Наше мини совещание прерывает стук в дверь.
— Сергей Сергеевич, там в холле Виктора американский продюсер спрашивает.
— Майкл Гор? Приведи его сюда.
Охранник скрывается за дверью, я испытующе смотрю на задумчивого кагебешника.
— Будем посвящать его?
— Полностью? Нет, конечно. Пусть думает, что мы объявили войну папарацци. Мы ведь ее объявили?
— Даже не сомневайтесь! Я не успокоюсь, пока все виновные не сядут в тюрьму. Даже если Саттер использовал их втемную, это все равно не может служить оправданием. Но нам нужен хороший французский адвокат, который доведет дело до суда и справедливого наказания.
— Это очень дорогое удовольствие во Франции.
— Не дороже денег. Думаю, Майкл готов будет потратиться. Ведь как бы не гадко это звучало, но суд над папарацци — это не только восстановление справедливости, но и хорошая реклама для его компании и нашей группы. Нас многие артисты поддержат — наглая безнаказанность оборзевших репортеров всех уже порядком достала.
— Да, другим хороший урок будет…
Через минуту в дверях появляется Гор. Словно и не расставались…. Майкл сочувственно похлопывает меня по плечу, здоровается с Сергеем Сергеевичем, как со старым знакомым.
— Не думал, Майкл, что нам так быстро придется встретиться.
— Да…ужасная трагедия.
— Убийство.
— Что?!
— Это убийство. Репортеры создали аварийную ситуацию, преследуя такси, в котором ехала Вера. Она погибла из-за них.
— Ты уверен?!
— Да. И поэтому нам нужен опытный французский адвокат, который будет заниматься этим делом и представлять наши интересы в суде. У вас есть в Париже такие знакомые?
— У Эндрю Вебера есть прекрасный французский юрист! Но нам тогда нужно срочно с ним связаться и все дальнейшие шаги предпринимать только посоветовавшись. Расходы пусть вас не беспокоят — компания возьмет их на себя. Если все сложится, судебные издержки мы все равно заставим оплатить те издания, которые представляли эти репортеры. Получится — еще и за моральный ущерб огромный счет им выставим. Давно пора создать такой прецедент.
Мы переглядываемся с полковником — да, уж… американец, вставший на тропу судебного разбирательства — страшная сила. Эта нация сутяжников собаку на судах съела.
— Кстати об адвокатах… Виктор, мы готовы уладить вопрос с «Last Christmas». Если выплатим композитору отступные, то никаких претензий с его стороны больше не будет. Но сумма там…
Гор тяжело вздыхает.
— Сколько? — коротко спрашиваю я.
— Права авторов песни «Can’t Smile Without You» представляет издательская компания Dick James Music, и как только они узнали, кто будет исполнять «Last Christmas»…
— Ну…?
— Полмиллиона…
Ого! Дороговато нам обойдутся чужие авторские права. Сергей Сергеевич так и вовсе на Гора вытаращился. Полмиллиона долларов! Огромные деньги… С другой стороны на «Last Christmas» мы заработаем десятки миллионов. 2-кратный мультиплатиновом статус — это считай, что пропуск в рай. Хорошо, что мы можем себе позволить урегулировать вопрос вне суда, а композитор пока не догадывается о предстоящем успехе песни, иначе его аппетиты на половине ляма не остановились бы.
— Платим — коротко произнес я.
— Виктор! — Сергей Сергеевич поперхнулся — Такой вопрос надо с Москвой согласовать!
— Не надо. Это в компетенции лейбла, и МВД никакого отношения к моим авторским правам не имеет — отрезал я — тут чисто финансовый вопрос между двумя компаниями. Но Майкл, в соглашении не должно быть никаких фраз о плагиате. Для прессы — обе стороны признали принципиальное отличие в аранжировках и договорились вне суда.
— Все так и будет, Виктор! Дойной коровой им нас сделать не удастся, и они это прекрасно понимают. Выплата будет единовременной, и больше никаких претензий с их стороны. Юристы двух фирм сейчас этим занимаются и уже готовят соглашение.
Ну, хоть одна хорошая новость за последние сутки…
К моргу госпиталя Сальпетриер мы приезжаем практически к открытию. И естественно, никто из репортеров в такую рань нас здесь не ждет. Сам госпиталь — это всего лишь небольшая часть огромного университетского комплекса, старинные и современные здания которого занимают несколько кварталов на левом берегу Сены. Но сегодня мне не до архитектуры, и все эти красоты я провожаю, равнодушным взглядом. Территориально это тринадцатый округ, рядом находятся Бульвар Венсен Орьоль и Площадь Италии, совсем недалеко отсюда расположен вокзал Аустерлиц. Мне приходилось когда-то давно бывать здесь, я немного знаю эти места…
Заходим в довольно современное здание, один из мидовцев о чем-то кратко переговаривается с сотрудницей на ресепшене. Она пристально смотрит на нас, и при взгляде на меня в ее глазах мелькает узнавание. Но, слава богу, у нее хватает такта тут же отвести взгляд и даже изобразить на лице сочувствие. Искреннее ли оно? Я не знаю. Мне сейчас все равно. Достаточно того, что в ее взгляде нет жадного любопытства, уже и за это спасибо. Она делает короткий звонок и просит нас подождать пару минут — за нами сейчас придут.
