В глазах Цвета зарождается интерес.
— Мы создадим три крыла, советскую триаду, так сказать. Нам нужно производство, сбыт и обеспечение безопасности, крышу то есть. Распределим все задачи и будем бабло грести в космическом масштабе. Пойми, реально в космическом.
А потом и страной надо будет рулить. Но правда уже без тебя, Цвет и, надеюсь, без Куренкова… Главное, надо разложить яйца по корзинам так, чтобы ни один из них не мог схватить их все.
— Так что решай, Цвет, согласен ты быть моим партнёром или сам по старинке будешь в гору карабкаться.
На следующий день в школу мы идём вместе с Рыбкиной. Припухлость спала, а желтизну, если она ещё и осталась, Наташка умело замаскировала. Снег уже практически растаял, весна пришла довольно напористая и быстрая. На газонах ещё лежат почерневшие кучи снега, но тротуары уже практически сухие.
Солнечно, птички поют, красота. На школе красуется новый транспарант: «22 апреля все на Всесоюзный Ленинский субботник!» И ещё: «110 лет В. И. Ленину!»
Мы заходим в школу и расходимся по раздевалкам, скидываем куртки и поднимаемся на второй этаж, на биологию. Когда проходим мимо кабинета директора, дверь резко открывается и директриса выскакивает в коридор. Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам.
Увидев меня, она упирает руки в бока и, наклонив вперёд голову, прожигает меня взглядом. Как гладиатор перед боем.
— Брагин! — говорит она тоном паука, заполучившего в свои сети осу. — Брагин, ты что себе позволяешь!
Да вроде ничего я себе как раз и не позволяю…
— Ты совсем совесть потерял?! А ну, быстро ко мне в кабинет!
— Да что я сделал-то? — удивляюсь я.
— И ты ещё спрашиваешь? Наглец! Быстро в кабинет! Немедленно!
22. Шкуры неубитых медведей
Я бросаю на Рыбкину недоуменный взгляд и захожу в кабинет директора.
— Брагин, разве так нормальные люди делают? — негодует директриса.
— Алевтина Ивановна, я даже не знаю о чём идёт речь. Как я могу ответить на ваш вопрос?
— Не знает он! Это не вопрос!
Директриса проходит и садится за стол.
— Тебе не стыдно? — продолжает она свою атаку.
— Пока нет. Я ведь не понимаю, почему вы сердитесь.
— Да я даже и не сомневалась, что нет. Как будто нельзя нормально решить, по-человечески. Тебе же Алла Никитична сказала, что мы примем решение. Никто тебе не отказывал, вошли, можно сказать, в твоё положение. А ты что? Вместо благодарности нажаловался? Больно высоко вознёсся. Смотрите-ка, член бюро горкома. Пусть родную школу в районо полощут, пусть все видят, что я вот такой и разэтакий. Так что ли?
Блин, это она про экзамены что ли…
— Алевтина Ивановна, нет, совсем не так. Вы про мои экзамены говорите или про что-то ещё?
— А ты ещё что-то отчебучил помимо экзаменов?
— Вроде нет, — мотаю я головой.
— Ну? И чего ради ты нажаловался?
— Да я не жаловался. Почему вы так думаете?
— Думаете?! — выходит она на новый круг нервозности. — Чего мне думать-то? Меня при всех отчихвостили и все дела. Тут и думать нечего. Звонил аж первый секретарь горкома партии. С ума сойти! И всё из-за нашего Брагина. Вы, говорит, что, такую элементарную задачу решить не в состоянии? Это что за школа такая, если для решения простой задачи нужно целый горком партии подключать! Первый секретарь звонит и лично интересуется каким-то там учеником. Разнесли меня в пух и прах, а мы ведь уже и педсовет провели по твоему вопросу и сами уже решили обратиться в районо с ходатайством поставить в аттестат оценки по текущим. А ты письмо в райком настрочил. Ну и кто ты после этого? Предатель ты.
— Алевтина Ивановна, я никому не жаловался. Просто при личной беседе попросил Ефима Прохоровича при случае выяснить в районо, можно ли с точки зрения существующих правил выставить оценки по текущим. Мне ведь и Алла Никитична сказала, что этот вопрос нужно уточнить с вышестоящей инстанцией. Вот я и уточнил. Всего-навсего. И уж точно я ни одного дурного слова не сказал ни о классном руководителе, ни, тем более, о директоре школы.
— Всего-навсего. Ещё и болван. Как говорится, благими намерениями, знаешь куда дорога выстлана?
— Тьфу-тьфу-тьфу, — плюю я через левое плечо. — Алевтиночка Ивановна, всё это какое-то жуткое недоразумение. Никогда бы в жизни я вас не скомпрометировал. О чём вы говорите? Родного директора школы?! Нет и ещё раз нет. И что, они на вас ругались?
— Ещё бы они на меня ругались, сейчас прям! Ещё не родился тот, кто на Валееву ругаться будет.
— Ну а что тогда? — уточняю я.
— То, что будто я сама не знаю, какие существуют правила. В общем так, Брагин. Скажешь своему Ефиму, как его там… Что у нас и без него все вопросы решаются оперативно и согласно существующим правилам и инструкциям. И безо всяких понуканий со стороны районо. Наша школа, да будет тебе известно, лучшая в городе. Образцовая. И педагогический состав тоже. И они мне тут не будут указывать, что делать, а чего не делать. Ясно тебе?
