Над ней просто посмеялись. Из всей книги пригодилось только новое словечко – «обустроить». Оно заняло прочное место в словаре русского языка. С тех пор, вот уже двадцать лет, все «обустраивают» и «обустраивают». Особенно поиздевалась над книгой наша псевдоэлита. «Что он там может видеть – из своего Вермонта?» Как будто никогда не слышали, что «большое видится на расстоянии». Горбачев, по собственному признанию, прочел книгу дважды – с карандашом. Но не понял и не принял.
Я бы посоветовал нашей интеллигенции прочесть этот труд сегодня. Поздно, конечно, – все ошибки, которых можно было избежать, сделаны. Зато полезно – чтобы лучше понять самих себя.
Позволю себе пару цитат.
«Не может быть свободы ни у личности, ни у государства без дисциплины и честности. Именно демократическая система как раз и требует сильной руки, которая могла бы государственный руль направить по ясному курсу».
О, как возопила наша читающая публика: «Он за «сильную руку», а значит, за диктатуру!»
И еще – может быть, самое главное в этой книге:
«Если в нации иссякли духовные силы – никакое наилучшее государственное устройство и никакое промышленное развитие не спасет ее от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всех всевозможных свобод – на первое место все равно выйдет свобода бессовестности».
Вот уже семнадцать лет наше общество пытается понять – в чем же состоит главная национальная идея.
Прочли бы Солженицына! Вся его публицистика, все обращения к обществу, к его «передовому» отряду интеллигенции, к правителям страны пронизывает одна идея – сбережение народа.
Какая еще идея может быть благороднее и благодарнее? Какая другая цель могла бы по-настоящему сплотить общество – вождей и граждан? Не поняли, не приняли. Какое еще там сбережение народа? Для новых вождей и понятия такого не было – «народ». Есть человеческий материал. А к нему – арифметика. У Сталина счет шел на миллионы, у этих на сотни тысяч. Вся тяжесть «реформ» легла на плечи народа. Все ошибки правителей искупались кровью народа. Сколько людей погибло в эти окаянные девяностые! В войнах, от голода, от беспросветности жизни. Убыль населения шла по миллиону в год! А духовная смерть?! Это еще страшнее. Как-то незаметно, в короткий срок (за каких-то десять лет) образованная интеллектуальная страна – одна шестая часть планеты! – превратилась в бездуховную зону. Это неизбежно скажется и уже сказалось на уровне нравственности во всем мире…
Я упоминал, что еще в Вермонте был изумлен его осведомленностью о наших делах. Вернувшись на родину, он объехал всю Россию. Я имею в виду не длинное возвратное путешествие из Магадана в Москву, обсмеянное нашей псевдоинтеллигенцией, а более поздние поездки – по России. Он встречался – не с начальством! – а с простыми людьми, прочел тысячи писем (ему писали со всех концов необъятной страны), он знал все беды и боли народа, знал, чем он дышит, на что надеется, чего ждет от властей.
Еще Василий Ключевский говорил (цитирую по памяти): «История России дает мало поучительных примеров… Но зато мы совершили столько ошибок, что достаточно не повторять их, чтобы стать лучше». Еще точнее, афористичнее выразил эту мысль Дж. Оруэлл: «Человеку, владеющему прошлым, принадлежит будущее».
Про Солженицына можно сказать, что он владел этими «ключами к будущему». Словом, он вернулся в Россию абсолютно подготовленным для того, чтобы принести пользу своей родине.
Не пригодился.
Некоторое время он выступал по телевидению. Говорил о самом насущном, скажем, о доле учителя. Сам, учитель от бога, он-то знал, как живет в нашей стране учитель. И мысль была проста: страна, где учитель нищенствует, не имеет права на выживание. Я слушал его, боясь пропустить единое слово.
Эфир у него отняли. Скучно, нет рейтинга.
Хорошо помню: в это время один известный губошлеп, друг и покровитель нашей яростной «демократки», толстомордой и глупой бабы, выступая по Центральному телевидению, произнес следующее: (цитирую дословно): «Послушайте, что он несет, этот выживший из ума старикашка!»
Он согласился выступить перед «слугами народа» (может, им удастся что-нибудь вдолбить) и вышел на трибуну Государственной думы. Его не слушали – посмеивались, разговаривали в полный голос, ходили по залу…
Не пригодился… Не пришелся ко двору. Чьими мы тогда советами только не пользовались! Шагу не делали, не спросив совета у саксов, соросов, биллов, гельмутов… И только один человек, чей совет, помощь, участие надо было бы принять с благодарностью, не понадобился.
Я только что вернулся из Питера. Рассказывают: в день, когда отдавали почести Александру Исаевичу, в питерских книжных магазинах смели с полок все его книги. Хороший знак – значит, общество выздоравливает. Значит, Солженицын еще пригодится! Значит, для него, великого гражданина, смерти нет. Ее и вообще нет – для того, кто хорошо потрудился в земной жизни и оставил о себе добрую память.
Хотелось бы закончить обращением к Президенту России: не ищите национальную идею, она есть, и лучше вы не выдумаете.
Вот она: сбережение народа.
Владимир Богомолов
Нынешние молодые люди, за редким исключением, не знают этой радости. Подобно скопцу, который никогда не знал плотской любви, а посему ничуть не страдает от ее отсутствия, нынешние молодые совершенно не чувствуют себя обездоленными. Они и не догадываются, какая это огромная радость – радость встречи с интересной книгой.
Мне их жалко. Не научившись читать, не сделав чтение привычкой, а затем жизненной необходимостью, не полюбивши книгу, они путешествуют по жизни гораздо скучнее, чем это было задумано Создателем.
