— Не смотри! — сердито говорит Наташка.
— Ладно, не буду, — соглашаюсь я, — хотя именно за этим я и пришёл. Правильно, что не идёшь. Отлежись сегодня. Голова не болит у тебя, не подташнивает?
— Нет. Ладно уж, раз увидел, проходи. Напою тебя чаем.
Она шлёпает босыми ногами на кухню, бросив одеяло в кресло и оставаясь в тонкой ночнушке. Я невольно ей любуюсь. Кобель. Она тебе в дочери годится, к тому же в поздние. Хороша Наташа, да не наша… Хотя стоит только головой кивнуть и будет наша. Максимально наша…
Она наливает мне чай ставит варенье, достаёт из холодильника молоко и масло. Режет батон и сама садится за стол наискосок от меня.
— Ты не думай, — говорит она, с аппетитом откусывая хлеб с маслом. — Я этому уроду про тебя ничего не говорила, он врал всё.
Я не отвечаю и смотрю, как она кусает бутерброд и жуёт, слегка перемазавшись вареньем.
— Не веришь? — горестно затихает она.
— Верю, конечно, и даже ни капли не сомневаюсь. И не сомневался. Забудь ты его, выбрось из головы. Он и волоска твоего не стоит.
Я сижу с ней ещё минут десять, а потом встаю из-за стола. Ей хотелось бы, чтобы я посидел ещё, но нужно в школу. Пора, в общем.
После школы я собираюсь к Куренкову. Он один из краеугольных камней моей башни. Без него ничего и начинать не стоит. Сначала ненадолго встречусь с Лидой, а потом к нему. Но, как обычно, на моём пути возникает Крикунов.
— Андрей… — хмуро говорю я и делаю паузу, — …Михайлович. Чего опять? У вас каждый день комитет? У нас последняя четверть, экзамены на носу. Дайте мне сосредоточиться на аттестате половой зрелости.
— Ты почему такой дерзкий? — холодно реагирует он.
— Потому что Клеопатра ещё не сбросила меня с обрыва и значит я особенный. Годится такой ответ?
— Молодой хам, — морщится он.
— Не буду отвечать вашей монетой. Просто промолчу.
— А вот это правильно, — кивает Крикунов. — Вообще-то Валя просила передать тебе приглашение на ужин.
— Валя? — переспрашиваю я. — В смысле, Валентина Романовна Куренкова? Первый секретарь райкома? Мне? Мальчишке?
— Сам удивляюсь, — скалит зубы Крикунов.
— Это потому, — отвечаю я, — что в отличие от неё вы неблагодарный. А она благодарная.
— Так, Брагин, — вмиг делается он серьёзным. — Завтра в шесть вечера чтобы был в «Солнечном», ясно?
— Я не понял, это приглашение или приказ? — уточняю я.
— В данном случае это одно и то же. Ясно?
— Ясно. Теперь можно идти?
— Можно, — кивает он.
Ну ладно, а то думал, опять на заседание погонит.
«О, хотя быещёодно заседаниеотносительно искоренения всех заседаний!»
Спасибо за правильные слова, товарищ Маяковский.
Альберт, встречавший меня в последнее время нейтрально-холодно, сегодня выглядит более радушно и встречает нейтрально-приветливо. Вернее, почти приветливо. Ну что же, власть переменилась, нужно и подчинённым меняться. Я так понимаю, он перешёл в непосредственное подчинение к Цвету. Ну что же, так даже проще.
Он снова делает мне кофе. Я плачу за чашку и иду за ширму к Лиде. И Юре. Ладно, пусть тоже слушает, ему это пригодится.
— Значит так, Лида, на чём мы остановились в прошлый раз?
— На рулетке, — пожимает она плечами.
— А на чём именно?
— На стратегии Мартингейла.
— Хорошо. Помнишь её суть?
