Очнулся от голосов под дверью, когда за окном уже начало темнеть.
— Ну, что наш спящий красавец, все страдает?
Боже, какие люди пожаловали… Сам генерал Веверс приехал по мою душу. Не расслышал, что ему тихо ответила Алька, но ответ ее отца не заставил себя ждать.
— Да нечего его жалеть, Аля! Он здоров, как бык, а все его страдания надуманные, высосанные из пальца. Надо было вам с Коростылевым стащить его с кровати и пинками отправить на пробежку, чтобы дурью не маялся!
Нет, ну надо же, какая сволочь бесчувственная, а?!! Пинками меня с кровати! В кои-то веки Витя чуть расслабился, и тут же КГБ подвалило со своими гестаповскими методами! Я возмущенно распахнул глаза и снова прикрыл их, увидев, как генерал без стука ворвался в мою комнату, предварительно отправив дочь разогревать ужин.
— И долго ты еще здесь валяться собрался?
Я нахально молчу и продолжаю делать вид, что сплю. Но с Имантом этот номер не проходит.
— Если ты сейчас же не откроешь глаза, я принесу ведро воды из ванной и устрою тебе холодную побудку!
Этот гад точно может. У прибалтийского фашиста рука не дрогнет! Недовольно открываю глаза.
— Чего надо?
— Я сейчас тебе дам «чего надо»! Выпорю и не посмотрю на почтенный возраст. Почему мне Люда в слезах звонит, а?
— Не знаю, я вчера вечером с ней разговаривал.
— Значит, так разговаривал, что жена назад в Москву собралась!
Я растерянно сажусь на кровати. Да нет, мы же вполне нормально с мамой вчера поговорили, я старался, как мог, изображая из себя бодрячка. Но видимо, мамино сердце не обманешь. Или же… Имант меня просто на понт берет. Знает, гад, все мои слабые места. Веверс берет стул и усаживается рядом.
— Виктор, хочу тебе сказать, что ты слабак и дезертир.
— Это с чего дезертир-то? — «слабака» я пропускаю мимо ушей, понятно, что развод чистой воды. А вот «дезертир» — это уже обидно…
— Потому что спрятался в своей скорлупе в самый ответственный момент. Я тут ночами не сплю, в одиночку спасаю страну и людей, а ты, негодяй, сдался, жалеть себя вздумал!
— Да не жалею я себя! Просто за@бался так, что сил никаких нет — ни на песни, ни на пляски.
Я кинул Веверсу блокнот, где безуспешно пытался переделать слова «Шоу маст гоу она». Ага, попробуй спеть про «Новая боль в сердце — новый неудачный роман». У Фредди было 4 октавы в запасе, а у меня что?
— Тишины хочу, понимаешь? И покоя.
— А думаешь, я не хочу?! — Веверс кинул обратно мне блокнот — Думаешь, я не за@бался?! Я бы сейчас тоже с удовольствием с Людой по песчаным дюнам побродил. А мне приходится в Москве срочными делами заниматься. Сегодня вот на расширенном совещании в Министерстве авиации полдня провел. Ты помнишь, что у нас одиннадцатого числа жуткая авиакатастрофа намечалась под Днепродзержинском? Забыл уже? А я вот представь себе помню. А 29-го еще и ТУ — 124 под Кирсаново рухнет. И все это сейчас на мне одном.
Точно… у нас же скоро столкновение двух ТУ-134 будет по вине диспетчеров. 178 погибших, включая всю команду Пахтакор. И потом под Кирсаново 69 жертв, но там кажется какая-то техническая неисправность. Стыдно-то как, я совсем с Вериными похоронами об этом забыл.
— Ну, хорошо, Имант… а я-то чем тебе сейчас помочь могу? Хочешь, позвоню в аэропорт, скажу, что один из самолетов заминирован.
— А что это решит? — махнул рукой генерал — Спасешь один самолет, диспетчеры тут же другой угробят. Если бы ты знал, каких нервов мне стоило заставить министра созвать совещание! Пришлось целую оперативную группу создать для подготовки доклада о безобразной подготовке авиадиспетчеров. Такие факты вскрылись, что еще удивительно, как у нас каждый день самолеты не падают.
— В Днепродзержинске шмон навели?
— Навели… Двух человек там по итогам проверки вообще уволили, троих отправили на переподготовку. В министерстве, наконец, забегали, после того, как мы их носом ткнули. В тюрьму никому не хочется.
— По Высоцкому что-то решили? — я меняю тему — Ему же год остался! Да еще и смерть его придется прямо на Олимпиаду.
— Решили — мрачно произнес генерал — У нас пока не умеют лечить как следует наркоманов. Личный врач, Федотов, колет Высоцкому хлорал гидрат, а это не лечение, а ерунда. Федотова убираем, Владимира кладем в нормальный стационар, в Кремлевку. Сначала капаем налоксон, потом можно использовать налтрехон. Их уже заказали по моей просьбе на Западе. Плюс психотерапия. И да, Высоцкого будем оставлять на полгода на принудительном лечении, никаких его дружков, пьяных компаний… Минздраву уже дана команда, будут подавать иск в суд после его госпитализации. Будет бузить и пытаться сбежать из стационара, можем и через суд на принудительное лечение оформить, но тогда прощай заграница.
Я смотрю Веверс плотно так погрузился в тему. Интересно, а метадон на Западе уже есть?
— Меня сейчас больше даже не он волнует, а Миронов. Почитал в айфоне, у Андрея аневризма в головном мозге. Сейчас пока еще не поздно ее надо прооперировать.
