Веверс долго молчал, разглядывая звезды. Потом тихо произнес:
— Подумаю.
В эту ночь я так и не заснул. Снова полежал-полежал без сна, да и пошел писать отчет Романову по Японии. А чего время зря терять, у меня его и так немного. Составил себе сначала план, чтобы ни о чем не забыть, и начал писать черновик по Саммиту. В процессе возник первый вопрос: так встречался Шмидт с Косыгиным по дороге в Токио, или нет? А если встречался, что конкретно ему Алексей Николаевич ответил по СС-20? В прошлой моей жизни наш отказ убрать СС-20 из Европы имел самые печальные последствия — отношения с западными европейцами резко испортились. И наш ввод войск в Афганистан потом только завершил начатое. А теперь как? Впереди ведь ратификация ОСВ 2 в Конгрессе, нельзя же американским «ястребам» в руки такие козыри давать. Надо будет спросить у Веверса.
Столбиком перечисляю все свои контакты во дворце Асахара, стараясь никого не упустить, потом напротив каждой фамилии даю краткое содержание разговора. В конце добавляю свои впечатления о настроении собеседника и краткие выводы. С саммитом справился довольно быстро, как оказалось, и не столько уж контактов у меня там было. Англичанин Каллаген, канцлер ФРГ Шмидт, премьер-министр Японии Охира, Роберт Кальви, Картеры, посол Мэнсфилд. Кальви я аж целый раздел своего отчета посвятил, пересказывая в нем еще и содержание нашей беседы по дороге в аэропорт на следующее утро, итальянец ведь у нас сейчас в приоритете.
Потом перешел к нашему визиту в американское посольство, там уже контактов было больше, только увы! — не все они столь важные, и интересуют скорее Евгения Максимовича. А Соловьев ему наверное уже успел все доложить в мельчайших подробностях. Так что прием в честь Дня Независимости я даю совсем кратко. За окном уже рассвело, надо бы все-таки вздремнуть… А продолжение отчета подождет — Романова-то в Москве все равно нет. Да и Щелоков в отъезде.
С утра в среду, я без раскачки, только проглотив чашку кофе с бутербродом, сразу мчусь в госпиталь КГБ на Щукинской. Везет меня туда уже совершенно новая бригада охранников — сколько я ни упрашивал Веверса, тот все-таки до окончания расследования по корейцам отстранил Вячеслава и его ребят от работы. Что ж, порядок — есть порядок. А генерал установил настоящий немецкий орднунг в Комитете. Может оно и к лучшему? Рыба — гниет с головы.
На Щукинской меня уже ждут — встречать выходит сам главврач. Седой, вальяжный мужчина лет пятидесяти. Сопровождает его целая свита, и все в белых халатах.
— Петр Федорович — представляется главврач и разводит руками, кивая мне на сотрудников — Ничего не мог поделать с ними. «Когда еще Селезнев к нам приедет…».
— Никаких проблем, Петр Федорович — я пожимаю плечами.
Народ оживляется, начинает ко мне протискиваться. Мне протягивают сразу три ручки и три блокнота.
— Как там мой пациент? — интересуюсь я, выводя автограф.
— А вот, кстати, лечащий врач Коростылева — переводит стрелки Петр Федорович на сухощавого мужчину в роговых очках — Андрей Евстигнеевич.
— Моторика восстановилась — бодро докладывает «очкарик» — Сердечная деятельность тоже не вызывает опасений. Но я бы рекомендовал курс реабилитации. Купание в море, солнечные ванны, душ Шарко.
Ясно. Срочно нужна путевка на юга. Придется побеспокоить Щелокова. Благо дорожка в санаторий МВД в Сочи уже наезжена. Собственно, я там с Лехой и начал свою музыкальную деятельность.
— Организуем — кивнул я, ставя автограф на последнем блокноте — Мне бы еще с кардиологом пообщаться.
