Молчали. Родя мучительно искал нужных слов, но они не давались. Он уже знал, что их части недолго осталось стоять в Перфильевке. Обстановка на фронте усложнялась. Потерпел неудачу десант, посланный на Кубань, в то же время красные, переправившись через Днепр, захватили Каховской плацдарм. Укрепившись на нём, большевики получили возможность выйти в тыл белым войскам и отрезать их от Перекопа. Каховка стала ахиллесовой пятой Крыма, важнейшим стратегическим узлом, который необходимо было вернуть. Все попытки взять его в лоб, предпринимавшиеся ещё в августе, терпели неудачу и стоили страшных потерь. В Ставке была разработана операция по переброске крупных сил на вражеский берег с тем, чтобы взять Каховку с тыла. К Днепру стягивались всё новые части, и Родион слышал, что скоро и их перебросят в район боевых действий. Совсем недавно Родя был бы счастлив этому. Ведь сколько времени, вступив в ряды белых войск, он искал себе настоящего дела! И, вот, наконец… Но нестерпимо жаль было покидать ставшую родной Перфильевку, и нестерпимо трудно расстаться с Феоктистой, не видеть её глаз-васильков, не слышать задорного смеха…
– Ксюша, мы, наверное, уйдём скоро.
– Да, я слыхала… Ничего, уборочная к концу близится, управимся.
Как хворостиной по лицу хлестнула. Словно бы не понимала, о чём он пытается говорить с ней.
– Мы, может быть, больше не вернёмся сюда.
– Возвращайтесь. Если вас здесь не будет, то большевики придут, и нам всем будет плохо.
Родя не выдержал и, схватив девушку за плечи, тряхнул с силой:
– Ты что? Ты ничего не видишь? Не понимаешь?!
– Отпусти меня! – голос прозвучал строго, но в васильковых глазах промелькнул испуг.
– Не отпущу! Я же люблю тебя, Ксюша! – Родион притянул Феоктисту к себе и поцеловал её.
Сладок был поцелуй, зато горька последовавшая оплеуха. Тяжела ручка оказалась у красавицы-дикарки. Опять пылало лицо её гневом. Она стояла перед ним, полная негодования, заговорила, волнуясь:
– Не надо этого! Ты, горе, хороший. Я это сразу поняла. Ты как ребёнок… Барчук… А у меня пятеро меньших на шее. За ними ходить! Да ещё эта ваша война! – слёзы хлынули из глаз Феоктисты. – А ты… Уезжай, оставь меня! Оставь и не приходи больше! Не надо! – содрогаясь от рыданий, она побежала прочь, и на этот раз Родя не бросился ей вдогонку, а остался сидеть неподвижно, словно окаменев. Рядом осталась лежать белая косынка, он протянул руку, взял её, поднёс к лицу, вдыхая запах феоктистиных волос, спрятал в карман.
Родион просидел у реки всю ночь, ещё надеясь в глубине души, что Феоктиста вернётся, но она не вернулась. На рассвете Родя возвратился в деревню и застал там большое оживление. Навстречу ему попался вечно хмурый Стёпка:
– А, Родя, наконец-то! Мы уж собирались тебя искать.
– А что такое?
– Получен приказ о выступлении. Выступаем в полдень.
– Ты Ксюшу не видел?
– Нет, не видел, – Стёпка пожал плечами. – Я по ночам сплю, а не караулю чужих зазноб. Кстати, и тебе советую поспать оставшиеся часы, а то будешь в походе носом клевать.
– Спасибо за совет!
Рад бы был Родя последовать ему, но разве до сна было? Он должен был проститься с Феоктистой. Извиниться, увидеть её в последний раз. Не на такой же ноте горькой расставаться! Умывшись, приведя себя в порядок и сложив немногочисленные вещи, Родион поспешил к дому Феоктисты. Там стояла тишина, и дверь была закрыта. Трижды обошёл вокруг, надеясь, что она выйдет сама, наконец, отворил калитку и поднялся на крыльцо. Долго мялся перед дверью, не решаясь постучать, боясь услышать гневную отповедь, но всё-таки отважился. Дверь открыл её брат Проша, посмотрел вопросительно такими же, как у сестры, васильковыми глазами.
– Ксюшу позови-ка, – попросил Родион.
– Сеструхи нету.
– Скажи, что я на минуту, что мы сегодня уходим. Я только попрощаться.
– Дак нет её.
– Как нет? А где же она?
– Не знаю, – Проша пожал плечами. – Она вчерась вечером ушла и ещё не приходила.
– Как же так? – Родя заволновался. – А где же она может быть? Не случилось ли чего? Может, её искать надо?
– Не надо её искать, – из комнаты выглянула старшая из сестёр Зина. – Она, небось, к тётке пошла, там и заночевала. Может, ей передать что?
– Я записку напишу.
– Пиши, – Зина пожала плечами.
Родион вошёл в дом, сел за стол и, достав из-за пазухи том Жюля Верна, написал на заглавной странице: «Дорогая Ксюша! Прости, если я тебя нечаянно обидел. Я не успеваю проститься с тобой и оставляю тебе эту книгу на память. Твою косынку я украл, и она теперь всегда будет со мной. Прощай и не поминай лихом своё горе!» Подумал и приписал постскриптум: «До встречи на луне!»
– Передайте сестре, – просил Зину и Прошу.
– Возьми в дорогу, – Зина протянула небольшой кулёк. – Здесь галушки с салом. Сеструха вчерась сготовила.
– Спасибо! – Родя принял кулёк и, чмокнув детей в макушки, покинул ставший дорогим дом.