Я с жалостью смотрю на замученного генерала. Не позавидуешь Иманту. И это снова возвращает нас к наболевшему вопросу:
— Так может, пора расширить круг посвященных? Ну, хоть немного. Хотя бы Романова, Косыгина и Устинова посвятить в нашу тайну.
— Работаю над этим — вздыхает Имант — это ведь надо продумать, как им все преподнести. Каждый же сразу затребует с меня массу информации. Ладно, предположим, я им ее как-то распечатаю, хотя не представляю, где мне взять на это время. А как потом этот секретнейший массив хранить? Это ведь уровень допуска даже не сов. секретно, понимаешь? Случайно попадется к кому-то на глаза такая бумажка и страшно представить, что начнется в мире.
— Поползут слухи о советской машине времени, и это как минимум! — усмехаюсь я, потом становлюсь серьезным — но вовлекать товарищей во все это нужно.
— Нужно — соглашается Веверс и встает — А теперь прекрати трепать мне нервы, приведи себя в порядок и спускайся ужинать.
— Яволь, мой генерал, уже иду…!
А утром на мою голову свалился еще один мучитель, и тоже понятно, что с подачи Иманта. Громкий стук в дверь прервал мой недолгий сон.
— Сэлезнев, подъем! Пять минут тебе на сборы, время пошло.
Я ошалевший выглядываю в коридор. А там… у лестницы стоит Ретлуев. Собственной персоной. В милицейской форме, и даже с фуражкой.
— Ильяс? — я подтянул резинку трусов — Какими судьбами?!
— Позвонили оттуда! — тренер ткнул пальцем в потолок — Сказали совсэм мой ученик сдался, забыл про спорт. Был орлом, а стал…вороной. Давай, поживэй. Будем обратно из тебя делать человека.
Блин, Ратлуев, а нельзя было попозже приехать, а не в семь утра…? Но с этим товарищем тоже спорить бесполезно. Я натягиваю спортивный костюм, на бегу успеваю умыться. Торопливо спускаюсь вниз. Хатико, естественно, несется впереди меня.
— А это что за грозный звэрь такой?
— Подарок из Японии. Очень нахальное и хитрое создание по имени Хатико.
Мы, наконец, пожимаем друг другу руки, Ретлуев окидывает меня критическим взглядом.
— Давно на вэсы вставал?
— Уже и не помню когда, если честно.
— Плохо. Тэряешь форму.
— Вы же меня знаете — пожимаю я плечами — как потерял форму, так и наберу ее. Неделя-две интенсивных тренировок, и я снова на коне.
— Вот и провэрим. Вперед!
Пробежка, скакалки, физо, бой с тенью с утяжелениями на руках — к завтраку я уже никакой, но Ретлуев и не собирается отставать от меня.
— Едем в Динамо. Там сейчас наша сборная трэнируется.
— Ильяс! — тут я уже взвыл — Меня же отчислили. Ну, зачем мне туда ехать?
— Ничэго, тебе полезно будет. Посмотришь на Спартакиаду, на уровень подготовки наших ребят. Сегодня финальные бои.
Деваться некуда, под строгим взглядом Ильяса я плетусь собираться. Пока я копаюсь, пока ищу в кладовке перчатки и капу, приезжает Леха.
Мамонт обнимается с Ретлуевым, сажает себе на плечи Хатико. Песик громко лает, радуясь новому развлечению, а мне вот совсем не весело. Жопой чую, что хочет меня Ильяс под какой-то позор подвести, чтобы встряхнуть, как следует. Поди еще и с Веверсом эту «спецоперацию» согласовал.
У спорткомплекса Динамо столпотворение, и мы втроем, чтобы не возбуждать народ, заходим с черного входа. И тут же натыкаемся на тренера сборной.
— О, Селезнев! — искренне удивляется Киселев, пожимая руки — А как раскабанел-то… Сколько же в тебе сейчас?
— И ничего я не раскабанел! Утром было семьдесят восемь — мрачно отвечаю я и оглядываюсь. В коридоре снуют люди, многие узнают меня, останавливаются и начинают глазеть на нас издалека. Ага… главный клоун Союза приехал.
— Значит, до полутяжа уже добрался — хмыкает тренер
Ну, да — последний месяц выдался тяжелым. Бегать было некогда, стресс я частенько заедал, особенно по вечерам на жор пробивало. А японская, да и французская кухня… — она ой, какая вкусная! Кубики моего пресса еще не пропали, но уже подзатянулись легким жирком. И скажем совсем честно — если бы не неделя депрессии, когда есть мне совсем не хотелось, то на весах уже и все восемьдесят могли бы быть.
— Зачем приехали? — интересуется Киселев шикая на окружающий народ. Помощники тут же растворяются в пространстве.
— Себя показать, на других посмотрэть — дипломатично отвечает Ретлуев.
— Ильяс, не будет никаких «себя показать»! — жестко отвечает тренер — Селезнев отчислен из сборной. Точка!
— Алэксей Иваныч, зачем обижаешь? Ты же знаешь ситуацию Вити.
— Он певец? Вот пусть и поет! А у нас Олимпиада на носу, мы не можем под его гастроли подстраиваться. Твои песни на ринге, Витя, никто слушать не будет. Особенно кубинцы.
Киселев зло смотрит на меня, я опускаю голову. Рядом тяжело вздыхает Леха. Его труд тоже получается похерен.
— Да, я подвел вас, Алексей Иваныч. Дайте хотя бы с ребятами поздороваться.
— Зал там — кивает направо Киселев.