Впрочем, я обращаюсь в пустоту. Объяснить это невозможно. Нельзя же человеку, с детства лишенному вкусовых рецепторов, объяснить вкус яблока или бифштекса с кровью.
Одним из самых сильных книжных впечатлений за последние тридцать – тридцать пять лет у меня был роман Владимира Богомолова «В августе 44-го». На мой взгляд, это самая глубокая и вместе с тем захватывающе интересная книга о войне.
Роман печатался в «Новом мире». С каким нетерпением я ждал выхода очередной книжки «Нового мира» с продолжением романа. Сравнить можно только с нетерпением ожидания встречи с любимой женщиной. С каким волнением, с каким предвкушением истинного наслаждения брал я в руки только что испеченный, пахнущий типографской краской номер журнала. Как я хотел снять фильм по этому роману!
Но снимать начал режиссер Жалакявичюс. Потом я услышал, что фильм закрыли, настоял автор. Уже тогда в кинематографических кругах поговаривали, что Богомолов невыносим, он придирается к мелочам, работать с ним очень трудно.
Спустя несколько лет я посмотрел отснятый Жалакявичюсом материал и порадовался за Богомолова. Уж лучше не иметь никакой экранизации, чем иметь такую. Литовский режиссер совершенно не понял романа, а главное, не был влюблен в него. Влюбленность в книжку, по которой ты снимаешь свое кино, совершенно необходима. Иначе вряд ли что получится.
Прошло еще несколько лет. Грянула перестройка, всюду воцарился бардак, и в кино – бардак. Не до фильмов.
В 1996 году мы приняли в Думе важный закон. «Закон о государственной поддержке кинематографа». Кино стало расти, как на дрожжах. Пора снимать. Не позвонить ли Богомолову?
– Да ты что?! – говорили мне. – Он жуткий человек. Истреплет все нервы. Не связывайся. Знаешь, как он будет с тобой разговаривать…
К тому же я так высоко ценил эту книгу, что был уверен – не потяну. Не смогу создать экранный эквивалент великому литературному произведению.
Вдруг узнаю: на «Беларусьфильме» режиссер Пташук начинает снимать «Август». Прочел сценарий – неплохо. С трудом дождался выхода фильма.
Фильм мне не мог понравиться. У меня же в голове был другой фильм, я столько раз мысленно поставил его…
И тут я решил позвонить Богомолову. Просто так. Выразить восхищение его романом…
Звоню. Называю себя. И слышу:
– Станислав Сергеевич! Если бы вы знали, сколько лет я ждал вашего звонка…
Вскоре Владимир Осипович ушел из жизни.
Но эти его слова помогают мне жить и снимать фильмы. Из всего, что я слышал лестного о себе, одна эта фраза стала самой высокой оценкой того, что я сделал в кино.
Сергей Бондарчук
Семидесятилетие Бондарчука мы отмечали уже без него. В этот день показали по телевизору «Ватерлоо». В свое время я пропустил этот фильм, много слышал о нем, но вот увидел впервые. Был потрясен. И опять мысль: «Какого режиссера потеряли!»
Одно время в злых на язык кинематографических кругах ходила шутка: «Если бы у Наполеона было столько войск, сколько у Бондарчука, он бы выиграл сражение». Да, возможно. Но дело в том, что и Бондарчук выиграл. Можно сказать, это был его Аустерлиц. Сегодня, спустя много лет, видно, насколько это большая и полновесная победа. Что бы мы сейчас ни говорили про то государство, в котором жил и сформировался как художник Сергей Бондарчук, оно было способно на немыслимые проекты – будь то эпопея с перекрытием рек, полетом человека в космос или грандиозное кинополотно «Война и мир». И, положа руку на сердце, спросим себя: разве не самым достойным поручались эти грандиозные проекты? Боже, что только не говорили о «Войне и мире» в кинематографических кругах! Это как же надо было вывернуть наизнанку общественный вкус, чтобы не заметить не таланта даже, а художнического подвига. «У него было много денег, у него была армия!» Как будто мы не видели обратных примеров, когда огромные средства, человеческие резервы были истрачены совершенно бездарно. Время все поставило на свои места. Тогда только один Георгий Данелия из тех, с кем мне пришлось говорить на эту тему, твердо и убежденно сказал: «Война и мир» – шедевр, а Бондарчук первый в десятке лучших российских режиссеров».
Бондарчук был сильный и мужественный человек. Другой бы не выдержал. Как только разрешили нести с трибуны все, что придет в голову, он первый попал под молот огульной критики. У всех на памяти революционный Пятый съезд кинематографистов: ногами топали тогда и свистели. У каждого из собравшихся в зале был личный враг в кино, всех своих врагов зал увидел в образе Бондарчука. Какое счастье, что вовремя ушел Герасимов, еще один выдающийся талант, кстати, учитель Сергея Федоровича. Они бы разделили заряды ненависти поровну, а так все досталось одному Бондарчуку. Он выдержал и даже сохранил свой неподражаемый юмор. Помню, донимал его один режиссер с «Мосфильма». Встречаю однажды Бондарчука в фойе концертного зала «Россия» на кинофестивале, в руках у него какая-то штучка, он говорит: «Вот посмотри, это такой прибор. Кладешь руку, и, если у тебя плохое настроение, в окошечке появляется черный цвет, если хорошее, то зеленый. Вот я коснулся, видишь – зеленое окошечко. А вот сейчас я подумаю про него (и называет фамилию режиссера)». Действительно, окошечко стало черного цвета. Он был очень искренний и простодушный человек. Умница, широко эрудированный, хитрый, как всякий хохол, но удивительно наивный человек.