ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ВТОРАЯ КНИГА
Laissons venir la Muse,
Elie osera chanter;
Et, si le jeu t’amuse,
Je veux te la preter…
Сам повторю я Святославу,
Что пел Сиане молодой
Стрела
К. С.
…quc j’aimais urc mortclle,
boudeuse ct depitcc…
Харитами благословенна
И музой благословлена,
Судьбою злой отлучена
От пламенной твоей вселенной: –
Так в холодный зев могилы,
В лоно матери земли
Сходит царственной стопою
Луч лазоревой дали.
Твердь ленится звездой падучей,
Пророчит сладко смерть ее:
И мы покинем бытие
И так же промелькнем за тучей: –
Но и ты, сияя злата
Легкорунною волной,
Путь богатый и беспечный
Оставляешь за собой.
Но на покинутые нивы
Несется быстрый водомет:
Земля могучая возьмет
От взгляда тверди прихотливой: –
Победительница младость!
Дай вкусить твоих волшебств,
Тайных ночи воззываний,
Неиспытанных естеств!
Пряхи
Если б я была царица,
Третья молвила девица…
Легкокрылыми ветвями
Вход печальный оплетен, –
И таится сумрак серый
Усладительной пещеры
Неописанных времен;
От роскошеств алчных мира
Утаивши голос свой,
Сестры пряли и играли,
Прялки быстрые плясали
Над землею огневой,
Их пленительные руки
Исчезают в высоту:
(Эти муки! это пламя!)
И заморскими глазами
Нежно мерят пустоту, –
– Здесь великою судьбою
Нам заказаны пути –
Сестры, сестры! оглянитесь:
Если в лес заедет витязь –
Как он сможет нас найти? –
– Нет, воителю в дубраве
Не вернуться суждено –
Это старшая сказала;
Ей ответствуя, плясало
Тонкое веретено, –
На ее тревожном взоре,
На девических устах:
Мы не верили потерям:
Словно в некий дымный терем
Милый обратился прах.
И сложив спокойно пальцы
(Средней странен был ответ): –
– Ах, не мил жестокий жребий –
Мы плывем в зеркальном небе
Тихих и блаженных лет…
Но пылающие косы
Сбросив с ясного чела –
(И божественная радость
Первозданной ночи младость,
Над пещерой расцвела):
Нежно младшая шептала,
Обрывая лепестки:
– Если сердце нас научит,
Если нас судьба разлучит,
Я погибну от тоски.
Лишь тебе судьбой блаженной
Сей безмерный дан удел –
Окрыленными стопами,
Заглушенными тропами
Покидать земной предел –
Ты, поэтова судьбина.
К ней веди тропой ночной: –
Ах, она улыбкой ранит,
Ах, она к пещере манит –
Заколдованной рукой
Земли бытие
П. Ю. Бартеневу
Богиня! ты ли петь вручила
Моим хладеющим перстам;
Улыбкою путеводила
К земли взрывателям, ключам.
И посох твой – взнесен над тучей.
Он дольний указует храм,
Над яростью грозы кипучей,
Опровергая молнии лет,
Высокий он возносит случай
В неистощимый огнемет!
Путей водитель увенчанный
Вт. туман лиановых лесов,
Почто же вновь игрою странной
Ты опечалиться готов!
Как жизни беглой катахреза
Ударит кольцами оков, –
Но мир ландшафтами Фриеза
Взнесет пылающий возглас,
Как оный рыцарь Веласкеза
Язвительной тоскою глаз. –
Так и тебе, о гость печальный!
Так памятен широкий Нил –
И на волне его хрустальной
Отдохновенный крокодил,
И я восполню эти тени
Песчаный, явный солнца пыл;
Так: – если низкий дол сиренев
И никнут голоса вещей.
Судьбою дан тебе, Бартенев,
Путеводитель скарабей
Тапиры
Т. Ч.
Раздвинулись сухие тростники,
Луна ущербная свой лик скрывает;
Чей топот осторожный возникает
У ила мягкого моей реки? –
– Завыл шакал, исполненный тоски,
Там быстрой точкой птица приплывает,
Там сонною волной плавник играет,
Серебряные бросив угольки… –
Вот тяжкий хрип и облик кажет мрачный
Угрюмый, сумрачный вожак – чепрачный –
И, хрюкая, другие вслед за ним –
У вод, дробя холодные сапфиры,
Поднявши хобота в воздушный дым,
Посапывая, влагу пьют тапиры
Шуты Эразма Грассера
Je sufs le nain de
Monseigneur le roi
Вот на полочке отвесной
Пляшут старые шуты, –
Полихромии чудесной
Простодушные черты: –
«Мы потешим королеву,
Мы попляшем так и так; –
Предан тайному напеву
Каждый быстрый, нежный знак!
