Придя домой, я установил трансформатор и соединил его с тремя велосипедными лампами, которые наполовину укрыл за сосновыми ветками. На куске картона я цветным мелком написал: «Вступайте в ряды КС» и повесил его среди зелени. Наконец, я включил ток. Затем попросил отца прийти и взглянуть.
Он, засунув руку в карман, смотрел с кривоватой усмешкой.
— Что такое КС? — спросил он.
— Это тайна, которую знают только посвященные, — сказал я с напускным триумфом, но в действительности мной овладела подавленность. Начиналась оттепель, моросил мелкий дождь.
За столиком на лестничной площадке я уселся писать программу, которая выглядела следующим образом: «1. Председатель открывает собрание. 2. Председатель приветствует собравшихся и излагает цель собрания».
После этого я ничего придумать не сумел и долго сидел, уставясь в полутьму. В конце концов я добавил следующее: «Речь, в которой будут затронуты следующие пункты: а) влиятельный клуб; б) никаких потенциальных членов; в) никому не разрешается потешаться над членами клуба и председателем; г) будет учрежден департамент по строительству и технике, прежде всего по мельницам, которые работают от силы ветра; начальник департамента называется «строитель мельниц»: это должен быть кто-то, кто уже построил много мельниц». Я все аккуратно переписал и скатал бумажку. После этого осмотрел украшения и горящие лампочки. Вокруг было тихо; только словно издалека время от времени доносились с улицы детские голоса или лай собаки: как будто серое небо, точно тусклый войлок, заглушало всякий шум.
После трех часов пополудни явились Вертер и его сестра. Это была бледная, одутловатая девочка с плоским лицом. На ней было вязаное платье из оранжевой шерсти, еще более подчеркивавшее неуклюжесть ее фигуры. Она разговаривала почти шепотом и то и дело хихикала. Мы уселись в спальне на кроватях.
Освещение я заранее погасил, но теперь вдруг включил его. Марта сказала: «О-о»; Вертер молча и безразлично озирался.
Я встал, зашел за стол и развернул свою бумажку.
— Настоящим объявляю большое праздничное собрание клуба КС открытым, — сказал я и несколько раз хлопнул по столу линейкой.
— Войдите, — сказала Марта и захихикала.
— А Дирк что, не придет? — спросил Вертер.
— Не думаю, — кратко ответил я.
— Как председатель, я приветствую почтенное собрание и кандидата в члены клуба, — сказал я.
— Приветик, — сказал Вертер.
— Я изложу цель нашего собрания, — продолжал я. —
В наши намерения не входит устраивать одни лишь праздничные полуденные вечеринки: мы будем устраивать также и другие собрания, чтобы обсуждать серьезные вещи. Нам нужен солидный, сильный клуб, значительный клуб. Пассивные члены нам не нужны. Нам не нужны члены, которые всего лишь на бумажке, а сами только надо всеми издеваются. Следующий пункт, который я хочу обсудить, это тот факт, что есть такие члены, которые издеваются над другими членами клуба или над председателем. Это недопустимо. Достопочтенные члены клуба! Учреждается департамент по строительству и технике, прежде всего по мельницам, которые работают от силы ветра; начальник департамента называется «строитель мельниц»: это должен быть кто-то, кто уже построил много мельниц. Или тот, кто может очень хорошо протянуть электрическую проводку для лампочек, потому что это все связано. Вот что я хотел сказать, — я скомкал бумагу и уселся рядом с Вертером. — Дневное собрание открыто, — туманно закончил я.
Прошло полминуты; все молчали.
— Когда начало? — спросил Вертер.
— Слишком мало народу собралось, — ответил я. — Жаль проводить всю программу только для пары присутствующих.
Тогда Вертер предложил пойти и привести Дирка. Мы втроем отправились к нему домой.
Он открыл нам сам и молча застыл в дверях.
— Я обращаюсь к тебе, — сказал я. — Недавно мы были на дамбе, и там случились не очень-то приятные вещи, — начал я. — Не имеет смысла здесь разбираться, кто виноват, — продолжал я. — Но сегодня у нас здоровское праздничное собрание, у меня дома. Ты, конечно, понимаешь, что нельзя обойтись без помощника секретаря: вся верхушка должна присутствовать. Это будет прекрасный день, который навсегда останется в нашей памяти. И я еще буду держать здоровскую речь.
После некоторых уговоров он отправился с нами. Когда мы вновь поднялись наверх, моя мать принесла чай с сахарными крендельками. После того, как мы его выпили, воцарилось молчание, которое, казалось, никогда не кончится. Я подошел к окну и взглянул на небо. Незаметно я спустился вниз, чтобы отыскать брата.
— Мы сидим наверху, и у нас нет никакой программы, — сказал я. — Не хочешь сыграть нам на мандолине?
— Нет, — сказал он.
— Но у нас нет никакой программы! — с нажимом сказал я.
— Нет, — повторил он, — не буду
Я еще долго уламывал его, но он упорно противился. Когда я вновь вернулся в спальню, оказалось, что кто-то отворил встроенный шкаф. Я запирал его, но оставил ключ в замке. Шкаф служил мне для двух целей: поскольку в нем было темно и тихо, я орудовал там своим членом или же лепил из глины горшочки, кувшинчики и пепельницы, и оставлял их на просушку. Яркая лампа без абажура освещала небольшое пространство, так что я мог полностью закрывать за собой дверь; (в основном я запирался на ключ изнутри).
