— Мне?!! — изумляюсь я — Да, с чего бы это? Люди пошли на погромы из-за бессилия. У них нет другого способа донести до властей свое возмущение наглостью папарацци и бездействием полиции. Власти их упорно не желают слышать. И вот вам результат.
Я широким жестом показываю на разрисованные стены и выбитые окна.
— Но нанесенный ущерб…
— Вы считаете, что он сопоставим с убийством Веры Кондрашевой, увечьями Дональда Трампа и Эмиля Пино? Тогда чем вы сам лучше тех мерзавцев, что устроили аварию и заработали на смерти Веры?
Зрители рядом одобрительно гудят, репортер явно побаивается толпы и больше не рискует задавать мне слишком острые вопросы. Правильно побаивается. Я сейчас злой, как шершень — могу и в репу зарядить за особо беспардонный вопрос.
— А пресс конференция состоится в полдень, без опозданий?
— Естестественно И там вы услышите много интересного, поспешите.
Но репортеришко не собирается сворачиваться и продолжает меня снимать. И тогда я решаю устроить напоследок хулиганскую выходку. Прошу у Сергея Сергеевича блокнот и ручку. Старательно вывожу на странице фразу «pour les réparations» — «на ремонт», отрываю лист и, выплюнув изо рта жвачку, креплю на нее этот листок к фанере, закрывающей разбитое окно. А потом извлекаю из кармана мелочь, демонстративно отсчитываю несколько серебристых монет — получается как раз ровно 30 франков. Небрежно швыряю эту кучку под листком.
— Здесь ровно тридцать серебренников, и большего эти иуды точно не заслуживают!
Толпа взрывается одобрительным смехом и аплодисментами. Под них мы и покидаем поле ночной битвы.
— Ну, ты даешь… — качает головой безопасник — это ведь сейчас снимут и покажут по ТВ.
— Пусть показывают. Я готов пойти ва-банк и больше отступать не собираюсь. Если я все правильно рассчитал, сегодня Париж ждет вторая Варфоломеевская ночь.
В посольстве к нам бросается жутко серьезный молодой парень в модном сером костюме и с пухлой кожаной папкой в руках. На носу очки в тонкой золотой оправе, в нагрудном кармашке пиджака платок в тон галстуку. Пижон…
— Виктор, где тебя носит?! Нам нужно срочно согласовать план пресс-конференции и пройтись по вопросам, чтобы ты знал, что отвечать журналистам.
Ни «здрасьте» вам, ни даже представиться… С интересом смотрю на молодого дипломата, преисполненного гордости за порученное ему важное дело. Видно, недавно на службе, только-только после распределения, иначе он был бы уже в курсе моих «подвигов» на ниве советской дипломатии, и уважения проявил чуть больше.
— И кто составил этот план? — усмехаюсь я.
— Личные помощники Степана Васильевича, он его одобрил.
— А… Ну, так пусть они сами и общаются с журналистами. А я, молча, рядом посижу.
— Так нельзя! Ты должен…
— Слушай… — обрываю я ретивого дипломата, прихватывая того за лацкан пиджака — ты, наверное, еще не понял: я здесь ничего и никому не должен. Я не сотрудник МИДа, и выполнять ваши сомнительные указания не собираюсь. Мало того: даю тебе голову на отсечение, что пресс-конференция с самой первой минуты пойдет совершенно не по вашему гениальному плану, и вы с этой бандой прожженных журналистов сами просто не справитесь. Опозоритесь, и на этом все закончится.
Парень возмущенно открывает рот, чтобы прочитать мне очередную мораль, но я даже не собираюсь тратить на него драгоценное время.
— Мне сейчас гораздо важнее позвонить в Москву Евгению Максимовичу.
Выпускник МГИМО бледнеет.
— А подстраховывать на пресс конференции меня будет мэтр Эрсан — у него опыт общения с французскими журналистами не сопоставимый с вашим.
— Но как же…? Виктор Иванович распорядился, чтобы я…
— А ты срочно подбери мне все телеграммы, пришедшие в посольство на мое имя.
— Так вот они! Референты их даже по странам разложили…
Я одобрительно киваю. Хоть какая-то польза от этих ретивых бездельников. Мидовец тем временем открывает папку, в которой аккуратной стопкой лежат бланки телеграмм. Я начинаю просматривать имена отправителей. Сергей Сергеевич пристраивается за моим плечом
— …Какие люди…! — насмешливо цедит он, первым заметив фамилию Джеймса Каллагена.
— Ага… Солнечный Джим мне написал. Приятно, что человек помнит, кто ему выборы недавно помог выиграть.
— И принц Чарльз… видно все еще под впечатлением вашего концерта на Уимблдоне.
— Точно… О, смотрите-ка, Гельмут Шмидт! — удивленно приподнимаю я брови — Не ожидал… у нас с канцлером ФРГ вроде как шапочное знакомство, только на Саммите увиделись.
Рядом начинают толпиться сотрудники посольства. Они жадно прислушиваются к разговору.
— Зато шума от тебя в Кельне много было — ворчит Сергей Сергеевич — и немецкие деловые круги тебя любят…
Это он еще про несколько телеграмм из Бонна, со знакомыми все именами…
— Роберто с Анной написали — вздыхаю я, дойдя до Италии и увидев следующую телеграмму — вы же не в курсе, Сергей Сергеевич: мы с ним на Саммите снова наладили наши личные отношения, я его даже в аэропорт провожать ездил.