«Бьет веселый миг измену
Бубенцом на голове, –
Мы потешим шателэну
На вечерней мураве!»
И – носками землю пашут,
Мнут высокие цветы;
Вот так пляшут! вот как пляшут
Грассеровские шуты
Источник юности
Холодные фонтана всплески
Неизмеримы и легки.
Скрипят тяжелые повозки,
Носилки, тачки и клюки.
Вы, старцы – горести и мира
Надеждою увлечены!
Звенящая, пали, порфира,
На холод темной тишины:
Жизни цветущие заботы
Благотворительный фонтан
Подъял в свои водовороты
Как в некий золотой туман.
И пир поет на травах пышный,
И каждый странник, каждый гость
Рукою буйной и неслышной
Здесь выжмет молодую гроздь.
Душа свободная! ты рада
Смеяться сумрачной судьбе! –
И вот блаженная награда:
Кранаха кисть поет тебе
Посейдон
Как зов единственной свободы,
Но лишь к тебе, но не ко всем; –
На темный мир низвергнув воды,
Тебя я поднял, Полифем
И остров твой, пустынь пустыня:
Песчинка в яви бытия,
Там не коснется благостыня
Тебя; там утвердился я
И взор циклопа не пронижет
Чреды атлантов облаков:
Где валуны вал милый лижет –
Сеть непреложная оков
И ты, осколок мирозданья,
Миросоздание мое,
Влачи, влачи свое пыланье
В изломленное бытие.
Доколе мудростью ведомый
Не ополчится на тебя,
Воин, мои презревший громы:
Испепеляя и губя,
К себе летящий из себя
VIII
На острове Схерии
К. С.
Мы ж утратим юность нашу
Вместе с жизнью дорогой
Странник! жди, нетерпеливый,
Здесь целенье тишины,
Многошумные оливы
Алкиноевой страны.
Исчезает, смутно рея,
В дали мутно голубой
Покрывало Левкотеи
За волнистою чертой.
Сумрак падает блаженный
В феакийския поля,
Сон дарит тебе бесценный
Миротворная земля.
…- Где я, где я? восклицает
Странник, простирая взор, –
(Рай высокий ниспадает
На божественный простор!) –
Мяч трепещущий взлетает
В радостные небеса
И его внизу встречают
Дев пугливых голоса.
Мяч томится легколетный
В ослепленной вышине; –
– Будешь с нами беззаботный
Странник в мирной тишине! –
Сердце падает в испуге,
Исчезает мяч в волнах –
Бьют копыта брег упругий
И тревожат звонкий прах.
Что времен твоих обиды
И побед далекий клик! –
Здесь царевны – Артемиды –
Пред тобою стройный лик.
Преклонись в своем убранстве
К нашим милым берегам,
Из далеких, темных странствий
Дием ты заброшен к нам.
Ты из мирной вышел чащи
Без одежды, без меча!..
– И сверкает бич звенящий,
Мулов добрых горяча.
В сердце трепет тонет тая
Бури грозовая мгла, –
Не сама ли Навсикая
В путь желанный повела!
А на отмели – нагие,
Гостя в город проводив,
Пляшут нимфы золотые
В темной зелени олив
Апрель 1912
Бродяга
А. А. Сидорову
Он три года плавал на корсаре,
Он топил купцов и бригантины;
Пил свой джин и спал на жесткой наре
И смотрел как прыгают дельфины.
С черной мачты он кричал кукушкой
Если видел на море француза,
С сорокавосьмифунтовой пушкой
Отбивал он лучшее из груза.
Раз за ними гнался англичанин,
Но корсар отбился в дали скрылся,
Вечер был неясен и туманен, –
И он ночью снова появился.
Абордаж! солнце морских безумий! –
Острым крючьям ядра не препона!
– Победили. Заперли матросов в трюме
И взорвали «Гордость Альбиона».
Радуйтесь, просторы океана,
Этой жертве дымной и богатой
– Оглушили О’Коннеля капитана,
И живого добыли пираты.
Захватили жемчуг Брамапутры,
Шестьдесят бочонков полных эля
И, едва лишь засветилось утро,
Вздернули на рею О’Коннеля.
Но их в гавани одной поймали.
Экипаж приговорили к смерти;
Только пять матросов убежали, –
С стражею дрались они как черти.
Он бежал; в портах ласкал цыганок,
Пропил все – теперь он лишь бродяга;
Он поднялся нынче спозаранок
И идет из города Сант-Яго;
Плачет зори. ка над тихим востоком
И ласкает роса полевую розу; –
Он теперь на бриг поступит коком
И уйдет на дальнюю Формозу.
