Взволнованный предупредительностью своего помощника, Николя обнял его за плечи и, кивнув головой, выскочил за дверь. Как же прекрасно иметь за плечами такого друга, который всегда поддержит, все предусмотрит, поймет тебя без лишних слов и сделает то, о чем ты только успел подумать.
Резвушка, как всегда, встретила его радостным ржанием и тотчас потянула к нему свою длинную морду, словно желая вобрать в себя его запах. Он погладил ее по голове, нежно помассировал веки, и судя по тому, как по телу кобылы волнами побежала дрожь, эта ласка пришлась ей особенно по вкусу. Поприветствовав таким образом старую приятельницу, Николя вскочил в седло.
При выезде из Парижа поднялся сильный ветер, взметнув вверх клубы пыли. Жара не намеревалась отступать, хотя по ночам небо нередко пронизывали ослепительные молнии. Горячий ветер шелестел жухлыми серо-зелеными листьями, глядя на которые невозможно было догадаться, что лето в самом разгаре. Окутавшее окрестности марево не позволяло разглядеть детали пейзажа, все сливалось в единую блеклую картину, размытую, словно акварель плохого художника. Николя потихоньку напевал шутливую песенку, которую, похоже, внимательно слушала его лошадь, ибо с каждым новым куплетом она мчалась все быстрее. Быстрая езда опьянила его; перестав глядеть по сторонам, он видел только стремительно убегающую из-под копыт дорогу, да в ушах звонко свистел ветер. Он словно сросся со своим конем, всем телом ощущая смену его чувств: радость от преодоления дорожных колдобин, испуг от неожиданно бросившейся перебегать дорогу собаки, досаду от порыва ветра, швырнувшего в глаза кучку сухих листьев. Лошадь отвечала тем же, повинуясь малейшему напряжению его шенкелей. Между всадником и лошадью установилось гармоничное сообщничество, и те, кому довелось увидеть их, когда они мчались мимо, невольно задумывались, не кентавр ли из стародавних времен только что проскакал по дороге.
Желая привести себя в порядок и сменить костюм, запачканный пылью и лошадиной пеной, Николя решил сделать остановку в особняке д’Арране. Триборт, всегда с радостью встречавший Николя, теперь и вовсе благоговел перед ним: ведь он совершил плавание на корабле королевского флота и принимал участие в настоящем морском сражении! Мадемуазель д’Арране собиралась выходить, и если господин Николя желает поговорить с ней, ему следует поспешить. Когда он вошел, Эме, в длинном шелковом одеянии лилового цвета, оборачивала вокруг талии пояс цвета зеленого миндаля. И хотя, по мнению Николя, эта туника нисколько не подходила для официального выхода в свет, Эме была в ней столь прекрасна, что он замер на пороге, не в силах оторвать взора от возлюбленной. Заметив его, она бросилась ему на шею, но, быстро выскользнув из его объятий, с обиженным видом произнесла:
— Итак, сударь, вот какова моя награда за то, что мне удалось вырваться к вам в Париж! Едва сев за стол, вы исчезаете в самом начале пиршества! К счастью, господин де Ноблекур, Семакгюс и Лаборд были готовы в лепешку расшибиться, чтобы утешить меня в моем отчаянии. Как, сударь, вы еще смеете улыбаться?! Да, я была в отчаянии. Но им удалось меня развлечь.
— Ну, скорее уж не в лепешку, а в много-много маленьких блинчиков.
— Каких блинчиков, что за блинчики?
— Те, которые замечательно готовит Катрина.
Она рассмеялась.
— Гадкий шутник! Да и я тоже хороша. Смеюсь над вашими дурацкими шуточками.
— Признайтесь, вам они нравятся. У меня в запасе их немало.
— Чудовище! — со смехом воскликнула она, больше не пытаясь вырваться из его объятий и подставляя губы для поцелуя.
— Бог мой, какая нежная ткань! Она так и манит.
Эме с сожалением оттолкнула его.
— Не торопитесь, Николя, подумайте о своих ранах. К тому же я опаздываю: меня ждут.
— Воздыхатель?
— О, сударь, вы опять за свое! Мадам Елизавета приняла лекарство, и теперь время принадлежит нам. Мы с несколькими дамами едем в Париж — сопровождаем несчастную госпожу де Лаборд.
— Вот как! А можно поинтересоваться, откуда взялась потребность в столь многочисленном эскорте? Тут кроется какая-то тайна?
— Именно. Полагаю, вы слышали о докторе Франце Антоне Месмере, недавно прибывшем из Вены с рекомендательным письмом князя Кауница?
— Князя Кауница? Не так давно князь оказал мне честь, принимая меня у себя в Вене.[29]
— Замечательно! Тогда знайте, что сей министр Марии-Терезии адресовал свое рекомендательное письмо господину Мерси, австрийскому посланнику и одному из ваших друзей.
— Эме! Подобного рода рекомендации ничего не значат! В сановных кабинетах их сочиняют дюжинами! Ни один здравомыслящий человек не принимает их в расчет.