— А что Анна?
— Молчит… — пожимаю я плечами — Но объясниться нам все равно придется, после Штатов — гастроли в Италии.
Мы снова замолкаем, перебирая телеграммы.
— О, вот и Япония пошла!
— Оттуда больше всего пришло телеграмм… — несмело уточняет мидовец.
Что это с ним? Куда вдруг весь апломб делся? А-а… кажется, парень начал осознавать весь масштаб личности Виктора Селезнева. Да, уж… меня и самого этот масштаб иногда пугает.
— Советский посол в Японии Соловьев тебе написал…
— Восхищаюсь я Николаем Николаевичем, один из лучших наших дипломатов! Нужно будет поздравить его с назначением.
— Японский премьер Масаёси Охира…
— Ну, это обычная японская вежливость, мы с ним практически не знакомы. Нас глава SONY свел на приеме, Акио Морита. Вот кто потрясающий дядька — просто настоящий самурай! Наш генеральный спонсор теперь, между прочим.
Полковник подхватывает одну из телеграмм, удивленно рассматривает отправителя. Лицо становится настороженным, обеспокоенным.
— Личный состав американской военной авиабазы… А эти-то каким боком…?
— Собутыльники мои — притворно ворчу я, хотя самому приятно, конечно, что эти безбашенные американские вояки обо мне еще помнят — Сначала спаивали бедного ребенка, потом песни петь заставляли. Правда, гермошлем шикарный напоследок подарили и шоу на истребителях устроили.
— А… теперь понял. Да, наслышан… Это правда, что они ваш самолет до самого Владивостока вели?
— Не, враки..! Проводили слегка, потом красиво покуражились в небе и свалили.
— Покуролесил ты в Японии… — качает головой Сергей Сергеевич — на месяц тебя Вячеславу доверил, так ты каких дел натворил.
— Да, ничего подобного! Вот, кстати еще один выдающийся дипломат — киваю я на следующую телеграмму — американский посол Майкл Мэнсфилд. В Москву бы нам его…
— А ты Джимми Картеру позвони, он вроде как все равно собрался посла в Москве менять.
Иш, насмехается он надо мной. А вот возьму и позвоню! У бедного мидовца глаза давно уже квадратными стали, посольские так и вовсе выпадают в осадок. Слушают нас и тихо офигевают.
А с американским послом у нас сейчас, правда, напряженка. Нынешнего посла Малкольма Туна Джимми Картер недавно решил заменить, поскольку этот апологет холодной войны явно не соответствует новым временам, да и на пост назначал его еще республиканец Форд. Послу Туну это так сильно не понравилось, что он позволил себе публичную критику президента во время Саммита в Вене по ОСВ-2. Видите ли, новый выдвиженец Картера Томас Уотсон ни разу не дипломат. И что? Зато он «крупнейший капиталист в истории» — бывший президент IBM, именно при нем эта компания стала № 1 в компьютерной области. А с середины 70-х он Председатель консультативного комитета по вопросам ядерного оружия при президенте США. Так что Томас Уотсон — человек широких взглядов и явно сведущ в ядерной тематике. А это сейчас главное.
Последними в стопке идут телеграммы из США. Главная, конечно — от семьи Картеров. Читаю слова их соболезнования и как будто слышу живой голос Розалин. Вот вроде и нет ничего особенного в этих словах, но написано явно с душой. Внизу несколько теплых слов поддержки лично от малышки Эми. Приятно…
Телеграмма же от Уорена Магнуса суховата. И имя его жены Маргарет в ней явно упомянуто лишь для вида. Эта сушеная вобла и не помнит Веру, с которой плескалась в мае в бассейне Савойя. Ну… ожидать какой-либо особой душевности от Уорена и его супруги было бы глупо. Знаете, бывает у людей сердечная недостаточность, а бывает недостаточная сердечность. Случай Магнусов — второй. Но сенатор все же написал мне, потратил свое драгоценное время. Помнит еще, на чьи деньги в Белый дом собрался. Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Все остальные телеграммы из Америки — это в основном от коллег-артистов, участвовавших в проекте «Мы — мир!» и сотрудников основного офиса Фонда. Подозреваю, что еще большее количество телеграмм и писем нас ждет в Москве, в студии. А сюда соболезнования прислали лишь те, кто следил за новостями и знал, что я пробуду в Париже пару дней.
— Так, ладно: телеграммы я забираю, инструктаж отменяю. Пойду, лучше позвоню в МИД. Встретимся перед пресс — конференцией.
— Как это «телеграммы забираю»?! — возмущается мне вслед сотрудник посольства — Это документы, их нужно обязательно вернуть в канцелярию посольства.
— Здесь какой адресат указан? — я возвращаюсь и подношу к его носу верхнюю телеграмму — Посол СССР или частое лицо Виктор Селезнев? Вот как частное лицо, я все свои личные телеграммы и забираю. А те, где указан посол Червоненко, можете оставить себе, мне не жалко.
Возразить ему на это нечего, остается только недовольно сопеть. Посылаю ему воздушный поцелуй и покидаю холл.
— Господи… как же меня достала посольская мафия! — жалуюсь я полковнику по дороге в комнату закрытой связи — Не знаю, как Евгений Максимович справляется с этими авгиевыми конюшнями. Больше ста посольств плюс еще консульства, не считая центрального аппарата, и везде есть старые кадры, оставшиеся с начала 60-х, чуть ли не со времен Хрущева.