Михайловна НадеждаВЕРЬТЕ В ЧУДЕСА
Всю предновогоднюю неделю была оттепель, снег стал рыхлым, казалось, не идешь, а месишь под ногами какую-то непонятную кашу. Тридцатого же все поменялось, пошел дождь, который, достигая земли, мгновенно застывал, покрывая все коркой льда, и город стал сплошным ледяным катком. Ехать с работы на машине не представлялось возможным, и Елена, едва передвигая ногами, потихоньку шла к остановке, ругая себя последними словами, что задержалась на работе.
Не то чтобы она ждала покупателей, нет, возникшая как всегда идея зазудела в кончиках пальцев и, увлёкшись реставрацией старинной вазы, найденной ею, можно сказать, на помойке, пропустила момент, когда можно было успеть уйти до такой гадской напасти.
Елена не была настоящим реставратором, скорее, у неё открылся талант в непривычном для себя деле — так называемом стиле «хенд мейд».
Начала от безысходности, когда опустились совсем руки и стал не мил белый свет, если бы не Катька-дочка, наверное и жить не смогла. Катька и притащила какие-то интересные бутылки, одну выпуклую, как бочонок, другую длинногорлую, и несколько дней нудила:
— Мамочкин, ну попробуй нарисовать чего-нибудь на них, ты ж рисуешь неплохо, это я только каляки-маляки. Мамочкин, ведь опять кол принесу, сама же станешь ругаться!
— Отстань! — вяло отмахивалась Лена. — Не до этого мне!
— А до чего?! — взорвалась дочка. — Если вы с отцом два придурка, мне что, из дому сбегать?
Ребенок изо всех сил хлопнул дверью и убежал к себе, минуту спустя послышались тяжкие рыдания, и Лену как кто кольнул под сердце:
— Дура!!! Там же дочка твоя, ей-то тяжелее всех!
Заскочила в комнату, подсела к рыдающей Катьке, обняла, стала успокаивающе гладить по волосам.
— Доченька, прости меня, я что-то слишком расклеилась, себя жалеючи, прости, маленькая!!
Катька сквозь слёзы бормотала:
— Идиоты вы, ненормальные, один дурак вляпался, вторая в слезах утонула, думаешь, я не вижу, что у тебя глаза все время красные? Домой идти не хочется!
Лена испугалась:
— Кать, прости меня, я постараюсь тебя не волновать!
— Пойдем, шарлотку быстренько сделаем и чайку, а, мам?
Уже уплетая второй кусок шарлотки, Катька, едва прожевав, опять завела разговор про бутылки.
— Мам, сделаешь, а?
— Завтра, Кать, с утра пошарю в инете, посмотрю, что к чему.
Проводила дочку в школу, полазила, посмотрела, поехала покупать краски, лаки, клей, кисточки, бечевку и все такое прочее.
Дочка после школы ворвалась ураганом:
— Фуу, чем это у нас пахнет? Мам, ты что, ногти красишь?
— Не-а, иди, смотри!
На подоконнике сохли уже расписанные и покрытые лаком бутылки. Её высоконькая девочка — вся пошла в отца, запрыгала:
— Йес!!
На выпуклой бутылке зацвели подсолнухи, а на длинной вились какие-то лианы с экзотическими цветочками!
— Мамуля, ты супер!
Так вот, с тех двух бутылок и начала Лена заниматься изготовлением всяких самодельных вещичек — роспись, декупаж, холодный фарфор, поделки из веточек, шишек, семян и плодов, бусики, фенечки для дочки — сплошной эксклюзив. Катька только ахала и хвасталась напропалую мамулькиными поделками, постоянно приставала сделать фенечки подружкам.
А когда Лена расписала пять бутылочек разного размера в одном стиле — под Хохлому, и Катька отнесла в подарок на 8 марта классной, то нашлись желающие заиметь что-то подобное.
И присоветовала стародавняя знакомая Регина Воронкова:
— Лен, возьми помещеньице под наём, две комнатушки, в одной будешь работать, а во второй маленькую лавчонку откроешь со своими поделками. Понятно, миллионов не заработаешь, но посмотри, как ты оживела, что может быть лучше, чем заняться интересным делом, а не вязкой рутиной. Помещеньице я тебе подберу, за аренду много платить не будешь, и дома все эти банки-склянки-краски держать не станешь.
Помещеньице нашлось быстро и с небольшой суммой оплаты за аренду — кто бы стал спорить и возражать зампрокурору города?
Лена делала все свои поделки не спеша и качественно, стоили они недорого, и полюбилась горожанам лавочка с кратким названием: «У Лены», многим. Всегда можно было найти недорогой подарочек, хорошо шли шкатулки, букетики из холодного фарфора, браслетики. Люди приносили всякие бутылки-банки с просьбой сделать из них что-то красивое. Лену захватил процесс творчества, что-то придумывала сама, что-то находила в инете, дочка после занятий тоже была здесь, Лена иной раз что-то мастерила, Катька была за продавца. Лена помнила её горькие слёзы и старалась никогда не показывать дочке свое неважнецкое настроение.
Время, оно не то чтобы лечит, но притупляет, и боль уже не такая острая, и оглядываясь назад, начинаешь понимать, жить надо, для дочки, да и для себя тоже, в тридцать пять жизнь не заканчивается.