— Андрей Евстигнеевич как раз специализируется на болезнях сердца — встревает главврач — Он вас и проконсультирует.
Попрощавшись, мы с очкариком поднимаемся по лестнице на третий этаж. Попутно я завожу разговор насчет обследования деда.
— Я слышал, вы советник Романова по культуре? — оборачивается ко мне Андрей Евстигнеевич — Значит, с семьей прикреплены к Кремлевской больнице. Зачем вам наш госпиталь КГБ?
— У вас тут много бывших и действующих военных лежит — пожимаю плечами я — Дед сам фронтовик, ему тут будет повеселее.
— Это правда — кивает доктор — а специалистов для консультации мы и сюда можем из любой клиники пригласить. У нас такое в порядке вещей.
Он недовольно смотрит вверх. На площадке выше стоит группа молодых медсестер. Видимо спускались после какого совещания. Девять, десять… ой… целых двенадцать девушек в коротких белых халатиках.
— Селезнев…! — ахает одна с весьма крупными формами. Медсестры всей толпой подаются вперед. Приходится вмешаться моей охране, которая встает «стенкой» на их пути.
— Безобразие! — Андрей Евстигнеевич тянет меня за рукав в отделение. Охрана тут же перекрывает вход в него — Устроили в больнице бедлам, никакой дисциплины.
Наконец, мы добираемся до палаты Лехи. Довольный Мамонт лежит на кровати и пожирает яблоки. Вторая койка — пуста.
— Витька! — бросается обниматься Коростылев.
Доктор деликатно уходит, я вручаю другу пакет с японскими сладостями, усаживаюсь на стул.
— Ну как ты тут?
— Как в санатории! — Леха начинает выкладывать на тумбочку гостинцы — Ого! Жвачка! Мужиков угощу. Я тут в отделении со всеми уже перезнакомился — Мамант вскрывает шуршащую упаковку, засовывает в рот сразу две пластинки — Вот это да…! Смотри, в пачке еще и фантики с картинками.
Ну, прямо как маленький, ей богу! Я беру один из вкладышей, тоже начинаю разглядывать его. А это ведь идея… Школьники во всех странах собирают такие фантики — на них как правило изображены персонажи из мультиков или кадры из фильмов. Но это же классный рекламный носитель! Мангака у меня свой уже есть — он нам нарисует любую серию. Селезнев и Савой, Красные Звезды в Нью-Йорке, в Токио и Сан-Ремо. Кальви…. Мне нужно срочно ехать в Италию. А отпустит ли теперь Веверс…?
— Чего приуныл? — хлопает меня по плечу Мамонт — Как там наши? Таможню вчера прошли гладко?
— Гладко — я тяжело вздыхаю — Нас же Веверс встречал.
— Иманта Яновича тут все уважают — согласно покивал Леха — В нашем отделении все больше отставники лежат, они такие байки травят! Я тут услышал один анекдот, прямо тебе в коллекцию.
Коростылев подмигивает мне. Вот он настоящий друг — в любой момент поддержит — и в горе и в радости, как говорится.
— Ладно, давай свой анекдот.
— В конце 40-х в одном из номеров гостиницы «Москва» собрались три еврея — Гердт, Галич и Райкин. Нарезались водки и понесло их на политические анекдоты — Леха засовывает в рот еще одну пластинку жвачки — Про Берию, про Сталина…рассказывают громко и ржут так, что на соседнем этаже слышно. И вдруг посреди этого пьяного еврейско-антисоветского веселья раздается телефонный звонок — номер то крутой — с телефоном. Все осеклись и замолчали. Опомнились, что во всех номерах 100 % прослушка! Райкин дрожащими руками снимает трубку. Гердт слышит, что там гудки идут — наверно ошиблись номером. А Райкин с серьёзным лицом кладет трубку и говорит собутыльникам: «Нас просили минуты три анекдоты не рассказывать. МЕНЯЮТ БОБИНУ НА МАГНИТОФОНЕ!»
