– Обыкновенные. Спи! – Павел прижал ее голову к себе, зарылся в волосы. – Молодые здоровые парни с автоматами…
– Ну да… Они ведь тоже люди. И у них есть девушки там, в Германии. Зачем они полезут к нам, что мы у них отняли?..
– Не думай об этом. Мы будем жить сто лет…
– Ты любил кого-нибудь?
– Не так, как тебя. Мне нравились некоторые девушки. Тянуло к ним иногда. Но проходило время, и я их забывал…
– А меня? – испугалась она. – Меня ты не сможешь забыть?
– С тобой – другое. Ты все перевернула во мне, переставила по-своему. Я сел на пароход одним, а сошел совсем другим человеком…
…Они не знали, что война уже шла. Пока еще тайная, вероломная, исподтишка и поэтому еще более страшная.
В эту ночь на одной из проселочных дорог приграничной полосы «красноармейский патруль» остановил штабную машину. Седой полковник, ворча, полез за документами и тут же был убит наповал двумя выстрелами в упор. Пули сразили его шофера и адъютанта – такого же, как наш герой, молодого старшего лейтенанта. Напавшие сели а машину и уехали…
Работала рация в лесу. Радист, торопясь, выбивал на ключе шифр…
И какой-то безусый красноармеец, охранявший водокачку, вдруг вскрикнул и упал лицом в землю – между лопатками у него торчал нож. Серые тени, не останавливаясь, пробегали над его телом.
И кто-то сквозь окуляры бинокля изучал наш берег – столбы, «секреты», заставу у реки. И что-то наносил на карту…
Война уже шла…
Павел проснулся и рывком сел на постели. На подушке, где сохранилась вмятина от головы Лизы, лежало солнечное пятно. Он посмотрел на часы и торопливо стал одеваться.
В комнату постучали.
– Встали? – спросила Тамара, приоткрыв дверь. – Как рука? Ой, доброе утро!
– Доброе утро, Тамарочка. А рука – ничего… – Он взмахнул перевязанной рукой, чуть поморщился. – Свербит немного…
– Где Лиза?
– Где-нибудь тут. Я только проснулся. Спал как убитый.
Тамара выглянула в коридор.
– Входи! – За руку она втащила в комнату стеснительного юношу в гимнастерке, обтянутой портупеей, в зеленых юнгштурмовских галифе. – На живого пограничника полюбоваться пришел. Знакомьтесь, Павел Иванович, – мой брательник. Знакомься, Сергей.
Павел протянул ему руку, тот пожал, не спуская глаз с ордена на гимнастерке.
– Какой жених вымахал – в десятый класс перешел. Мечтает стать пограничником.
– Вы специальное училище заканчивали? – робко спросил Сергей.
– Специальное. Войск НКВД.
– А где оно находится?
– Ишь ты! – улыбнулся Павел, доставая из чемодана помазок и бритвенные принадлежности. – Вот будешь поступать – в военкомате узнаешь. А пока военная тайна.
– День сегодня восхитительный, – протяжно сказала Тамара, отходя от окна. – Поехать бы купаться… – Она подошла к столу, взяла в руки записку. – Это вы читали?
– Где? Нет…
– «Ушла на базар. Скоро вернусь, и будем завтракать. Целую. Лиза», – прочла она и подала записку Павлу Ивановичу. Вам бы фруктов в дорогу взять. У нас здесь вишни вкусные…
– Какой базар? – недоуменно сказал Павел, пробегая глазами записку. – У меня поезд через полтора часа…
– Как? – удивилась Тамара. – Вы же вечером…
– Да нет, на вечер не получилось. Ах, черт, вчера не сказал, не хотел расстраивать.
– Она что, не знает? – растерянно спросила Тамара.
– Нет. Где этот базар?
– Неблизко. Да вы не волнуйтесь, Павел Иванович, давно она ушла?
– Я же спал…
– Ах, батюшки, беда какая! – засуетилась Тамара. – Вы ждите, а мы с Сергеем помчим ей навстречу. Вы ждите! Вокзал тут близко, за полчаса добежим.
Постучавшись, вошли Александра с Венерой.
– Доброе утро. Что случилось?
– У Павла Ивановича поезд через полтора часа, а эта балда не знает – на базар унеслась… – В глазах у Тамары дрожали слезы, она почти плакала. – Мы с Сергеем побежим ей навстречу, а вы, если нас через час не будет, прямо на вокзал идите. Мы туда примчимся…
– Она же с ума сойдет! – тихо сказала Александра. – Как же это вы, Павел Иванович?..
Павел заходил по комнате.
– Ну, чего стоите? Марш! – прикрикнула Александра на Тамару.
Тамара с Сергеем выбежали из комнаты.
Все трое замолчали. Тикали часы-ходики. Репродуктор играл бодрый спортивный марш:
Физкульт-ура! Ура! Ура! Будь готов!
Когда настанет час бить врагов,
От всех границ ты их отбивай,
Левый край, правый край, не зевай!..
– Вот незадача! – Павел вздохнул, поднялся: – Побреюсь, и пойдем…
Он ушел в умывальную комнату.
– Хороший человек, – вдруг сказала Венера.
– Мы тоже не какую-нибудь фифу за него отдаем, – серьезно заметила Александра.
– Да, – согласилась Венера. – Славная пара. Он ее любит, ты заметила?
– Ну, как дети, ей-богу! – Александра ударила кулаком по коленке. – Как малые дети! Жених на границу уезжает, а ее нет!
Венера встала.