Все забрались туда и вытащили горшочки наружу, чтобы разглядеть их при дневном свете.
— Мы не разобьем, — сказал Вертер. Он осмотрел донышко одной пепельницы, на которой обнаружил буквы: Ф. С. Ф.
— Что это означает, Фэсэфэ? — спросил он. Это было сокращение от «Фабрика Старинного Фаянса», но я не осмелился сказать этого.
— Да просто буквы, — ответил я.
— Но тут все время одно и то же, — настаивал он, рассматривая другие предметы.
— Ну и что, — сказал я. — Ладно, давайте это всё снова уберем.
Они собрались было убрать предметы на место, но Вертер уронил один горшочек, который разлетелся на куски до неузнаваемости, накрошив кучу порошка.
— Какая жалость, — сказал Вертер, застыв на месте и уставясь на осколки. Я в досаде заметался туда-сюда. Когда все было расставлено по местам, я закрыл шкаф, сунул ключ в карман и уселся на кровать. В комнате снова повисло молчание.
— Пойдемте теперь все на улицу, — сказал я и выключил лампочки. Мы протопали вниз по лестнице и молча двинулись к входной двери.
— Мне еще уроки делать, — глухо сказал я.
Они продолжали стоять в дверях.
— Уходите, — сказал я, — я останусь тут. У вас гадкие привычки.
Дирк пошел домой, но Вертер и его сестра все еще стояли. Я, ничего не говоря, дал им пару крепких тычков, отчего они взвыли, потом быстро отскочил в дом и хлопнул дверью.
В пустой спальне я долго стоял у окна. С сосновых ветвей облетали редкие иголки. «Тишина плывет под парусами», — подумал я.
На следующий день был дождь. В полдень я нашел в почтовом ящике письмо от Вертера. Текст гласил: «Элмер. Больше не приходи ко мне домой. Я не шучу. Ты толкаешься, потому что ты подлый. С клубом покончено, потому что я больше не хочу. Вертер». Это было написано карандашом на половине листа, вырванного из школьной тетради.
Я тут же вызвал на улицу Дирка и показал ему листок, но при этом размахивал им и держал подальше от него, так что он не мог толком ничего прочесть.
— Это кое-что секретное, оно только что пришло, — сказал я. — Это письмо. Нужно немедленно устроить собрание.
Мы отправились в сарай. Там я дал ему прочесть текст.
— Ты, как преданный член клуба, конечно же, понял, что происходит, — сказал я. — Он — очень ужасный шпион. Он проник в клуб, чтобы все рассказать врагам: таким образом он хочет развалить клуб. Он уже давно этим занимается. Он у председателя открыл шкаф, чтобы разбить красивые вещи. Это для того, чтобы навредить клубу. Мы должны спрятать список членов клуба в потайном месте.
Дирк продолжал смотреть на письмо, но ничего не говорил. Читая, он небрежно ковырял болячку на колене.
— Ты знаешь, что клуб, в котором двое членов, это очень хорошая вещь? — спросил я. — Это, вообще говоря, лучше, чем три члена.
Дирк выронил записку и стал шарить по земле, пока не нащупал пустую жестянку из-под сиропа; он попытался ногтями приподнять крышку. Внезапно я возненавидел его.
— Ты тоже должен выйти из клуба, — сказал я. — Он тебя тоже подстрекает, я отлично это вижу. Ты тоже хочешь, чтобы клуб прекратил свое существование. С этой минуты ты исключен.
Дирк ничего не сказал и продолжал возиться с крышкой. Я встал.
— Тебе придется покинуть собрание, — сказал я. — Если ты снова захочешь вступить в клуб (но это очень сложно), тебе придется послать письмо председателю и попросить прощения. Ты это сделаешь?
Я не оставил ему возможности для ответа, а начал сдержанно пинать его.
— Ты все развалил, — сказал я. Он не вставал, и я за руки поднял его и вытолкал наружу. Я смотрел ему вслед, пока он молча плелся прочь.
Дождь перестал, но воздух был влажный; царило безветрие, хотя над крышами медленно плыли гряды облаков. Я вышел из сарайчика. На куске картона я написал: «Кругом враги клуба». Я прикопал его, сложив в крошечный квадратик, и обозначил место веткой, сломленной с куста бузины.
На следующий день я с Дирком и Вертером не разговаривал. Поскольку холода не кончались, я больше не ходил в сарайчик, но частенько забирался на чердак. Там я подолгу сидел в одиночестве. Я назвал это место «Очарованный Замок» и приколотил гвоздями к двери картонку, на которой цветным карандашом вывел эти слова.
Однажды в среду, в полдень я впустил в дом маленького серого кота, который, кашляя, сидел под дождем на крыше. Я запер зверька в ящике большого рундука и оставил его там на несколько часов. Когда я вновь открыл ящик, дно, обклеенное обоями в цветочек, оказалось перепачкано вязкой слизью. Я снова выбросил кота на крышу, с которой он, чудовищно кашляя, пропал из виду.
— Он кашлял и потому должен быть подвергнут пыткам, — громко сказал я, глядя вслед коту через одно из маленьких окон. Я частенько стоял там, созерцая улицу и размышляя.