Катька закончила школу, уехала поступать в Питер, у её отца там были какие-то знакомства, и начала учиться на менеджера по рекламе. Учеба нравилась, вот уже третий год ребенок учился там, Лена ездила в Питер, жила у дочки с неделю (папашка оплачивал ей съемную однушку), бродила по необыкновенному городу, ездила в Петергоф, Пушкин, часами бродила по центру, восхищалась красотой Питера, все больше влюбляясь в него.
По вечерам, если приезжала осенью, делали с Катькой пунш, и сидели вечерами, укрыв ноги пледами, вели разговоры обо всем, не касались только одной темы — Ерохина, бывшего мужа Лены и отца Катьки. Лена с первых дней после тех идиотских событий сказала дочке:
— Кать, он твой отец, я не стану запрещать тебе видеться с ним, но только одно должно быть непременно — никогда, повторяю, никогда не говори про него при мне. Для меня этот человек просто перестал существовать.
Умница дочка никогда не заговаривала о нем. Лена знала — они общаются и довольно часто. Он тоже наезжал в Питер по своим делам и не упускал возможности сводить Катьку то в Мариинку, то в музеи, они облазили с ней весь Питер, забредали в кафешки, дурачились, но замечала дочка в глазах отца постоянную печаль. Резко повзрослев, пять с лишним лет назад она из капризного ребенка враз стала взрослой. Станешь тут, когда сильная, неунывающая, задорная мамочкин за две недели погасла и превратилась в нечто унылое.
Как радовалась Катька тем первым двум расписанным бутылкам, за которыми пошли всякие интересные поделки — мать ожила. Только вот никогда уже после этого не смеялась как раньше мамуля, и вина в этом была только отцова.
Видела дочка — мучаются до сих пор оба, но мудро рассудила — её вмешательство абсолютно ничего не даст, только наоборот, опять всколыхнется та обида у мамульки.
Отец после развода поначалу жил с какой-то молодой, но через несколько месяцев остался один и больше никого не приводил в свою берлогу. Уж Катька-то явно бы просекла присутствие постоянное в квартире чужой женщины. Катька по первости сразу же выдала ему, когда он было заикнулся:
— Вот твоя мать…
— Моя мама — она самая лучшая! Не смей про неё ваще разговор заводить! Развелись — развелись, меня спрашивали? Нет! Вот и живи как тебе надо, а про неё со мной никогда не говори, или я совсем к тебе приходить не буду!
— Кать, я не хотел про неё ничего плохого сказать.
— И не говори!!
Сейчас, в двадцать лет, она очень неохотно отвечала на его дежурный вопрос:
— Мать там как, замуж не собралась??
— Нормально, нет, говорит — все козлы.
Только однажды, в последний приезд Лены, вот в октябре, когда они сидели в полумраке под уютным торшером, дочка спросила:
— Мам, ты не подумай чего, просто мне надо знать, ты отца очень любила, ну, когда замуж выходила? Мамочкин, ты только не обижайся, — заторопилась она, — просто… мой друг, он меня замуж позвал. А я, честно, не знаю, любовь ли это с моей стороны, или просто интерес? Мам, ну у кого я ещё спросить про такое могу? Девчонки, они такие же как я, хочется взрослого послушать.
— Любила ли я? — спросила Лена. — Ох, Кать, больше жизни, он же как фейерверк был, враз меня закружил, обаял, девятнадцать мне, двадцать два ему — любовь, небо в алмазах. Ты через год родилась, он брался за любую работу, калымил, где мог, ремонтировали машины с Кручко, потом небольшую мастерскую смогли организовать, приходил весь чумазый, пропахший соляркой или бензином.
Денег поначалу не хватало, но жили весело, в выходные куда только не мотались… — Лена замолчала, вздохнула, — ты подросла, я работать пошла, понемногу стали крепче жить, машину купили, бэушную, но все же, у него руки золотые, она сколько лет бегала. С Воронковым вот подружился. Уже две мастерские появились, потом понемногу станцию техобслуживания заимели, дело пошло, ну, и дошло… — она помолчала опять, — до развода.
— Мам, скажи, только честно, а Воронков тоже с ним там был?
— Тебе зачем в эту грязь лезть??
— Мам, мне надо точно знать?
— Был, дочь, и все, давай этот разговор закончим. Бойфренда покажешь?
— Пока сама не определюсь, чего его показывать? Бабулик вон говорит:
— Покопайся Кать, не будь как мамка твоя — один и навсегда. И рано замуж не беги, успеется. Вот поверь дважды вдове, туда всегда не поздно. Это мы раньше в двадцать пять перестарками считались, боялись, что не возьмет никто, и летели в двадцать лет, ах, любовь! А любовь, она не у всех получалась — кастрюли, дети, быт на самом деле заедал.
Лена усмехнулась:
— Свекровь у меня всегда мудрая была, только сынок вот не в неё.
— Не, мам, очень даже в неё, особенно сейчас.
— Ну, значит, повзрослел после сорока! — пожала плечами Лена и больше не стала ничего говорить про Ерохина, ни к чему.
За этими размышлениями Лена почти дошла до пустынной сейчас остановки. И вот тут-то и случилась беда, нога левая подвернулась, правая поехала, пытаясь удержаться, Лена взмахнула сумкой — хорошо, на длинном ремне и застегнута. Каблук у левого сапога с хрустом обломился. Сделав какой-то кульбит, она упала, неловко подвернув левую ногу. Вокруг никого, встать из-за острой боли в ноге не получается. Лена попыталась как-то перевернуться на четвереньки… рядом осторожно начала тормозить какая-то машина, еле ползущая по дороге.