— Она нам очень нужна, — тихо сказал я, уже понимая, что труба потеряна. Мальчик вцепился в трубу, вырвал ее у меня из рук и ушел. Мы стояли и смотрели ему вслед. Потом пошли домой. Дождь, накрапывавший чуть заметно, теперь стал сильнее.
— Это ничего, — сказал я, — все равно дрянь была какая-то. Никому она не нужна. Сам видишь. У меня, вообще-то, дядя есть: у него всяких труб полно; я их сколько хочешь могу получить.
Маартен не отвечал; подняв банку, он рассматривал рыбок.
— Мы должны сегодня, прямо сейчас, организовать клуб, — сказал я. — Тогда мы создадим армию, ведь у всякого хорошего клуба она есть. Председатель клуба станет главным: это всегда так.
Маартен встряхнул банку и продолжал рассматривать рыбок.
Когда мы подошли к моему дому, я пригласил его подняться на чердак. Там я распахнул оконце и показал ему коробочку под черепицей.
— Это — тайник клуба, — сказал я. — Все, что записано, мы храним тут: это пещера, потому что никто не может до нее добраться.
Я нашел бумагу, положил ее на рундук и пригласил Маартена вместе со мной составить первый документ.
— Сначала у нас должна быть армия, — сказал я, — потому что клуб без армии — это ничто. — Я попросил его подождать и быстро набросал несколько строк. После этого прочел вслух: «1. Есть армия клуба, которая может еще и выслеживать. Например, если кто все время крадет трубы, мы его выследим. И тогда его арестуют». Я видел, что Маартен смотрит на заткнутую дыру в стене. Дождь перестал; по небу проплывали светлые пятна.
— Значит, клуб основан, — продолжил я вслух. — Он называется Новый Армейский клуб, Н. А. К. — Это последнее предложение я написал после цифры 2. Маартен, как мне показалось, теперь слушал, но я не верил, что он был увлечен.
— Ты же понимаешь, что это очень важно, что мы организовываем армию? — спросил я. — Если клуб хочет, мы этого гада, который нашу трубу украл, в тюрьму посадим. Потому что я знаю, как его зовут и где он живет.
— Ну, и кто это? — спросил Маартен. Этот вопрос меня смутил.
— Это должно оставаться тайной, — сказал я, — потому что армия еще не совсем готова. — Что я имел в виду, мне самому было не вполне ясно. Я быстро сложил бумажку, убрал ее в картонную коробочку и положил обратно под черепицу. — Она очень надежно спрятана, — сказал я. — Стало быть, не бойся, что кто-то ее найдет. А если, например, дождь пойдет, она не намокнет, потому что над ней — черепица. — Я тут же взял банку, которую Маартен поставил на пол, и выплеснул ее на крышу. Маартен ахнул, но затем вместе со мной спокойно смотрел, как рыбок смыло водой, и они исчезли в кровельном желобе. «Они полетели на землю, потому что это очень грязные твари», — сказал я себе. Банку я выкинул в сад, где она, не разбившись, упала на землю. Я закрыл оконце и зашел за рундук, словно за прилавок. Оттуда я следил за Маартеном, продолжавшим смотреть в окно. «Он — кот, и его нужно посадить в сундук», — подумал я.
— Тебе не обязательно прямо сегодня становиться членом клуба, — убедительно сказал я. — Если ты не совсем уверен, можешь подождать до завтра. Потому что сразу вступить в клуб — это довольно просто, но тогда, возможно, ты будешь только потенциальным членом.
Маартен принялся ощупывать дыру в стене и вытаскивать клочки бумажного комка. Я заставил его прекратить это.
— Есть кое-что еще, что должно быть занесено в правила клуба, — сказал я, — в чужом доме ничего нельзя портить. Кто это делает, должен выйти из клуба. — Я немедленно записал: «3. Если в чьем-то доме собрание, никто не имеет права что-то портить. Кто это делает, должен выйти из клуба». — Я прочел это Маартену, взял топор и принялся отбивать штукатурку на стене, возле дыры. Внезапно Маартен сказал, что ему нужно домой, и ушел. Пока он спускался по лестнице, я украдкой смотрел ему вслед, а потом вновь бесшумно пробрался на чердак. Взяв бумагу, которую хранил в кармане, я перечеркнул текст на обеих сторонах и написал: «Пытки растений. Можно ветку, когда она на дереве еще растет, прибить гвоздями к изгороди. Тогда она умрет медленной смертью. Можно еще ее надрезать и напустить в нее чернил, тогда у нее будет совсем другой цвет и она умрет, потому что это будет длиться очень долго». Я оставил пробел и написал чуть ниже, с новой строки: «Если найдешь гриб, можно спичками развести под ним огонь. Тогда он изжарится снизу, пока еще в земле, потому что он там еще сидит». В последнем параграфе я написал: «Если на растении сидят пауки, нужно тоже развести под ним огонь. Тогда они больше не убегут». Сложив бумагу, я засунул ее на грудь, под рубаху, поскольку счел, что карман моих штанов — место недостаточно надежное.
Я зазвал наверх нашего кота, серого с белыми пятнами, и некоторое время гладил его. После этого принес снизу пару бисквитов и поставил высокий квадратный ящик, в котором прежде хранился чай, в шатком равновесии на край лестницы, отверстием к себе. Я скормил коту пару бисквитов и бросил остатки в ящик. Зверек залез туда и, своей тяжестью нарушив равновесие, вместе с ящиком скатился вниз. Я внимательно следил за падением. Затем вернулся на чердак, чтобы перечесть написанное о растениях. Собираясь вновь сложить бумагу, я услышал, что мой брат идет наверх, так что я ее проглотил.
