— Не знаю, как эта новая форма вживается, но вам лично я не завидую, — сочувственно заметила Дергачева.
— Почему?
— Вы разве не обратили внимание, что Лилька, девчонка… Ну, как это сказать?.. С фантазиями.
Что-то резонное в ее словах было.
— Пожалуй. Однако она имеет право разыскивать пропавшую мать.
— Имеет, имеет. Теперь плюрализм.
— Вот именно, — подтвердил Мазин, скрыв усмешку. — Значит, вы не против?
— Я ее не отговаривала. Это я вам сочувствую. Хотя, — Марина улыбнулась простодушно, — вы уж меня простите, я иногда лишнее болтаю, подопечная художественная среда влияет… Я сначала подумала, — ну и хапуги, обдерут девчонку частники. Не обиделись? Но потом узнала, что оплата по результату. Это справедливо. Если им с бабулей СКВ не жалко, дело хозяйское. Да вам-то пустая работа зачем?
— Уверены, что пустая?
— Как дважды два.
— А супруг говорил, что вы ее поддерживаете.
— Попробуйте ее переубедить!
— Она на факты ссылается.
— Какие?
— Телеграмму, например.
— Обсудим и телеграмму.
Молодая начальница соединилась с секретаршей.
— Наталья Дмитриевна! Я занята. Да, никого. Ну, кроме… сами знаете.
— Чтобы не мешали, — пояснила она Мазину. — Дело все-таки щекотливое. Семейное.
— Разумеется. Я, признаться, удивился, что вы со мной здесь встретиться решили.
— А где? Дома? Я думала, вы с каждым в отдельности говорить хотите?
— Сначала. А потом, возможно, и вместе потолкуем.
— Тогда уж дома. Добро пожаловать на чаек. А пока конфиденциально?
— Конфиденциально? Пожалуй.
— Тогда здесь. Где же еще? В кооперативном кафе? Вы расплатитесь? Или за счет фирмы?.. Не бойтесь, шучу я, не введу в расходы. Нельзя. Меня ведь в городе знают. Все время на заметной работе. Все время новые люди. И, сами понимаете, их много, а я одна. Придешь в коллектив, всех разве запомнишь! А они помнят. Вот беда, — сообщила Марина не без гордости и некоторого кокетства. — Увидят нас с вами, поймут неправильно.
— Сплетен опасаетесь?
— А как же! Злые языки страшнее пистолета. Приходится дорожить репутацией.
— Удается?
Она засмеялась.
— Зря не подставляюсь. Поэтому лучше здесь побеседуем. Пусть думают, что я вас на ковер вызвала. Не возражаете? — добавила она не без наглости.
— На ковер, так на ковер. Я привычный, — согласился Мазин.
— Значит, вы о телеграмме?
— О телеграмме.
— Ну, тогда я вам откровенно. Никакой телеграммы не было.
Телеграмма лежала у Мазина в сейфе, и он успел убедиться в ее подлинности, но об этом сразу не сказал. Спросил другое:
— Вы не верите Лилии?
— Ох, беда моя! Не верю.
— Зря. Телеграмма подлинная.
— Знаю. В руках держала.
— Почему же?..
— Разве я в подлинности сомневаюсь? Кто послал — вот в чем вопрос.
— По-вашему, не Эрлена Михайловна?
— Конечно, нет.
— А кто же?
— Лилька и послала, — заявила Марина уверенно.
Мазин подумал, оценивая версию.
— У вас есть доказательства?
— Вся моя жизнь доказательство. Я-то Лильку знаю, считайте, еще до рождения. Когда Эрлена округлилась, простите за выражение, мне десять лет было. Девочки в этом возрасте очень любопытные. «Что это, Эрлена, мальчик или девочка?» А она без колебаний: «Лилька!» Так и познакомились. Ферштейн? — как говорят дружественные нам теперь федеративные немцы. Ну а после смерти Эрлены…
— Исчезновения… — поправил Мазин.
Марина впервые нахмурилась.
— Я не оговорилась. Во всяком случае, для нас Эрлена умерла. А Лильку я вот так знаю, — повторила она и провела ладонью по горлу. — Мне это вам, постороннему человеку, говорить неудобно, но девка давно с приветом. Правда, надеялись, что перерастет. Однако и расти нужно нормально. Ей бы самое замуж, а она к сектантам подалась… Знаете, у нее в голове сумбур какой? К врачу обратиться приходится. Вот я вам и сказала… Думаете, мне это приятно?
— То, что вы мне сказали, дальше не пойдет.
— Спасибо, — откликнулась Марина. — Мне эта девчонка не падчерица. И не племянница даже. Сколько я с ней провозилась! Мужику не понять. А вместо благодарности…
— Как вы ее поведение объясняете?
— Как же! Родная мама роднее тетки. А телеграмма? Я знаю? Спросите у психиатра. Выдумала, чтобы мы с отцом против ее розысков не возражали. Будто мы враги ей! Конечно, мы с мужем разыскивать Эрлену не собираемся. Где ее искать? На том свете? И зачем? Думали, и Лилька сечет, что к чему? Оказалось, иначе мыслит. Что поделаешь? Просмотрели, недоработали. Пусть сама убедится. Ищите!
— Вы уверены, что матери нет в живых?
Дергачева подумала.
— Уверена, нету.
— Почему?
— Была бы живая, давно б объявилась. Она не из застенчивых. Видите, каково мне? Всю грязь раскопать заставила.
«Да, к сестренке она иначе, чем Лиля, относится».