Внутренне я готовлюсь к посещению морга, но для меня это дело совсем непростое. Удушливой волной тут же нахлынули все воспоминания из прошлой жизни. Умом вот понимаю, что мама и дед сейчас живы, но липкий страх буквально сковывает меня, и я ничего не могу с этим сделать. Ненавижу морги! Ненавижу!!! Эти жуткие запахи, которые ни с чем не спутать, эти вечно мрачные коридоры и эту тягостную атмосферу безысходности. Для моей психики это тяжелейшее испытание, но мне придется все выдержать. Делаю пару резких вдохов-выдохов как перед нырком глубоко под воду.
Сергей Сергеевич замечает мое состояние и обеспокоенно спрашивает:
— Ты как? Может, тебе лучше в машине остаться?
— Нет. Я выдержу.
Обязан выдержать. Мой давний психоз, усугубленный чувством вины к Вере — это ничто по сравнению с горем Александра Павловича. Вот кому по-настоящему худо. Отец Веры крепится, но… боюсь, предстоящее опознание тела сломает его окончательно. И на месте аварии ему сегодня точно делать нечего. Незаметно склоняюсь к уху полковника.
— Надо уговорить Александра Павловича не ездить с нами к мосту Альма, он не выдержит. Ему сейчас врач нужен, а не встреча с толпой фанатов.
— Попробую. Здесь ведь еще придется задержаться для оформления документов и всяких формальностей.
— Вот пусть и задержится тут с мидовцами. А мы тем временем созвонимся с Майклом и отправимся на место аварии.
Наш разговор прерывает появление сотрудника морга. Он здоровается с нами и жестом просит следовать за ним. А дальше для меня все как в страшном сне. Выходим из лифта на подземном этаже, и я спотыкаюсь от накативших разом запахов, ощущений и воспоминаний. Словно переживаю сейчас заново весь тот давний кошмар, когда забирал из морга тело умершей мамы.
Кто-то из охранников вовремя подхватывает меня за локоть, и дальше уже происходит все, как в тумане. Длинный, ярко освещенный коридор, стерильное помещение прозекторской с неистребимым запахом формалина и медицинским столом посредине, на котором лежит накрытое простынею тело. Нас вежливо просят подойти. Александр Павлович, пошатываясь, подходит, растерянно оглядывается на нас с Сергеем Сергеевичем. Мы, молча, встаем с двух сторон, готовые сразу же поддержать его, если понадобится.
Сотрудник, дождавшись кивка Александра Павловича, откидывает простынь с лица Веры. Усилием воли я заставляю себя посмотреть на нее. Лицо Веры спокойное и чистое, на нем нет следов травм. Ее красивые зеленые глаза закрыты, она словно спит. О смерти говорит только излишне бледная кожа — в лице совсем нет красок, словно его присыпали сверху белой пудрой.
Рядом всхлипывает отец Веры и без сил опускается на колени, мы едва успеваем подхватить его. Плечи его мелко вздрагивают, губы шепчут только одно слово: «Верочка… Верочка…». Смотреть на это невозможно, и мы все смущенно отводим взгляд. А потом буквально под руки выводим Александра Павловича из прозекторской. Пожилая медсестра помогает нам усадить отца Веры на стул и, коротко переговорив с мидовцами, настойчиво заставляет его выпить лекарство. Проходит минут десять, прежде чем взгляд Кондрашова старшего снова приобретает осмысленный взгляд.
— Надо ведь подписать какие-то бумаги…? — неуверенно спрашивает он мидовского юриста. Тот кивает.
— Виктор, ты не жди нас — вдруг поворачивается Александр Павлович ко мне — у тебя же еще пресс конференция впереди. Езжай в посольство, передохни. Спасибо, что был рядом, но мы теперь здесь сами справимся. Езжай…
Господи, он даже не помнит, что мы должны были все вместе поехать на место аварии… Это его внезапное спокойствие просто пугает. Я растерянно оглядываюсь на Сергея Сергеевича — стоит ли сейчас оставлять его одного? Мидовцы заверяют нас, что справятся, а присутствие моей охраны только начнет привлекать к ним ненужное внимание. Полковник после короткого раздумья оставляет им одного из наших ребят, а мы поднимаемся наверх.
Рядом с ресепшеном нас неожиданно встречает Майкл. Сообщает нам, что он уже успел переговорить по телефону с парижским адвокатом, и тот с удовольствием взялся вести наше дело. Еще бы… Дело-то резонансное, и кроме хорошего гонорара мсье Робер Эрсан в ближайшее время не будет сходить с экрана телевизора, давая интервью прессе и комментируя ход громкого дела. За такую рекламу мог бы и вообще бесплатно поработать. Я вяло киваю.
Направляемся к машинам, краем глаза замечаю, что Сергей Сергеевич как-то подозрительно посматривает на меня и потом незаметно переглядывается с Гором. С лицом моим что-то не так? Да, пофигу… А с чего ему быть нормальным после посещения морга и такой эмоциональной встряски? Демонстративно достаю из кармана очки от солнца и прячусь за их зеркальными стеклами. Надо прийти в себя перед встречей с фанатами.
Наконец, наш кортеж выруливает с территории госпиталя и направляется в сторону моста Альма. В салоне лимузина повисает тяжелая тишина, даже Майкл Гор притих. На одной из оживленных улиц Сергей Сергеевич велит водителю остановить машину у небольшого цветочного магазинчика.