе, как шокирует магическая цифра в шесть миллионов безработных.

Травматический опыт мирового экономического кризиса и большое число безработных привели в 1933 году к соответствующим политическим последствиям. Это объясняет ситуацию в Германии сегодня, когда ее экономический базис может вот-вот развалиться. Предупреждения новоизбранного председателя ХДС[23] Аннегрет Крамп-Карренбауэр на рубеже 2018–2019 годов о замедлении экономического роста в Германии с учетом глобальной политической ситуации показывают, что число в шесть миллионов безработных продолжает играть свою роль, создавая специфическую германскую динамику. Экзистенциальный вызов не меняется, даже если мы живем шестьдесят, семьдесят, восемьдесят лет спустя. Это факторы, которые из-за внутренней и внешней политики привели к власти Адольфа Гитлера. Я не пытаюсь обрисовать какую-то перспективу на сегодня – просто говорю, что это всегда играло свою роль.

Вы только что говорили о магическом числе в шесть миллионов. Невольно приходит в голову мысль, что в Германии многое связано с такими «магическими» числами. День 9 ноября, например, известен как роковой в истории Германии. Шесть миллионов безработных, шесть миллионов убитых евреев… Не расскажете подробнее об этой магии цифр в германской истории?

Что бы я ни сказал сейчас, это будут лишь догадки. Но, естественно, то, что по новейшей германской истории проходят определенные числа и даты, сильно бросается в глаза. И рассмотрев ее с самого начала, можно наткнуться на другие подобные цифры, которыми я на данный момент не располагаю. Но поражает, как некоторые вещи могут быть настолько важны. Все это в первую очередь связано со значением Версаля в качестве «дорожной карты» ко Второй мировой войне.

Помимо разграбления Германии западными союзниками все усилия были направлены на создание ситуации, которая добила бы Германию. Например, в контексте воссоединения Германии это связано с именем премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Черчилль однажды сказал, что важно избавиться не от Гитлера, а от Германии. Во время переговоров о воссоединении Германии Тэтчер сделала сенсационное заявление, на которое обратил внимание Гельмут Коль: «Мы дважды отрубали им голову, и вот они снова тут». Стремление к уничтожению Германии читается абсолютно везде. Тем, кто стоял за Версальским миром, необходимо было подготовить почву для следующей мировой войны. Германии пришлось вновь вооружиться, но при этом оставаться значительно слабее западных союзников или иных возможных противников. Необходимо было создать ситуацию, которая помогла бы всему миру мобилизоваться против Германии – это и стало результатом событий, произошедших до 1933 года. В межвоенный период Польской Республике, преимущественно государству-изгою, было позволено вести против своих соседей одну войну за другой, не помогая атакованным государствам и даже не вспоминая о своих обязательствах по их защите. Напротив, на Польшу был возложен ряд обязательств по оказанию помощи таким образом, чтобы этот эффект мог как-то повлиять на ситуацию в Германии. Таковы были намерения, связанные с Версалем. В период между 1918 и 1939 годами, когда кругом царил ад и все определял лишь террор, существовало лишь два исключения: Рапалльский договор[24] и германо-советское сотрудничество до 1933 года. Это могло бы иметь решающее значение для установления мира, если бы западные союзники его допустили. Но он был успешно сорван – по известным причинам. Для западных союзников такой успех означал приход к власти Гитлера.

Гитлер закрепил за собой власть в стране. Особое значение имела так называемая Ночь длинных ножей. Эрнст Рём был свергнут, а СС и гестапо под руководством Генриха Гиммлера закрепили однопартийную диктатуру. Тысячи людей оказались в тюрьмах, многие были убиты. Народ, который еще недавно задумывался о восстании и демократическом развитии, внезапно смолк. Провокационный вопрос: связано ли это с немецким менталитетом или во всем виновато влияние извне?

Чтобы объективно ответить на такой вопрос независимо от того, можно ли ответить на него правильно, важно учитывать общую ситуацию в Европе и мире в то время. У нас в Германии есть одна характерная особенность, актуальная по сей день, – наше представление о правовом государстве. В имперской Германии оно выражалось в высокоэффективном аппарате чиновников и превосходном для того времени законодательстве. Мы не должны забывать о том, что меньшинства в Германии были защищены лучше, чем в любой другой стране. Естественно, это объясняет особую, решающую роль закона.

Однако захватом власти и установлением диктатуры 30 января 1933 года правовому государству был нанесен смертельный удар. Важно также отметить, что частям рейхсвера было обещано возвращение на равных в верхушку управления государством. В то время штурмовые отряды (СА) претендовали на то, чтобы стать важнейшей военной единицей, и, как следствие, всеми средствами пытались вытеснить рейхсвер с государственных постов и занять его место. После убийства Рёма и других противников национал-социалистической Германии рейхсвер был реабилитирован, что сильно укрепило армию в качестве единственного представителя вооруженных сил государства. Еще сохранявшиеся остатки правового государства были уничтожены вместе с убийством Рёма.

Произошедшее потом следует рассматривать в этом контексте. Это важное обстоятельство необходимо учитывать, изучая период диктатуры в Германии, – диктатуры, вызванной не народом, а восстанием элиты. До этого времени даже с национал-социалистическим режимом еще могли заключаться договоры, удовлетворяющие самым высоким международным требованиям, например конкордат между имперской Германией и Ватиканом. Это заключенное Адольфом Гитлером соглашение до сих пор является ориентиром в отношениях между федеральным правительством и католической церковью Германии. А кроме того, ориентиром для китайского правительства в организации отношений с Римской церковью на своей территории. Очень важно помнить об этом, чтобы была возможность оценить картину в целом.

Но что касается разрушения правового государства, то это и сегодня волнует многих людей в Германии. Это произошло после своевольного решения канцлера Меркель в сентябре 2015 года убрать войска с германских границ без согласия бундестага и европейских соседей, что привело к гигантскому потоку мигрантов. С этим решением связано много сложностей, но возникающая в их результате структурная проблема та же, что была после убийства Эрнста Рёма. Сегодня Германия вновь стоит перед экзистенциальным вызовом, и все благодаря своевольным действиям канцлера Германии, не имеющей на это никаких правовых оснований. В этом состоит трагедия нашей страны.

Поговорим об элите, которую вы уже неоднократно упоминали. Почему немецкая элита – генералитет рейхсвера – сдалась Гитлеру? И снова провокационный вопрос: чем отличаются генералы того времени от сегодняшних?

Социальное развитие не остановилось – в этом можно легко убедиться, глядя на каждого из нас. В настоящее время мы рассматриваем более позднюю часть истории Германии и подходим к моменту, который должен заставить нас задуматься, когда мы смотрим в этом отношении на другие народы, людей и общества. В Германии уже сейчас крайне сложно разобраться в собственной истории до 1933 года. Хотя это увлечение собственной историей было вызвано столетием со дня начала Первой мировой войны, дальнейшее продвижение в прошлое связано с многочисленными трудностями. При взгляде на остальной мир становится понятно вот что: если я вел или веду политические переговоры в Латинской Америке или Азии, то, к примеру, могу столкнуться с историческим спором за какой-нибудь мост через некую реку 3 августа 1346 года. Это просто пример. Другие народы живут историей. Потому что Версаль 1918–2019 годов – не то, что было «когда-то давно», а то, что случилось буквально вчера.