– Я ему пирогов заверну на дорогу…
В маленькой кассе-будочке Павел купил шесть перронных билетов, подал их контролеру.
– Тут должны подойти две девушки и юноша с ними. Наверное, будут опаздывать. Пропустите их, пожалуйста… Скажите, ждем у восьмого вагона…
– Будет сделано, товарищ военный, – полная женщина-контролер взяла билеты.
– Такие, знаете… очень красивые девушки…
Контролер улыбнулась:
– У нас в Ульяновске все девушки красивые. – Она хитро посмотрела на пограничника. – Разве не так?
– Так, – согласился Павел.
– То-то! На всю Волгу гремим! Вы не беспокойтесь, товарищ командир, – узнаю…
Обежав весь базар, Тамара с Сергеем снова встретились у входа.
– Нет?
– Нет.
– Где же она? Ах, несчастье!
Другой дорогой они побежали к дому. Лизу увидели издалека, около киоска. Придерживая коленкой полную сумку с продуктами, она придирчиво выбирала мужской одеколон.
– Возьмите тогда «Двадцать лет РККА», гражданочка! – предлагал продавец, теряя терпение. – Немного дороже, зато запах, как в саду царя Соломона.
– Лизка-а! – Голос у Тамары сорвался на плач.
Лиза повернула к ней лицо. Секунду назад счастливое и спокойное, оно вдруг разом переменилось, посерело, сникло от предчувствия чего-то ужасного, потому что и этот женский крик, и сама фигура Тамары, приближающейся к ней, несли с собой огромное и неотвратимое несчастье. Лиза это почувствовала и, не успев еще узнать, в чем дело, уронила на землю сумку – упали и рассыпались в пыли ягоды, спелые вишни… Тамара подошла, бессильно прислонилась к киоску. Глотнув воздуху, сказала:
– Павел уезжает.
– Когда?
Тамара посмотрела на маленькие наручные часики.
– В десять двадцать. Сейчас…
– Я побегу?.. – не двигаясь с места, скорее спросила, чем сказала Лиза.
Тамара покачала головой:
– Поздно… Осталось семь минут…
– Я все-таки побегу, – бесцветным голосом сказала она и снова осталась на месте. Тамара обняла ее, уронила голову на плечо, заплакала…
– Будем прощаться, – сказал Павел. – Что ж, ничего страшного. Все равно скоро увидимся. Скажите – пусть собирается в дорогу…
Они стояли спинами к вагону, смотрели в сторону входа на перрон. Печально пробил колокол. Пассажиры, теснясь, залезали в вагон, толпились за спиной кондуктора.
– Ничего страшного, – повторил Павел. – Жаль, конечно, что так глупо… – Улыбнувшись, протянул руку Александре. – Желаю успеха!
Подал руку Венере.
– Буду есть пироги и всю дорогу вспоминать вас.
Опять помолчали немного.
– За Лизавету не беспокойтесь…
– Я спокоен. Это счастье, что у нее такие подруги… В следующие каникулы приедете к нам в гости. Хорошо?
– Пора! – сказала Александра.
Он ступил на подножку.
– Скажите Лизе, пусть напишет. А я в воскресенье приеду, сразу дам телеграмму…
Поезд тронулся. Девушки замахали руками.
– Счастливо, Павел Иванович! Счастливо!
Вагон удалялся, а Павел, выглядывая из-за спины кондуктора, все смотрел туда, мимо подруг, где был вход на перрон. Потом прошел в угол тамбура к противоположной закрытой двери. Дрожащими пальцами достал папиросу…
В воскресенье утром Лизу разбудил репродуктор. Диктор объявил: «Московское время шесть часов утра. Сегодня воскресенье, 22 июня…»
Подруги спали или делали вид, что спят. Репродуктор все-таки здорово гремел, Лиза встала и убрала звук.
Она снова легла, но уже не спалось. Лежала с открытыми глазами, вспоминала…
Она встала и подошла к окну. В тени тополей дворник поливал цветы, его дочь, маленькая девочка, играла в «классы» на расчерченном мелом тротуаре. Усталая пара, парень и девушка, держась за руки, возвращались домой, пробродив всю ночь. Город пробудился, но здесь, в строгой казенной комнате, куда не достало еще солнце, было тихо. Подруги спали. Она спрыгнула с подоконника, подошла к столу и опять задумалась… Взяла лист бумаги и села писать письмо. Написала: «Милый Паша…» И зачеркнула, смяла листок тетрадочной бумаги. Крупным ученическим почерком вывела:
«Дорогой Павел…» Но, помедлив, забраковала и это обращение.
Сидела и смотрела в тополиную листву за окном, кусала ученическую ручку. Потом быстро, размашисто написала: «Любимый…» И дальше уже не останавливалась. «Любимый, – писала она. – Я не могу жить без тебя. Каждый день, каждый час, каждую секунду я думаю о тебе. Где ты? Что теперь с тобой?..»
Она плакала, слезы скатывались по щекам, падали на руки, на бумагу. Она не вытирала их и все ниже склонялась над столом, продолжая писать это первое из бесконечной серии страшных, кричащих о любви писем, которым так и не суждено было быть прочитанными.
Письмо это не нашло адресата.
Два часа сорок минут назад через все западные границы страны началось и сейчас продолжалось страшное, невиданное по мощи ВТОРЖЕНИЕ.
Сто пятьдесят две дивизии, оснащенные самыми современными орудиями смерти, обученные жечь и убивать, уже жгли наши дома и убивали советских людей, и первыми приняли смерть солдаты на линии пограничных столбов.