— Да, помню, но мы договорились, что будем иметь ограничение размера ставки. Поэтому нас это дело особо разорить не сможет.
— Умница, — начинаю говорить я, но меня прерывает Альберт.
— Там милиция пришла, — немного встревоженно говорит он, заглядывая к нам за ширму. — Тебя спрашивают.
— Спасибо, Альберт Эдуардович. Если милиция замечена среди посетителей, значит все меры предосторожности соблюдены идеально.
Это Баранов. У нас тут рандеву. Я заказываю для него две бутылки чешского пива и объясняю суть своей просьбы. Всё просто, нужно внедриться открыто или под прикрытием в ДК Строителей и найти компромат на администратора этого учреждения, чтобы можно его было прищучить. Наверняка, там есть к чему придраться. Ну, и заодно нужно присмотреться к борцам, охотящимся на девушек.
Мы договариваемся о гонораре, и он почтительно исчезает. Что мне в нём нравится, так это азарт. Настоящая подлинная страсть человека, любящего свою профессию. И деньги, конечно же.
Я возвращаюсь к Лиде и продолжаю глубокий и подробный инструктаж. Я хочу, чтобы именно она возглавила работу по игорному направлению. Научится, набьёт руку и первые шишки сначала на двух казино, а потом уже пойдёт дело. Талантов ей не занимать.
Она дерзкая, въедливая, с бульдожьей хваткой. И, надеюсь, преданная. Такая мне и нужна. Пообтешется, оботрётся и станет настоящим профи. Всё, что я рассказываю она подробно записывает в тетрадку.
— Смотри, считай это интимным дневником, который никому нельзя показывать. Договорились?
— Так точно, мой повелитель! — бодро отвечает Лида, а Юрка с неё глаз не сводит.
— Юрик, — окликаю его я.
— А? — вздрагивает он, будто выходя из транса.
— Рот-то прикрой. У вас же рабочие отношения. Смотри, на работе ни-ни.
— Да ну тебя, Егор, — немного смущается он, из чего я делаю вывод, что он потихонечку западает на Лидку.
В кабинете Куренкова меня ожидает сюрприз. Скорее неприятный. За его столом сидит совершенно незнакомый мне мужик в сером унылом костюме.
— Э-э-э… — в нерешительности замираю я.
— Вы к Роману Александровичу? — с улыбкой спрашивает он.
Знаем мы такие улыбочки, с которыми они в зад без мыла залезают.
— Да, — киваю я, — но ничего страшного, я потом приду.
— Да вы проходите-проходите. Присаживайтесь, пожалуйста. Потом может и не наступит уже, кто знает. Жизнь, видите ли, такая непредсказуемая, сегодня есть человек, а завтра уже и нет.
Блин, что-то не нравится мне этот типок… Кто он такой и где Куренков.
— Простите, — хмурюсь я. — А где сейчас Роман Александрович?
— В Москву вызвали, на Лубянку.
— На повышение что ли?
— Ага, точно, на повышение, — говорит он с интонациями Папанова из «Бриллиантовой руки».
Да он и похож на Папанова. Усы, как в фильме, тип лица…
— Итак, молодой человек, — добродушно улыбается он. — С чем пожаловали. Какое у вас дело?
— Да-а-а… — тяну я, — дело… Дело, знаете ли, у меня личное по большей части…
— Личное? — вскидывает он брови. — Как интересно. И часто вы по личным делам ходите в КГБ СССР?
— Не то чтобы… Ну, раза два был…
— Два раза, — понимающе кивает он. — И оба с Куренковым встречались или у вас ещё есть конфиденты в комитете?
— Нет-нет, — качаю я головой и натянуто улыбаюсь. — Пока не обзавёлся.
— Может быть в Москве или других городах? — спрашивает он.
— Нет, к сожалению, нет…
Повисает неловкая пауза. Человек за столом Куренкова строго и внимательно смотрит на меня и не произносит ни слова.
