Выйдя на улицу, мужчина медленно побрел к дому. Он чувствовал слабость, у него кружилась голова, но в то же время, странным образом, сознание у него было ясное. Возможно, это из-за сухого, чистого морозного воздуха и ярко сверкавшего снега. Ходьба утомляла, и время от времени его пошатывало. Главным образом, от усталости. Снег, внезапно подумал он, укроет ли меня этот снег? Или к тому времени он уже растает? Собственно, почему ему хотелось это знать? Что это могло изменить?
Он вошел в аптеку и отдал рецепт. За то короткое время, что продавец разыскивал коробку, мужчина успел оглядеться и подумать, что здесь он — в последний раз. Вся эта новая обстановка, лампы дневного света, дорогой бесшовный линолеум, прилавки из стекла и стали и современные табуретки, поставленные для немощных или задыхающихся пациентов, были уже не для него, — он поразился тому, что это его не огорчает. «А мне ни разу не понадобилось тут присесть, — сказал он самому себе. — И уже никогда не понадобится». Странно, да, но, наверно, этим было много сказано? Его опять качнуло, и служащий посмотрел на него встревоженно, но мужчина выпрямился и принял от него коробку с новыми ампулами. Не отрывая взгляда от ближайших к нему предметов, чтобы удержать равновесие, он снова вышел на улицу и поспешил дальше. Силы его были почти на исходе, когда он добрался до лавки, торговавшей редкостями, старинными книгами и картинами, — располагалась она на узкой улочке, где снег был практически не загрязнен уличным движением. Все в витрине было покрыто пылью, — по крайней мере, насколько было видно, потому что большая часть стекла была там и сям затянута тающими ледяными цветами. Мужчина отпер дверь и стал осторожно пробираться в битком набитом помещении, то и дело прислоняясь к мебели или опираясь на стопку книг, пока не добрел до жилой комнаты в другой части дома. Комната была темная, поскольку высокие дома на соседней улице стояли так близко, что осталось место только для внутреннего дворика, да и в тот проникало немного света; лучи, попадавшие в комнату, кроме всего прочего, приглушала тяжелая побуревшая портьера.
Мужчина включил старинную керосиновую лампу, переделанную в электрическую, присел к массивному дубовому столу, покрытому зеленой скатертью, и перевел дух. Потом поднялся, отодвинул от камина защитный экран и подбросил несколько угольных брикетов в едва теплящийся огонь. Больше всего ему хотелось снова сесть, но он остался на ногах: чуть постоял, прислонившись к каминной стенке, чтобы собраться с силами, затем принялся медленно обходить комнату; по пути достал из шкафчика продолговатую кожаную шкатулку и поднял жестяную коробку, стоявшую на полу у изголовья кровати. Потом вернулся к столу, поставил на него оба предмета и снова уселся на стул. Теперь ему пришлось долго ждать, чтобы восстановить силы, и все это время он сидел, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами, но не спал. Время от времени рот его медленно кривился, и он стонал.
Наконец он снова встал и придвинул стул к столу. Положив аптечную коробку рядом с жестянкой и шкатулкой, открыл шкатулку. В ней лежали перочинный ножик, два бритвенных лезвия, плоский флакончик и два шприца: один — маленький, другой — старомодный, непривычно большой.
Он опять немного подождал. Потом открыл жестянку и принялся медленно перебирать бумаги, пока не вытащил какой-то конверт. Он был запечатан, но не подписан. Мужчина надорвал его и вынул маленький пожелтевший снимок. Поднеся фотокарточку к свету лампы, он долго смотрел на нее. На фото был изображен молодой человек в опрятном — скорее всего, воскресном — костюме, но такого покроя, какого больше нигде не увидишь, поскольку он вышел из моды лет этак двадцать пять — тридцать назад. На заднем плане фотографии смутно узнавались очертания гор. На лице, производившем приятное впечатление, хотя определенно красивым назвать его было нельзя, застыла смутная, полурасцветшая улыбка. Мужчина сделал движение, как будто хотел убрать фотографию в конверт, но все-таки, медленно отдаляя ее от глаз, положил перед собой на стол. После этого проковылял на кухню и вернулся с большим стаканом воды. Снова сел и кивнул.
— Пума? — позвал он. — Пума?
Раздался легкий шорох, и на другой конец стола скакнул громадный бежевый кот, который живо перебрался по столешнице к мужчине. Тот взял его на колени и заговорил с ним. Судя по тону, он утешал кота, хотя не похоже было, что тот в этом нуждался: такой у него был лоснящийся, здоровый вид. И все же мужчина продолжать говорить, поглаживая зверя по голове и спине. Кот, мурлыча, осторожно улегся. Мужчина чуть приподнял его, поцеловал между ушей и уложил на бок. Потом нагнулся, открыл аптечную упаковку, вытащил две ампулы и надломил их. Затем взял маленький шприц и втянул в него содержимое ампул. Кот вновь уселся, и мужчина, дождавшись, когда тот уляжется на бок, с силой вонзил иглу ему в бедро. Раздался протяжный, жалобный мяв, и зверь рванулся, пытаясь высвободиться, но мужчина изо всей силы вцепился в него, продолжая давить на шприц. Зверь вновь мяукнул, но теперь не так яростно, как в первый раз. Мужчина постепенно ослабил хватку и начал одной рукой тихонько поглаживать кота по голове. Движения кота сделались менее резкими, лапы начали расслабляться. Мужчина оставил его у себя на коленях, выдернул из тельца иглу и нежно прижал его к себе. Внезапно кот замер, и тельце его обмякло.
