– Нет.
– Дак чего тянешь? Хочешь, чтобы злые языки донесли? – Лиза подошла к окну.
– Жалко ломать. Так все началось хорошо… А зачем я ему такая?
– Вот дура! – ругнулась Александра. – Недоросль! Дак ведь не скроешь, ведь все равно узнает!
– Пока узнает… Не хочу эти три дня портить… Потом напишу… – Она повернула к подругам лицо с навернувшимися на глаза слезами. – Люблю я его, девочки…
Магазин оказался квартала за три.
– Можно я вас под руку возьму? – спросила Тамара.
Она была с правой стороны; обошла лейтенанта и просунула полную руку ему под левый локоть. Павел усмехнулся:
– Были друзья-военные?
Тамара неопределенно хмыкнула. Она шла, высоко подняв голову, косясь по сторонам – все ли видят, как она идет под руку с молодым пограничником.
Какой-то парень в полосатой футболке остановил велосипед, не доехав до них метров двадцать; отставил ногу с зашпиленной штаниной на тротуар.
– Здравствуй, – сказала Тамара, едва повернув к нему голову.
Павел поднес руку к козырьку – мимо шагал взвод розоволицых, только что из бани красноармейцев с вениками и полотенцами в руках. Взвод развернулся и вошел в ворота военного городка. На воротах плакат:
«Трудящиеся Советского Союза. Не забывайте о капиталистическом окружении. Будем неуклонно укреплять нашу Красную Армию и социалистическую разведку – ВЧК!»
– Лизка красивая, правда? – спросила Тамара.
Павел кивнул.
– Вы когда познакомились?
– Вчера.
– Вчера? – испугалась Тамара и посмотрела на лейтенанта – не шутит ли. – И уже решили пожениться?
– А что? Напрасно?
– Нет, что вы… Жена у вас – клад. Я только удивляюсь, как вы быстро разглядели…
– У пограничника глаз зоркий, – усмехнулся Павел, вспомнив ребят с тетюшской лестницы.
– Вы на какой границе служите?
– На западной.
– А-а… – протянула Тамара с уважением. – Диверсанта приходилось брать?
– Приходилось.
– Лично?
– Лично – нет. Всей заставой…
– Орден у вас за это? – Она кивнула на Красную Звезду.
– Нет. За Хасан.
– Воевали! – ахнула она.
– Это еще не война. Пограничный конфликт…
– Вот и дошли… – сказала Тамара.
Около магазина торговали мороженым.
– Хотите мороженого?
Продавщица выдавила формочкой кружок обложенного вафлями мороженого.
– А себе?
– Вы пока угощайтесь – я в магазин на минутку. – Он взглянул на часы. – Десять минут, отпущенные нам, кончились. А еще обратно топать…
– А вон оно, наше общежитие, – кивнула Тамара.
И правда, за высокими тополями совсем рядом белело знакомое двухэтажное здание.
– Чего же мы кружили? – Павел подозрительно поглядел на Тамару.
Она расхохоталась.
– За ваше счастье! – подняла бокал Александра. – Венера, выпей! Хотя бы пригуби… За Лизавету!
Венера чокнулась с Лизой и Павлом, но пить не стала. Навалились на пироги.
– Вкусный перемяч, – похвалила Тамара.
– Эч-пичмяч, – поправила Венера. – Перемяч – другое, по-вашему, беляш…
– Давайте, девки, после практики к Венерке закатимся, – предложила Александра. – Лес, речка, ягоды. Каждый день будем этот эчемяч трескать…
– Эч-пичмяч…
– Когда у вас практика? – спросил Павел.
– С понедельника. А вам когда на службу?
– Двадцать второго.
– Говорят, войны не будет? – полуутвердительно спросила Тамара.
– Это почему? – повернулась к ней Александра.
– Газеты пишут.
– Ты готовься к худшему, как в песне поется: «Если завтра война…» А ты и палец как следует перевязать не сможешь… Я дак, если война, сразу в действующую попрошусь. Девка здоровая – самый раз раненых из огня таскать… А вы как думаете, Павел Иванович? Как там немцы себя ведут?
Павел вынул из кармана газету.
– Вот, говорят, передвигаются, новые части перебрасывают…
– Это мы знаем, читали. Ваши собственные наблюдения?
Павел улыбнулся:
– Уезжал, было тихо. Они рядом, за Бугом…
Лиза придвинулась к Павлу, легла щекой на плечо. Он разлил по стаканам портвейн. И обнял Лизу.
Александра покосилась на них, подняла свой стакан.
– И все-таки за то, чтобы ее не было! – сказала она проникновенно и отпила глоток. – А теперь давайте чай пить с вареньем…
– А что, если за Волгу махнуть? – предложила Тамара. – Лодка будет, я сговорюсь…
– Мне в техникум надо слетать, – сказала Александра. – Разве часика через два…
– Раньше я и не успею, – сказала Тамара. – Значит, договорились – в одиннадцать? Вы как, Павел Иванович?
– Я не прочь искупаться…
– Ты бы отдохнул, Паша… – тихо сказала Лиза. – Он всю ночь не спал. Я на его койке дрыхла…
– Я совсем не хочу.
– Дак мы все равно сейчас разбежимся, – сказала Александра. – В одиннадцать встретимся. Хорошо, Лизавета? А вы отдыхайте…
– Не беспокойтесь, я действительно не хочу.
– Так… – поднялась Тамара. – Не желает добром – мы его свяжем. Нас много… Ну? – Она грозно надвинулась на него. – Будете сопротивляться?
