Веверс оценивающе смотрит на попрошайку, потом переводит взгляд на меня.
— Ты ведь знаешь, что японские акито-ино сложно поддаются дрессировке?
— Слышал… — вздыхаю я — но раз подарили, значит, придется как-то его воспитывать.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Завтра подготовлю список того, что ему можно есть, и давайте все будем строго придерживаться правил. Не баловать пса и со стола не кормить. Если понадобится, вызову для него инструктора по служебному собаководству. У погранцов есть хорошие специалисты… Там еще и не таких дрессируют.
— Я только «за»!
— Имант, ну какой ему инструктор?! — всплескивает руками сердобольная мама — Он же еще маленький!
— Люда, когда он вырастет — поздно будет уже воспитывать. Ты к тому моменту окончательно избалуешь его.
— Полностью поддерживаю! — встреваю я — У меня впереди гастроли, с собой я Хатико таскать не могу. Имант Янович, на вас теперь вся надежда!
— Ну, если ты мне доверяешь… Хатико, иди-ка сюда!
Щенок опасливо покосился на генерала, потом с надеждой оглянулся на нас с мамой. Неужели не спасете меня?
— Хатико…
Слушайте, от этой генеральской интонации мне самому захотелось встать по стойке смирно! Таким голосом только дивизиями командовать. И что вы думаете? Этот мелкий паршивец послушно подошел к Веверсу. Еще и хвостом заискивающе помахал.
— Молодец — щенок удостоился поглаживания по голове — Сидеть!
Легкое нажатие генеральского пальца на лоб в качестве подсказки, и вот уже Хатико покорно плюхнулся на задницу. И в глаза генералу смотрит — мол, правильно ли я все сделал, мой фюрер? Ничего случайно не перепутал? Дальше Имант начал объяснять маме, что собаку нельзя кормить по первому ее требованию — порядок и еще раз порядок. А печенюшки только в качестве поощрения за выполненные команды, и никак иначе. Мама согласно кивает и тут же лезет в буфет за печеньем, вызывая прилив энтузиазма у Хатико. Он даже порывается вскочить, но покосившись на генерала, снова плюхается на свой упитанный зад.
— А у вас никогда не было собаки? — в вопросе Иманта я слышу подтекст, понятный только мне.
— Нет. Как-то не случилось… А у вас?
— У меня была в детстве. Дог немецкий.
Вот кто бы сомневался…! Странно только, что не овчарка немецкая и не доберман. А представить его с каким-нибудь пуделем или мопсом вообще невозможно. Да если честно, то я и ребенком-то Иманта не представляю. Надо будет потом у Альки попросить посмотреть их семейный альбом. Подозреваю, меня ждет море открытий.
Пока генерал ужинает, мы с мамой не спеша пьем чай. Довольный Хатико с хрустом грызет печенюшку, которую заслужил за послушание. В открытое окно из сада доносятся ночные звуки, где-то совсем рядом, в траве стрекочет кузнечик… Ляпота… Просто семейная идиллия, блин! Мне бы нужно переговорить с Имантом по делу, но у мамы сейчас такое счастливое, умиротворенное лицо, что я не решаюсь прервать наше чаепитие.
Поужинав, Имант целует маме руку.
— Спасибо, все было вкусно. Если ты не против, мы пойдем немного прогуляемся по саду в мужской компании.
— Конечно, идите! Полезно подышать свежим воздухом перед сном, лучше будете оба спать.
Ну, …судя по усталому лицу генерала, он моментально уснет и без этой прогулки. Просто он понял мое желание поговорить, а при маме это невозможно.
— Хатико, гулять.
Песик послушно семенит за нами в прихожую, а очутившись в саду, тут же срывается на бег, даже не дождавшись команды генерала «вольно!». Не удержавшись, первым спрашиваю.
— Чем сегодня все закончилось?
— Да еще не закончилось — вздыхает Веверс и тянется за сигаретой — в своей вотчине порядок я навел, генерала нейтрализовал. Но ведь за Бобковым тоже люди стоят. И серьезные.
— Неужто, и сам Суслов?
— Догадался? Он тоже. Крепко невзлюбил тебя Михаил Андреевич.
— А за что ему меня любить? Я же для него хуже врага. Но согласитесь, в интуиции ему не откажешь — угрозу для своей кондовой идеологии он чует безошибочно.
— Так какую школу человек прошел — усмехается генерал — один из последних сталинистов, мастодонт. А у них, у выживших при Хозяине, чутье почти на уровне звериного.
— А у Арвида Яновича?
— И у него. Но там интеллект другой, другое устройство головы. Их с Сусловым и сравнивать сложно.
— Как он себя чувствует?
— Крепится. Но себя совсем не бережет — старается побольше успеть до…
Имант замолкает, затягивается сигаретой. Да… страшно это — знать, что близкий человек доживает последние дни. Сам прошел через это в прошлой жизни, и потому искренне сочувствую ему.
— Я здесь Люду заставил полное обследование пройти, пока все вроде бы нормально — неожиданно произносит Имант, и я весь превращаюсь в слух — Потом имел долгую беседу с одним уважаемым профессором. Объяснил ему ситуацию, сослался на наследственную предрасположенность в ее роду, и попросил его составить список рекомендаций. Понятно, что 100 % гарантии это не даст, но хоть что-то…
У меня теплеет на душе от его переживания за маму, и я успокаивающе добавляю.