Это все, что позволил себе подумать Мазин, ибо не смог еще составить собственного законченного мнения.
— А вы не допускаете третьего варианта?
— Какого?
— Телеграмму отправила не Эрлена и не Лиля, а кто-то еще?
— Вот уж и в голову не приходило. Кому это нужно?
— Да кому угодно. Начиная от «шутника» до прямого негодяя. Таких, между прочим, сколько угодно. Обидеть человека легко, а уязвимость мерзавцев притягивает.
Марина смотрела недоверчиво.
— Конечно, всякое бывает, но я у Лильки врагов не замечала. Ее скорее жалеют все. Даже неприятно. Вроде какая-то приблажная, несчастненькая, обиженная, родными забытая. А мы-то к ней всей душой. Нет, это ненормально, я считаю.
— Ну, приблажной она мне не показалась.
— А нормальной? Без выдумки ни на шаг. Странная девочка.
— Вы твердо стоите на том, что Лиля сама отправила телеграмму?
Марина покачала головой.
— Другого не вижу.
— Хорошо. Предположим, вы правы, и Лиля сама себе послала телеграмму, и все это, как вы говорите, фантазия. Допустим. Однако и фантазия от чего-то отталкивается. Почему Лиля почувствовала потребность разыскивать мать именно сейчас?
Вопрос задел начальницу.
— Наверно, мы ей надоели, — выговорила Марина с сарказмом.
— Не думаю. Она о вас очень тепло отзывалась.
— Верю, на словах она справедливая. Но сердцу, как видно, не прикажешь.
— Вот-вот. Жалости к матери, к несложившейся судьбе ее…
— Откуда ж Лильке знать, как ее судьба сложилась? Тоже фантазии, воображение. О нас бы с отцом лучше подумала.
— Кто-то мог о матери узнать, проинформировать.
— А, вы опять за свое! Этот кто-то и телеграмму отбил?
— Если хотите. Сомневаетесь? Посмотрим. Мой долг выполнить поручение. Пусть даже правда горькой окажется. Но она хочет знать.
— И вы считаете, это гуманно? А если узнаете, что Эрлена опустилась, бедствует. Знаете, как Лилька с ее уязвимостью отреагирует? Она в больницу попасть может.
— Что же прикажете делать?
— Тут я вам приказать не могу. Скажу только, о человеке нужно думать.
Невольно вернувшись к привычной риторике, которая требовала обязательной серьезности, Марина как-то по-особому поджала губы, согнав с лица «демократическую» улыбку.
— Согласен, согласен, — кивнул головой Мазин. — Понятно, что эта история не только девушку травмировать может, но и вам с мужем ни к чему.
— Вот именно. Я считаю, мы свое пережили. Я тогда еще сказала: такая, как Эрлена, мне больше не сестра. Она сама себя в наших глазах убила.
— Если бросила ребенка и убежала с любовником…
— Именно сбежала.
Тон Марины становился жестким.
— Я пока знаю только, что она уехала и не вернулась, — заметил Мазин. — Дальнейшее мне не очень ясно.
— Нам ясно, — подчеркнуто возразила Марина, как бы подводя черту под затянувшимся разговором. — Не в санаторий она поехала. Это факт.
— Вы всегда так считали? Не сомневались?
Что-то в этом вопросе смутило Марину. Она сочла нужным ответить поподробнее:
— Ну, это понять можно. Я тогда поступок Эрлены восприняла с прямолинейностью юности. Как предательство. И не вижу оснований свое отношение пересматривать. Короче, сестру я любила, но истина дороже, потому я и под держала Владимира.
— Вы именно тогда сблизились?
Прежде чем ответить, Марина взяла тайм-аут. Видно, поняла, что поспешила закруглять разговор.
— Я закурю, ладно?
— Вы здесь хозяйка.
— А вы гость.
И она любезно протянула Мазину пачку «Мальборо».
— Курите! Хорошие сигареты. Актеры наши презентовали. С зарубежных гастролей вернулись, удачно выступили, между прочим, черти. Короче, мы им окно в Европу, они блок сигарет скромным кураторам. Все и довольны. Закуривайте!
— Спасибо, я не курю.
— Счастливый! А я без сигареты, как рыба на песке. Просто наркоманка. Ну ладно, что ж я на ваш вопрос скажу? Владимира я тогда вообще очень редко видела. Училась в техникуме, жила в общежитии. Короче, интересы свои, молодежные, а они «женатики», чуть ли не старики, как казалось.
Марина затянулась.
— Хорошее время, между прочим, было. Зря его сейчас клянут. О нынешних пошлостях и гадостях мы и подумать не могли. Но жизнь есть жизнь. Случилась беда. Я сначала и не знала, как вести себя с Володей. Отец подсказал: «Пойди к нему, помоги с ребенком».
Она чуть помолчала.
— Ну, пришла. Он мне сразу душу растопил. Мы, бабы, любим побрюзжать, дескать, мужики от детей, как черт от ладана. Ну уж Володька любую женщину в любви к ребенку превзойдет. Ради Лильки и ко мне враждебность преодолел.
— Враждебность?
— Ну, как к сестре ее.
Говорила Марина убедительно, но Мазин подумал, что двенадцать лет назад была эта женщина юной и красивой, и преодолеть к ней враждебность труда особого наверняка не составило.
— Ну и я старалась со своей стороны, конечно. Закрутилась, как белка в колесе. Экзамены на носу, а я из общежития бегом к ним, убрать, прибрать, приготовить, накормить. А девочка в шоковом состоянии. Я думаю, тогда это и началось у нее…