Он ещё надеялся, что до полудня Феоктиста вернётся, но она так и не пришла. Ровно в полдень, когда раскалённое солнце было в зените, выступили в поход. Фома Барабаш, первый запевала, затянул недавно появившуюся в Крыму песню:
– Пусть свищут пули, льётся кровь,
Пусть смерть несут гранаты,
Мы смело двинемся вперёд,
Мы русские солдаты!
Бодро шагали по знакомой дороге, широкой лентой протянувшейся через бескрайнее поле. Внезапно вдалеке Родя увидел знакомую фигуру. Она шла по жнивью, ветер колыхал синий подол, развивал тёмные кудри. Точно нарочно дожидалась у тётки до последнего часа… Смертельно хотелось побежать к ней, или хоть крикнуть что-нибудь. Но было совестно перед товарищами. А она вдруг остановилась, приставила ладонь к газам, всматриваясь в тянущуюся по дороге колонну, а потом подняла руку и помахала вслед… Так и простились, так и скрылась, исчезла в мареве полуденного зноя девушка со странным именем.
Весь поход ни о ком больше не мог думать Родион. Даже о матери, как и прежде, работавшей в госпитале Красного Креста, но теперь уже в Севастополе, вспоминал редко. Наконец, достигли цели. Достигли Днепра…
Позиции красных на этом участке были более выгодными. Их берег был выше, и давал возможность их артиллерии расстреливать наступавшие части. И могучий Днепр не был рекой, удобной для переправы. Весь он был окружён многочисленными плавнями, преодолеть которые было труднее, чем его самого. Для того, чтобы найти лучшее место для переправы требовался проводник, и его незамедлительно нашли. Сперва предстояло пересечь один из рукавов Днепра, добраться до острова Хортица, а оттуда форсировать реку.
Ужин был доеден, костёр почти угас. Фома зевнул:
– Подбагрим сегодня речку.
– Типун тебе на язык, – поморщился Стёпка.
– А что, наше дело солдатское. Сказано же тебе, что редкая птица долетит до середины Днепра.
– Птица, может, и не долетит, а мы доплывём.
– Эх, картишки потерял где-то. Теперь бы в подкидного сыграть!
– Нашёл время!
– Скучно, братцы.
– Ничего, скоро весело будет. До полуночи полчаса осталось.
Ровно в полночь назначено выло выступление. Погрузились в добытые лодки и пошли к темнеющему впереди большому острову.
– Там иногда бывает большевистская застава, – предупредил проводник. – Так что сторожко надо.
Однако опасения оказались напрасными. В эту ночь заставы на Хортице не было. В полном мраке батальоны выгружались на берег. Остров оказался покрыт дремучим лесом, и сквозь него лежал путь к Днепру. Двигались бесшумно, так, что слышен был только шелест травы под ногами. И, вот, впереди блеснул посеребрённый лунным светом Днепр. Остановились, переводя дух. Первые партии стали грузится в лодки, направляющиеся к вражескому берегу, на котором нельзя было различить ничего, кроме тёмной полосы леса.
– Красота! – вздохнул Фома, плюхнувшись на землю возле векового дерева, взрывшего могучими корнями землю вокруг. – Что-то необычайное чувствуется в этом месте, какая-то сила. Вы не чувствуете, братцы?
– Это сила истории, – откликнулся Родион, вглядываясь вдаль. – На этом месте давным-давно располагалась Запорожская Сечь. Отсюда наши предки ходили бить ляхов и татар. Здесь расцветала казацкая вольность.
– Откуда ты всё знаешь?
– Мой отец был профессором истории, – коротко пояснил Родя.
В этот момент отец воскрес перед его глазами, как живой. Сухопарый, энергичный, всегда увлеченный своей работой… Вспомнились его долгие, поэтические рассказы про Сечь, про страницы казацкой славы. Как извлекал отец из ножен древнюю саблю, оставшуюся ему в наследство от пращура, здесь, на Сечи, в походах и войнах покрывшего себя славой. Эту саблю мать вывезла из Киева, как самую дорогую фамильную реликвию.
Неторопливо и величаво было течение Днепра. Луна купалась в нём, разливалась тревожащим и завораживающим сиянием, и это серебро бороздили лодки, в полной тишине устремившиеся к противоположному берегу.
– По древней легенде, отсюда началась Россия… – сказал Родион, вспоминая рассказа отца. – В водах Днепра жила русалка Рось, и её полюбил Даждьбог, но никак не мог долететь до неё, пересечь днепровскую ширь. Он обратился птицей, но и тогда не смог долететь дальше чем до середины…
– А что было потом?
– Я не помню, – пожал плечами Родя, удивившись и сам своему беспамятству. – Надо же, всё забыл…
Ночь подходила к концу, и первые лучи зари позолотили волны великой реки, когда лодка, в которой сидел Родион и его друзья, бесшумно скользнула по водяной глади. С противоположного берега не раздалось ни единого выстрела.
– Проспали нас красные, – довольно потёр руки Фома. – Сейчас устроим им побудку!
– Не говори «гоп», – усмехнулся Стёпка.
Родион смотрел на реку, но уже не видел её, уносясь взором дальше. Где-то за много-много вёрст отсюда, на высоком берегу Днепра, такого же широкого и прекрасного, высился великий город Киев, город-дом, город-любовь. Если бы дал Бог снова вернуться туда! Снова жить там. Как наяву виделась Лавра, и родной дом. И снова – отец. Сидящий в своём любимом кресле, или за столом, заваленным множеством книг. Или стоящий у окна и декламирующий вдохновенно что-нибудь гоголевское, пушкинское. Родя был убеждён, что редкий актёр мог читать так талантливо, как это делал отец. С его голоса узнавал он впервые произведения русских писателей, страницы русской истории. И, как наяву, слышался этот чуть хрипловатый дорогой голос, читающий знаменитые гоголевские строки о Днепре. Родион почувствовал, как по щекам его потекли слёзы.