— Спасибо за здравомыслящего; вы сегодня крайне нелюбезны и раздражаете меня своим избытком благоразумия. Словом, этот доктор открыл свое заведение на Вандомской площади, в особняке братьев Буре, что сдают там апартаменты. По всему городу расклеили листовки, где говорится, что иностранный врач бесплатно лечит бедных. Увечные стекаются к нему со всех сторон, а придворные и городская знать едут к нему посмотреть на результаты чудесных исцелений.
— И все ученые женщины из свиты Мадам следом!
— Николя, вы меня озлобляете.
— А я вас обожаю. И на чем основано сие чудесное лечение?
— На загадочных флюидах, именуемых электрическими.
— О, черт! Да это же чистая ярмарка Сен-Лоран с ее фокусниками! Боже, выкиньте из головы эту глупость, он не придумал ничего нового. Припоминаю, как в присутствии еще покойного короля некий аббат Ноле наэлектризовал сто сорок солдат, выстроив их цепью во дворе и приказав взяться за руки. Свой опыт он повторил затем в обители картезианцев. Добрые братья-монахи в одно и то же время почувствовали электрический разряд. А наши остроумцы тотчас заявили, что, без сомнения, это редкий случай, когда стольким монахам одновременно удалось разрядиться.[30] И со вздохом добавляли, что только картезианский привратник умел разряжаться с должной силой.
— Ах вы, распутник! И не смейте говорить в ответ, что вы бретонец! Вы легкомысленны и всегда все высмеиваете!
— Вы совершенно правильно меня описали! Легкомыслие и беспечность являются теми единственными качествами, которые мне все хотят навязать. Что ж, значит, мне придется стать легкомысленным, как вот это платье.
И он снова обнял ее, лаская шелковистую тунику. Ускользнув от него, она наполовину шутя, наполовину всерьез заявила:
— Да будет вам известно, сударь, шелк, из которого сшито мое платье, обладает изолирующим свойством и защищает от воздействия флюида.
— И подчеркивает ваши очаровательные формы.
— Фи, сударь!
— Да нет же. Я серьезно. А этот ваш доктор, чем он лечит?
— Руками…
— Именно так я и думал.
— Замолчите, либертен несчастный! Еще он использует металлический стержень. Он направляет флюид к месту, где сосредоточена болезнь. Для этого надо, чтобы все пришедшие, обвязавшись веревкой, встали вокруг чана. Одной рукой надобно держаться за веревку, а другой за железный стержень. Флюид проходит сквозь ваше тело и, как говорят все, кто уже испытал его воздействие на себе, производит чрезвычайно приятные ощущения.
— Вас послушать, так это еще приятней, чем разрядка!
— Вы неисправимы! Послушайте, а вас, случайно, не ранило в голову?
— Смерть прошла мимо, и теперь я радуюсь жизни!
— Если хотите, чтобы я продолжала, больше не перебивайте меня! В некоторых, особенно тяжелых, случаях доктор, усадив больного, проделывает вертикальные и горизонтальные пассы, погружая его в своего рода транс и заставляя его назвать истинные причины своей болезни. Этот метод применяется в тех случаях, когда лекарства либо не оказывают действия, либо вредят пациенту, сохранившему воображение и способность мыслить.
— Но, Эме, вы же ничем не больны. А вас послушать…
— Не волнуйтесь. Все в порядке, мы просто сопровождаем госпожу де Лаборд. Жена вашего друга давно страдает от застоя гуморов и черной меланхолии, отчего жизнь ее превратилась в сплошные мучения, хотя супруг изо всех сил старается облегчить ее страдания и развлечь ее.
— Если новый врач сможет ей помочь. Когда болезнь не отступает, действительно ты готов обратиться к кому угодно. Что ж, тогда нам придется попрощаться: я направляюсь ко двору.
— Хотите, я провожу вас? Экипаж моего отца ждет. Адмирал сегодня целый день проведет у Сартина. Насколько я поняла, они пишут новые инструкции для господина д’Орвилье, дабы вручить ему, прежде чем его эскадра, на одном из кораблей которой вы совершили столько героических поступков, снова выйдет в море. Я должна встретиться со своими дамами во дворце.
— Согласен. Тогда я поручу Резвушку заботам славного Триборта.
И он, крепко сжав возлюбленную в объятиях, прильнул к ее губам страстным поцелуем. Только упорное царапанье в дверь, извещавшее, что экипаж ждет, заставило их оторваться друг от друга.
Всю дорогу от Фос-Репоз до Версаля Николя сидел мрачный, погруженный в собственные мысли. Когда встревоженная Эме спросила его, в чем дело, он ответил, что его настроение никак с ней не связано. Ему предстоит расследовать дело, по поводу которого во время их разговора ему пришли в голову кое-какие мысли. Когда они расстались, Эме смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся во дворце.
Направляясь к большим королевским апартаментам, он встретил молодого офицера, которому д’Орвилье поручил сопровождать герцога Шартрского во время его триумфального возвращения.
— Мои поздравления, господин маркиз. Позвольте вам сказать, что морские офицеры теперь считают вас своим. Невозможно было действовать с большей смелостью, хладнокровием и присутствием духа.
— Сударь, — взволнованно проговорил Николя, — ваши слова тронули меня. Однако я не заслужил таких похвал, меня окружали настоящие храбрецы и знатоки своего дела, а я всего лишь следовал их примеру. Вы надолго в Версаль?