С утра в понедельник снова шел дождь; в полдень небо было все еще затянуто. Вернувшись из школы, я хотел было пойти на чердак, но оказалось, что моя мать развешивала там белье. Несмотря на холод, я пошел в сарай. Основательно продрогнув, я поджег консервную банку со спиртом и стал смотреть на разреженное, неподвижное пламя.
— Это благочестивое пламя, — сказал я торжественно. Я поймал паука-косиножку и бросил его в жар. — Со всех сторон приносятся жертвы, — сказал я нараспев. Время от времени я поглядывал в сад Маартена.
Увидев его, я загасил спирт и равнодушно направился к нему. Маартен был в дождевике, стоял и смотрел в небо.
— Будет дождь? — спросил он.
— Думаю, что да, — сказал я, — но не сильный. — И торопливо продолжил: — Это не страшно, когда плохая погода, потому что у меня есть клубное помещение для собраний; мы всегда можем туда. — Маартен продолжал смотреть в небо. — Это там, — сказал я, указывая на сарай. — Может, какие члены клуба и думают, что оно не очень хорошее, потому что там холодно, но мы можем там развести огонь. Пламя в банке. Оно стоит перед председателем, и оно не гаснет, и все равно туда не нужно ничего бросать. — Я пригласил его пойти и посмотреть, но он сообщил, что ему надо сходить к часовщику, чтобы забрать кое-что из починки. Я пошел с ним.
По дороге мы долго не разговаривали. В конце концов я нарушил молчание.
— Ты все еще можешь вступить в клуб, — сказал я. — Или тебе не нравится название «Новый Армейский Клуб»? — Я обратил его внимание на то, что можно устроить новое собрание. Когда он ответил, что клуб, состоящий из двух человек, да еще живущих по соседству-бессмыслица, я предложил ему завербовать новых членов.
— Да не хочу я ни в какой клуб, — сказал Маартен в конце концов. Мы надолго замолчали. И вновь я заговорил первым.
— Ты что, сразу начинаешь трусить? — спросил я.
— Вовсе нет, — ответил он.
— А я все же подумал, что ты не такой уж храбрый, — напирал я. — Ты, вообще говоря, не кажешься уж очень храбрым. Я никогда не верил, что ты в самом деле смелый.
Он ничего не ответил. До самой лавки мы не обмолвились ни словом.
Нам нужно было свернуть в узкую улочку. У лавки мы остановились: в витрине было выставлено такое, что мы засмотрелись: сложное орудие, которое я сперва принял за весы. При ближайшем рассмотрении, однако, это оказалось механизмом без какого-либо определенного назначения, смыслом которого было озадачивать или развлекать публику.
Крупные и мелкие металлические шарики время от времени падали в медную чашу, при этом большая стрелка показывала их вес. Затем шарики скатывались в углубления лопастей колеса, вращавшегося под их тяжестью. Движение этого колеса передавалось торчащей из механизма очень длинной стреле, и она двигалась вверх-вниз на несколько сантиметров. Стрела поддерживала две огороженные заборчиками параллельные дорожки, по ним безостановочно носилась то вверх, то вниз гоночная машинка: на концах эти дорожки соединялись между собой хитроумно устроенными поворотами, позволяющими машинке, не врезаясь в стенки и не переворачиваясь, разворачиваться и ехать обратно. Машинка меня растрогала. Это был красный автомобильчик с белым номерным знаком W 13. На черном флажке, который держал водитель, значились голубые буквы: Дорога Смерти. На голове у него был шлем, а лицо закрывала кожаная маска. Перед всем этим стояла табличка с написанным печатными буквами текстом: «Этот Двигатель, Автодорожные Гонки, собран из 871 детали за 14 месяцев (все детали также изготовлены самостоятельно). Руками шахтера-инвалида, который таким образом желает обеспечить свое пропитание. Открытки по 20 центов за штуку или у Й. Схоондермана, Бейкенплейн 8. За 10 штук 1,75 гульденов».
Кругом были разложены выцветшие открытки, изображавшие механизм. Они сильно запылились.
— Красивая штука, — сказал я. В действительности я ощущал подступавшую великую печаль. — Мне нужно кое-кого навестить, — сказал я торопливо, когда Маартен собрался войти в лавку, — я забыл: у меня времени больше нет. — Прежде чем он смог что-то ответить, я рысцой припустил с улочки. Уверившись в том, что теперь он меня не нагонит, я отправился на канал у дороги и, стоя там, стал внимательно высматривать плывущие деревяшки, но ни одной не обнаружил. В портике я остался поджидать Маартена. Когда он прошел мимо, я, приотстав, проследовал за ним до самого дома. «Я преследую его, но он не знает, что я иду за ним», — сказал я себе.
Подойдя к дому, я тщательно осмотрелся и обнаружил Маартена в его саду. На чердак я пойти еще не мог, поэтому решил некоторое время погулять. Было не слишком холодно; моросил тепловатый дождь. Я прошелся мимо дома Вертера и направился в парк возле дамбы. Там, оглядевшись для уверенности, я удалился в небольшую рощицу.