— Ну что же, — наконец, говорю я, — с вашего позволения, я пожалуй пойду. Если увидите Романа Александровича, передавайте ему большой привет.
— Увижу, обязательно увижу, — кивает незнакомец. — Да вы и сами, возможно, его скоро увидите.
Блин, какая-то ситуация крайне нездоровая. Надо валить отсюда поскорее. Узнать про Куренкова, судя по всему, ничего не удастся.
— Но не торопитесь, — продолжает он. — Давайте хотя бы пообщаемся. Мне бы очень хотелось познакомиться с вами поближе.
— Со мной? — удивляюсь я. — Это ещё почему.
— Да, — неопределённо взмахивает он рукой, — потому что вы человек непростой и интересный. Очень интересный.
Твою дивизию! Что это за хренотень.
— Нет, я обычный и совсем безынтересный, — качаю я головой.
— Ну-ну-ну… Не скромничайте. Уж мы то толк в людях знаем. Хорошо знаем.
Я молчу и ничего не говорю, пытаясь сохранять недоумённое выражение, но даётся это нелегко.
— Я всё-таки пойду, — улыбаюсь я. — Мне домой надо, меня родители ждут. И мне, кстати восемнадцати нет ещё.
— Да это неважно. Возраст не имеет значения. Мы ведь здесь не просто так сидим, мы Родину охраняем. Родители поймут. Тем более, папа ваш человек военный, в Анголе воевал, так что он-то точно знает, что такое «надо». Правда?
Я киваю. Как-то мне действительно не до смеха становится. Он меня знает, об отце осведомлён. Блин… С Куренковым я разговаривал утром и он мне подтвердил встречу. И вдруг внезапно улетел в Москву? Ну-ну, на истребителе что ли?
— А как вас зовут, простите? — обращаюсь я к Папанову.
— Я Михаил Михайлович, — холодно улыбается он. — Пока этого достаточно. Мы с тобой, Егор, сделаем так. Я задам тебе пару простых вопросов, а ты честно и откровенно на них ответишь, идёт? А когда ответишь, пойдёшь домой. При условии, что твои ответы меня устроят. Согласен?
— Согласен, — отвечаю я.
— Ну и прекрасно. Тогда ответь мне, пожалуйста, у тебя были половые сношения с Ириной Новицкой?
Чего? Вы охренели что ли? Это что за подстава?
— Нет, конечно, — отвечаю я, не моргнув. — Напоминаю, мне восемнадцати нет ещё.
— Угу, — кивает он. — Следующий вопрос. Ты встречался с сотрудником КГБ Латвии Владимиром Смирновым?
— Не припоминаю такого человека. Думаю, нет. Имя незнакомое.
— Понятно, — кивает Михал Михалыч. — А какова роль Романа Куренкова в деле о смещении начальника областного УВД Генерал-майора Троекурова и второго секретаря обкома Каховского?
— Представления не имею, о чём вы говорите, — отвечаю я.
— Ясно. А как Куренков связан с криминальными группировками? С тем же Цветом?
— Вы мне, Михаил Михайлович, задаёте вопросы, на которые у меня не может быть ответов. Я же ещё школьник.
— Послушай, Егор, — устало улыбается он, а в глазах его читается сочувствие и доброта. — Возможно, ты думаешь, что делаешь Куренкову доброе дело, покрывая его. Или вообще просто поступаешь порядочно, не предаёшь Романа. Но только это всё чушь. Куренков враг. Слышишь меня? Да, он враг, казавшийся милым и хорошим. Но только это было ложью. Он волк в овечьей шкуре. Враг, проникший в самое сердце нашей защиты. Он, как таракан, пробрался в комитет и занимался своей вредоносной вражеской деятельностью. Так что ты не поступаешь хорошо, покрывая его. Выгораживая врага, ты сам становишься врагом. Разве ты враг советскому государству? Ты враг своей Родине, Егор Брагин?