Павел поднял руки:
– Сдаюсь…
Он проснулся, когда солнце стояло уже достаточно высоко. Прямые лучи его падали на подоконник – дальше, в глубь комнаты, не доставали. На краю кровати сидела Лиза и смотрела на него.
– Кто тебе снился? Не женщина, нет?
Он привлек ее к себе и снова закрыл глаза. Она прошептала ему в шею, щекоча ее губами:
– Я люблю тебя… Очень… А ты?
Он приподнял ее, перенес через себя, уронил одетую на постель рядом с собой. Целовал, расстегивая кофточку, сходя с ума от жаркой упругости молодого тела.
– Дверь… – сдавленным, мучительным шепотом сказала она. – Дверь…
Лодка шла споро, держа к противоположному берегу чуть наискосок, чтобы не сносило течением. Павел разделся до пояса, греб сильно, легко, радуясь забытой работе.
– Ладно гребешь, старшой, – оценил его мастерство рябой загорелый рыбак – хозяин лодки, правивший кормовушкой. – Видно, что речной человек.
– Свой, волжский, – подтвердил Павел.
– На зорьку со мной не хочешь съездить? Тут на озерах окунь хорошо берет…
– Ему скоро уезжать, – опередила ответ Павла Лиза и положила ему руку на плечо.
Рыбак улыбнулся:
– Строгая у тебя жена… Ну, ладно… Как там германец себя ведет? Не поумнел? Бивали мы его в шестнадцатом… Но, надо признать, солдат крепкий. Дисциплина у них, я тебе скажу…
Тамара вдруг с визгом выпрыгнула из лодки, обдав сидевших в ней брызгами, вынырнула, поплыла саженками к берегу – он был уже близко, низкий, песчаный, весь в отмелях.
– Черт – девка! – Рыбак отер с лица брызги, сказал: – Купайтесь тут. А я поеду тальника наломаю…
Они шли обнявшись вдоль кромки воды. Два следа – большой и маленький вились на отполированном водой песке. Следы то сближались и путались, то расходились в стороны, вот они снова сошлись, повернулись друг к другу носками – дальше повел один большой, глубоко отпечатавшийся в песке след.
– Отпусти меня! Тяжело ведь… Ну, хорошо, хорошо – сильный… Вижу…
Он закрыл ей губы поцелуем, мягко опустил на песок.
– Пусти! Девчонки увидят…
Он откинулся на спину, раскинул руки на горячем песке.
– Хорошо-о!
– Идите-е к на-ам! – звали из воды три черные в костровом свете фигурки. Оттуда слышался и далеко разносился над водой смех, визги.
Снизу, против течения, шла лодка, груженная ворохом сучьев. На корме сидел мальчишка, правил веслом. Отец его, впрягшись в бурлачью лямку, шел берегом, тянул лодку «бечевой».
– Поцелуй меня…
– Нельзя, – Лиза возилась около него, засыпала горячим песком. – Увидят…
Она легла рядом, положив голову ему на руку. Перевернулась, уткнулась губами в сгиб у локтя.
– Как вкусно ты пахнешь…
…А уже работала Машина Смерти.
Сходили с ее конвейеров новенькие автоматы, и какие-то руки жадно расхватывали их, стирая смазку… Из черных зевов цехов выкатывались, скрежеща гусеницами, танки… Ввинчивались взрыватели в металлические болванки бомб… Какие-то люди в чужих одеждах целились и стреляли в мишени… И генералы склонялись над картой, исполосованной черными стрелами…
Словно все злые силы срочно объединялись и договаривались, как скорее растоптать, убить, уничтожить эту неуместную, оскорбляющую их Любовь, что соединила сейчас двух людей на узком солнечном берегу…
Уставшие, они играли после обеда в лото по пятачку карта.
Как всегда, на полную мощь работало радио, передавали музыку. Тамара, набрав полную горсть бочоночков с цифрами, выкрикивала каждый раз с новой интонацией:
– Барабанные палочки! Двадцать пять! Семнадцать!
– Квартира, – тихо сказала Венера.
– Вот тихоня-везунья! – Тамара долго шарила в мешке, выискивая новую цифру. – Пять!
– И у меня квартира, – довольно заулыбался Павел, накрывая пятерку пуговицей.
По радио объявили: «Шопен. Второй концерт для фортепьяно с оркестром. Исполняет юный пианист Слава Рихтер…»
Из тишины эфира тихо выплыли и пролились в комнату нежные звуки рояля.
В дверь постучали.
– Да! – сказала Александра. – Да входите же!
В дверь просунул голову парень, большой, рыжий, робко таращивший глаза на большую компанию за столом. Из коридора донесся звук патефона, игравшего «Прекрасную маркизу» с заезженной пластинки.
– Тому можно?
– Входи, чего мнешься! – велела Александра.
Парень неловко, боком просунулся в проем двери, покосился на лейтенанта, на Тамару, соображая, нет ли между ними какой-нибудь связи, и облокотился о косяк, небрежно засунув руки в карманы. Чувствовалось, что он смущен и развязность эта деланая. Одет он был парадно: темный шевиотовый костюм, галстук, парусиновые туфли крепко намазаны зубным порошком – облачко белой пыли поднималось с них при малейшем движении, незапыленными оставались только следы на полу.
– Кончим? – предложила Лиза. – Все равно Венерка выиграет.
– Вот еще, – небрежно отмахнулась Тамара от ухажера. – Подождет… «Чертова дюжина»!