— Рождение ребенка тоже может кардинально изменить ситуацию. Гормональная перестройка — великое дело.
— Я на это надеюсь. Профессор тоже об этом говорил. Но сидеть и просто спокойно ждать не могу. Весь интернет прошерстил, какие только статьи не прочитал за это время…
— А почему не женитесь? — в лоб спрашиваю я — она ведь переживает, хоть вида и не подает.
— Знаю. Но я жду завершения истории, эпизод которой ты сам сегодня видел. Пока не буду уверен, что все в порядке, что мы окончательно взяли власть в стране — не могу рисковать Людой. И нашим будущим ребенком тоже.
— Ну, хоть объясните ей, почему медлите.
Генерал снова глубоко затягивается, нервно тушит бычок о край небольшой урны, стоящей у скамьи в самом конце сада.
— Вот и скажи: какой из меня сейчас муж? Если каждый день по краю хожу. Ты знаешь, что первые секретари национальных республик готовят свои собственные боевые группы?
— Это же мятеж — тяну я, защелкивая на ошейнике Хатико карабин поводка. Что-то он чересчур расшалился.
Мы долго молчим, думая каждый о своем. А может, даже и об одном и том же, как знать. Наконец, я не выдерживаю:
— Имант, для тебя не секрет, что я старше. Что я прожил более долгую жизнь и имею полное моральное право сказать — предугадать нельзя ничего. Может, мы все умрем завтра, а может, проживем долгую счастливую жизнь до глубокой старости. Надо жить сегодняшним днем и не откладывать жизнь на потом. Плевать на всех врагов, захотят они нас убить — все равно убьют. Поэтому женись уже на маме и сделай ее счастливой. А если все вдруг станет совсем плохо, я все равно найду способ спасти своих близких. И Альдону, поверь, я тоже вытащу, чего бы мне это не стоило.
Генерал молчит, обдумывая сказанное мною. Не встретив отторжения, закрепляю успех:
— Я из Японии привез красивый жемчуг для мамы, целый гарнитур из нескольких украшений. Вообще-то хотел сам ей на день рождения подарить, но ради такого дела уступлю тебе. Будешь делать предложение — подаришь.
И не утерпев, съехидничал.
— Мог бы ей и бриллианты, конечно, привезти, да правила таможни не позволяют. Вон вы у бедной Веры даже колье трамповское отобрали.
Веверс пожимает плечами:
— И правильно сделали. Правила едины для всех.
— Эх, …а какие шикарные брюлики у меня в кладе были…! — мечтательно вспоминаю я — но кое-кто, не будем указывать пальцем, клад мой заграбастал и сдал его государству.
— Забудь — осекает меня Веверс — Не хватало еще, чтобы жена Председателя КГБ в ворованных бриллиантах ходила. Хватит с нас «коллекции» Галины Леонидовны.
Туше. О происхождении цацек в том кладе я действительно как-то не задумывался. Дарил их беззаботно своим дамам сердца, приравняв к бижутерии. А ведь с этими цацками вполне могли возникнуть неприятности — кто знает, где их взял бывший хозяин клада? Да и за Брежневу Веверс жестко мне вломил. По сути она с этим Буряцем подельницей была. Поди не догадывалась откуда камни? И почему он каждый раз просит отмазать от МВД… Может то забвение, что она сейчас получила заслуженное? Вот такое наказание ей жизнь назначила. И это она еще легко отделалась.
Я почесал Хатико за ухом, решил сменить тему.
— Мне бы с айфоном нужно поработать, я подъеду в Ясенево? Скоро гастроли в США и в Италии — снова требуются новые песни.
— А ты достаточно осторожен с ними? Неприятностей не будет?
— Осторожен. Историю каждой песни я обязательно отслеживаю, и если есть хоть малейшее подозрения, что она уже написана, никогда такую не беру. Как бы хороша она не была.
— Похвально. А то, что ты эти мелодии на кассету себе записываешь?
— Так эта кассета с записями только для меня. Она хранится здесь, и дом никогда не покидает. А для работы я приспособился себе минусовки скачивать, причем в варианте для караоке, где в основном идет электронная версия на синтезаторе. А поскольку я здесь в подвале начал уже делать себе домашнюю студию, и у меня синтезатор есть, то доказать что-либо…
— Умно. Но смотри все же не попадись.
— Пойми, Имант, не получается по-другому. Мне нужны все новые и новые песни, и нет у меня времени изображать перед своими сотрудниками творческие муки. Вот завтра распущу народ на каникулы, а сам за это время подготовлю весь материал. Вернутся — начнем сразу же работать. И так уже беру по минимуму, чтобы не вызывать подозрений. И вот что еще…
Я набираю в грудь воздуха и бросаюсь как в прорубь.
— Надо посвятить в происходящее Романова. А может, и еще кого-то. Невозможно тащить в одиночку эту тяжкую ношу послезнания, никто этого не выдержит, даже ты. И если вдруг Романов останется без твоей поддержки, ему потом одному не выстоять. И что мне тогда делать — начинать все с нуля? Я, конечно, верчусь как белка в колесе и делаю все, что могу по своей линии, но основная работа сейчас все равно идет в Политбюро. Так что вам с Арвидом Яновичем нужны новые соратники. Пришло время расширить круг посвященных. Что скажешь?