— Ясно. Только я не понял, можно ли оценки поставить? Я ведь до сих пор с трудом вспоминаю события, предшествовавшие травме. И людей даже… Вот вас я хорошо помню, а остальных…
— Так, ты мне тут прекращай подхалимаж, а то слишком сладко поёшь! Понял меня? Всё, иди и если нашу школу в этом году не признают лучшей в городе, я тебя лично своими руками удушу. И все оценки лично на колы переправлю.
Значит, надо чтоб признали.
— Всё, уходи, Брагин. Видеть тебя не желаю. Комсорг, тоже мне.
— Алевтина Ивановна, так поставите мне по текущим? — делаю я невинное лицо.
— Моя воля, ничего бы тебе не поставила, понял?
— Понял, конечно, спасибо вам огроменное.
— Иди давай, охломон! Тут помню, тут не помню.
То есть поставят или нет? Вроде, да, надеюсь, что да… Выхожу от директрисы и иду по коридору.
— Егор, ты чего опаздываешь? — раздаётся за мной.
Я оборачиваюсь и вижу свою классную.
— Здравствуйте, Алла Никитична. Я от директора. Взбучку получал.
— За что? — хмурится она.
— Да, за отмену экзаменов и выставление оценок по текущим. Вернее, не за это, а за то, что об этом в районо говорили. Я только не понял, какое решение приняли в конце концов.
— Не знаю, что думает Алевтина Ивановна, но моё мнение состоит в том, что экзамены надо сдавать. Обязательно сдавать. Если ты не помнишь материал сейчас, через несколько месяцев после травмы, то где гарантия, что вспомнишь потом? Выйдешь с аттестатом, а знать ничего не будешь. Время ещё есть, можно всё выучить и освежить свою память. А если не получится, значит попытать счастье в следующем году.
Ну спасибо большое, замечательная идея, главное правильная.
— Вижу, что вы мне тут не союзник. Хорошо, что Алевтина Иванована очень дорожит репутацией школы. Наличие же десятиклассника второгодника негативно скажется на общих показателях успеваемости. Плакало тогда наше первое место. Ладно, побегу я. Приятно было поболтать.
— Брагин! — строго выговаривает мне калсснуха. — Болтать ты будешь с подружками на переменке, а со мной нужно разговаривать, причём уважительно. Или у тебя и это из памяти вытерлось?
После уроков иду домой. С Рыбкиной. Выходим из школы и двигаем к себе. Тепло, красотища. Почки на деревьях проклёвываться начинают. А у меня сегодня ужин с Куренковой. Честно говоря, после недавних событий, мне эта фамилия не особо приятна.
Надо ему тоже будет придумать проверочку на вшивость, потому как у него в случае чего шансов выкрутиться гораздо больше, чем у меня. Он вообще всё может на меня свалить, а сам выпутается…
— Ты чего печальный такой? — спрашивает Наташка.
— Да, — машу головой. — Ничего, просто задумался. Бывает такое.
— Ага, — соглашается она, — бывает. Чем дальше, тем чаще. Я вот, например постоянно в задумчивость впадаю.
— Угу, — киваю я.
Тут главное не спросить почему и о чём она задумывается. Поскольку ответ может мне совсем не понравиться.
— Эй, Брагин, — слышу я голос сзади и оборачиваюсь.
К нам подкатывает крепкий сбитый парняга. Идёт вразвалочку, чуть расставляя руки, словно ему крылья мешают. Типаж понятен. Стрижка ёжик, широкие штаны, спортивная куртка, лицо, будто топором вытесано.
— Ты, значит, Брагин, — констатирует он.
— Кто спрашивает? — отвечаю я, догадываясь, из чьего стада этот бычок.
— Привет тебе от Фрица, — говорит он, чуть ухмыляясь.
Наташка вся сжимается.
Я киваю и, повернувшись, беру её под руку и иду дальше.
— Э, ты чё такой борзый, а? — кричит бычок мне вслед. — Алё, слышь, Бро, с тобой говорю.
— Это чемпион области по борьбе, — шепчет Рыбкина и заливается краской. — Фриц меня с ним знакомил.
— Да плевать, Наташ. Забудь ты этого Фрица. Считай, что его никогда не было и он привиделся тебе в страшном сне.
— Мне просто стыдно, — качает она головой, — что я такая дура. Мне ведь этот Фриц был безразличен. Я только хотела заставить тебя… ревновать.
— У тебя это получилось. Кинжал в зад ему прилетел, как раз, за мои сердечные страдания.
Наташка смеётся:
— Да ну тебя, Егор.
— Э, я не понял, я чё-то смешное сказал? — не сдаётся борец.
Он догоняет нас и хватает меня за локоть.
— Ты ещё здесь что ли? — удивлённо спрашиваю я. — Ещё от кого-то привет? Давай уж сразу все.
— А ты в натуре борзый, — заявляет чемпион.
— А ты прям что-то новенькое сейчас сообщил, капитан Очевидность. Хочешь титул что ли свой подтвердить? Или ты у Фрица своего почтальоном подрабатываешь? Вроде так-то серьёзный пацан, в соревнованиях побеждаешь, а шестеришь перед этим чмошником, который девчонок насилует. Может, ты и сам такой?
— Слышь, ты за базаром следи, — бычится он.
— Если ты такой же, как он, значит и кончишь так же. А если не такой, зачем с ним тусуешься? В общем, ты, чемпион, сам определись для начала.
И мы с Рыбкиной снова двигаемся дальше, не дожидаясь его ответа.