Мамонт начинает смеяться так, что под ним дрожит кровать. Сейчас сюда сбежится весь медперсонал от его гогота. Я лишь криво ухмыляюсь. Кто видел Веверса в МИДе на фуршете — тот и в цирке не смеется…
— Вот, что Леха — я встаю, смотрю на часы. Пора бежать. — После выписки поедешь в Сочи. В санаторий МВД. И даже не вздумай спорить — я грозно наставляю на него палец — Загоришь, покупаешься, сочинских девчонок проинспектируешь.
— А можно Светку с собой взять? — скалится Мамонт.
— Точно не Львову? — усмехаюсь я.
— Ну можно и ее в принципе — чешет в затылке парень — Но у Татьяны же пацаны…
— Ладно, решай сам. С Щелоковым я договорюсь.
В одиннадцать я уже был на Селезневской. Здесь все по-прежнему, без изменений — толпятся фанаты, на входе нас встречает милиционер, докладывает, что в студии сейчас только Григорий Давыдович и Полина Матвеевна, остальные еще не подъехали.
— Сбор на двенадцать назначен, через час все подтянутся — коротко информирую я охрану, приветствую радостно галдящую толпу, после чего отправляюсь на поиски Клаймича.
Нахожу его в приемной. Он что-то усердно выстукивает одним пальцем на секретарской пишущей машинке, наверное, заново финансовый отчет перепечатывает перед встречей с Калининым. Да уж… у каждого из нас своя строгая отчетность. Пока Клаймич занят, я выслушиваю подробный доклад Полины Матвеевны: кто звонил, когда звонил, что просил мне передать. Список страждущих вполне ожидаем: Сенчина, Лещенко, Пьеха, Семенова. Понятно, что всем им нужны от меня новые песни, и никого не волнует, что у нас самих на носу гастроли в Италии и США. Говорухин звонил — тоже хочет получить обещанную музыку для «Пиратов». И что мне теперь — разорваться что ли?!
Из ЦК несколько раз звонили. С этими товарищами не вполне понятно — то ли по мозгам хотят надавать за мою самодеятельность в Японии, то ли нашли для меня какую новую работенку. А уйду я пока в тину — вот нет меня сегодня в студии. Захотят — все равно ведь найдут, из-под земли достанут настырные товарищи.
Еще меня очень настойчиво домогается Евдокименко — муж Ротару. Звонил аж десять раз, во как припекло мужика! Ну, собственно мудрый Григорий Давыдович давно предположил, что так оно и будет. Смерть главного автора Ротару — для их коллектива неожиданная и очень серьезная проблема. Учитывая, что Паучиха перекрывает Софии кислород везде, где только может, а песни ей нужны самого высокого уровня…
Вот скажите мне — кто из модных нынче авторов рискнет сейчас связываться с Ротару? Конечно, только те, кто принципиально не работает с мадам Брошкиной — мэтры из числа Зацепина, Тухманова или Пахмутовой. А из молодых мало кто решится отдать Софии песни, которые может спеть сама Примадонна. Вот поэтому за весь 1979 год у Ротару будет только три приличных шлягера, которые останутся в истории нашей эстрады и в репертуаре певицы: «Дадим шар земной детям» Тухманова, «Темп» Пахмутовой и «Осенняя мелодия» Саульского. Все остальное — большая куча невнятных проходных песен от самых разных авторов среднего уровня. Песни, которые по большому счету и доброго слова не стоят. Стоит ли удивляться, что Евдокименко всерьез на меня нацелился? Пугачева под следствием, у Ротару есть все шансы с песнями Селезнева сесть на советский Олимп. Прямо на самую вершину. Но увы. У власти в стране Романов. А с кем он спит? С Сенчиной. Ей и пойдут все ударные песни. Если Веверс все про меня ему расскажет, Григорий Васильевич будет страшно зол, за то, что его столько времени водили за нос. А мне с главой государства ой как дружить надо.