Мужчина еще немного посидел, откинувшись, с закрытыми глазами. Затем встал и положил тело кота на стол. Фотографию он поставил к передним лапам так, чтобы она была у него перед глазами. Теперь он действовал энергичнее и быстрее. Вынув из шкатулки перочинный нож, он вырезал кусок штанины над левым коленом. Затем взял плоский флакончик, вытряс из него все таблетки, ссыпал их кучкой рядом со стаканом воды и вынул из коробочки оставшиеся ампулы. Надломив все двадцать две штуки, он начал наполнять большой шприц.
(Так лучше: ведь мужчина уже не мог выздороветь, и коту пришлось бы бродяжничать.)
Бездна
Вернон привел Генри в кондитерскую и, помимо фруктового эскимо, купил ему длинную лакричную палочку и два шоколадных батончика. Мисс Молли, старшая из двух бездетных сестер, заправлявшая магазинчиком с незапамятных времен, умильно смотрела на мальчугана, кладя лакомства ему в ладошку.
— Папа тебя опять сегодня балует, — сказала она с ласковой улыбкой.
— Дядя, — поправил ее Вернон. — Дядя. Его отец… как бы это… он… его больше нет, — прибавил он тихо, почти шепотом.
Мисс Молли сочувственно покачала головой.
Как нельзя лучше для начала, подумал Вернон, ведь уже одно это заявление застрянет в памяти у добродушной лавочницы.
— Пусть я буду просто дядя, — продолжал он, выкладывая на прилавок банкноту, — а что балую его, так это правда. — Жестом самой себя стесняющейся нежности он легонько коснулся головы ребенка.
— Уж такой он милый малыш, правда ведь? — пропела мисс Молли. Надо же такому случиться, что она задала именно тот вопрос, на который заготовленное Верноном сообщение как нельзя подходило в качестве ответа! Что-то запело и возликовало в нем.
— Милый мальчик, да, — добродушно хмурясь, ответил он. — В какой-то степени. Вот только уж очень приврать любит. И вечно какие-то отчаянные игры у него, он их обожает. И нигде никогда не видит опасности.
— Дети, дети, — вздохнула мисс Молли. Отсчитав сдачу, она сдвинула очки на лоб, торопливо пошарила под прилавком и вытащила книжку с картинками про какую-то шоколадную фабрику.
— Но дядя, я никогда не выдумываю, — сказал Генри.
— Ну, вот вам и пожалуйста. Опять выдумки, — сказал Вернон. Они с мисс Молли от души расхохотались. Она протянула мальчугану книжку и долгим нежным взглядом окинула аккуратно причесанную головку мальчика.
— С виду такой смирный, — лукаво сказал Вернон, — а на самом деле — настоящий сорвиголова. А ведь по нему и не скажешь.
Мисс Молли опять покачала головой.
Достаточно этого? Вполне, подумал Вернон, но все же решил, как и намеревался, оставить здесь свой бумажник. Он положил его в углу прилавка, где было потемнее, попрощался и ушел, ведя ребенка за руку. Сразу ли обнаружит мисс Молли бумажник с документами, где были указаны его имя и адрес, и бросится вдогонку, или заметит позже, разницы не было. В обоих случаях это будет инцидент, который она потом припомнит, и ей на ум придет то главное, что он ей рассказал.
— Сударь! Сударь! — Это кричали ему, и он непонимающе оглянулся. Вот она налетела, мисс Молли, неистово размахивая бумажником.
— Обо всем тут позабудешь в такую чудесную погоду, — сказал Вернон, сердечно поблагодарив ее.
Погода и впрямь была чудесная, спору не было. Косогоры, поросшие деревцами вершины холмов и окруженные венцом зелени каменоломни янтарного цвета нечасто бывали так хороши, как сегодня. День был настолько ясный, что было бы просто преступлением не подняться повыше и не полюбоваться панорамой.
Они оставили деревню, перешли по мостику ручей и медленно двинулись по извилистой дорожке к вершине наполовину срытого холма. Кроме них, на дороге никого не было. Хотя на другой стороне, как во время своих многочисленных прогулок к холму убедился Вернон, тоже имелось нечто вроде тропинки, она была крутая, заброшенная и во многих местах размытая дождем: никому, кроме любителей трудных дорог и опасностей, не пришло бы в голову взбираться по ней.
— Я так устал, — сказал Генри. Они миновали уже более чем полпути и как раз подошли к скамейке.
— Ну, тогда отдохни немного, — сказал Вернон. — Можем тут посидеть.
Они сели на скамейку.
— Я никогда не выдумываю, дядя, — вдруг жалобно сказал мальчик, потянув Вернона за рукав.
— Помолчи-ка, мой кутеныш, — ответил тот. Достал из внутреннего кармана письмо, которое читал уже много раз, и принялся перечитывать:
Милостивый государь,
В ответ на Ваше письмо от 25 мая сего года имеем честь сообщить Вам, что скончавшийся 9 мая сего года Ваш брат Гарольд согласно завещанию оставил вам не перечисленную завещателем подробно мебель, находящуюся на чердаке западного крыла дома «Mile View», которая, согласно заявлению усопшего, ранее принадлежала Вам, а также сумму денег, равную стоимости обратного проезда поездом от места Вашего жительства до станции. Далее усопший распорядился следующим образом: ввиду отсутствия других родственников, его единственный сын Генри назначается наследником дома и имения «Mile View» со всеми прилежащими к означенному имению фермами и