Он идет, идет простой бродяга, –
И сума его мало весит;
Он идет в Мэриленд из Сант-Яго,
В Мэриленде его повесят
Мятеж
– Ville briitce!
– Bourgeois pendus!
С утра ревели в предместьях.
Нестройные голоса
Кричали, что в ближних поместьях
Пылают луга и леса,
Что нет нам счастья без воли.
Что всякий смеет дышать,
Что в городе нет соли
Что нужно идти умирать,
Что народ не пойдет в пещеры
Искать серебро и ртуть,
А черные револьверы
Пробьют надежный путь.
Воздадим же дикое мщенье
За дикое горе и боль –
Переполнил чашу терпенья
Сжигающий алкоголь!
Кричали толпой, в одиночку,
А у входа в темный подвал,
Один, вскочивши па бочку,
Ломая руки, – звал;
Говорил им: «Братья! братья!
Или стоны везде не громки?
В железные ада объятья
Пусть падут феодалов потомки!
«Мы сами назначим плату.
Забудем черные лямки;
Мы – рассвет, а к злому закату
Смерть придет в родовые замки!
«В дней прекрасных взлетим лазурь мы.
Несказанное станет понятным!
Мы разрушим башни и тюрьмы –
Конец сим позорным пятнам!
«А паркет высокой палаты
Черной кровью весело вощить!
Если нас растерзают гранаты,
Жен, детей мы пошлем на площадь!..»
И вой поднялся неровно
(В эти синие утра огни)
И как волки на стадо овнов,
Гремя, побежали они. –
И ветер хлестал им за ворот
И пел он (голос тоски) –
И вонзила толпа в город
Белоснежные свои клыки
Маркитантка
Сброшен твой наряд убогий,
Отдых сладкий приготовь:
Пусть одной с тобой дорогой
Темная идет любовь:
И холодный взор не прянет,
Но, закинув бледный стан,
Он опять дрожащим станет
В новый, сладостный обман.
– Ты спокойно отвратила
Равнодушные глаза,
Радость сердце осветила,
Этой ночью озарила
Радость дикие глаза. –
Пусть приходят – медью черной
Побряцать – и припадать,
Пусть идут стезей покорной
Груди белые лобзать.
Ты играла, ты забыла
Это слабость или стыд!
И коварная, манила,
Улыбалась, уходила
И теперь твой свет избыт!
Ты острей вонзись, терновник!.
Сном забытой тишины:
И последний твой любовник
Ухмыльнется со стены
В музее
Вошла угловатой походкой
Как мальчик в этот зал.
Под старой франкской решеткой
Я стоял и ждал. –
И платья огонь лиловый
Плеснул на статуй снега,
И голос ее суровый
Блистал и пел как пурга.
(И стены круговоротом
Потеряли прежний лик.
Перед этим полетом
Немел безумный язык.
(И в зале гас чей-то венчик,
Гас, иссякал, мерцал;
Я был в ее бубне бубенчик,
Я покорно и буйно плясал.)
И, щелкнув пальцами нежно,
Кавалеру сказала она:
– Вы смотрите слишком прилежно,
– Эта фреска скучна.
А он, блеснув ботинком,
Смеясь, уверял ее.
Что только скучным былинкам
Даровано бытие.
И они ушли из зала.
И, внезапно взглянув на меня.
Она ему приказала:
– Сегодня я буду твоя
После книги
Ainsi je voudrais, une nuit… etc
Кого то хотел забавить
Иль славить (все равно) –
Мне нечего было прибавить,
Когда я прочел его;
Я знал, что он так же думал
И так же не верил как я –
И страсти далекой шумы
Отгадала душа моя:
Осмелился тайно и дерзко
Порочить темную ночь, –
Он – раб золотого гротеска,
Ее – безумную дочь.
И, надев на нее алмазы
И тонкий железный браслет.
Он ей сказал черноглазой.
Что он ее поэт.
Она же в восторге: «– Скиталец!
Вот вещий и робкий знак:
На ткань ночных моих пялец
Возлег ее царственный мрак!
«И праздник мой темный, ясный
Почиет в серебряных иглах:
Ты погибнешь, пловец несчастный,
В ласковых этих волнах!»
И душа его побледнела
Над благословенным путем.
А ее золотое тело
Расцвело диким цветком
Histoire
Осторожно медный звякал…
Страж недремлющей руки;
Я капризничал и плакал
Обнимая башмачки.
И она как старец некий,
Мудро страсти озлатив,
Стройно опускала веки
Словно паруси в залив.
И смеялась, и простила
Страсти легкие дары;
Тонкий пояс уронила
На пушистые ковры
Сентиментальное путешествие
– Нет, сказал Дик, разбивши третью кружку, – пусть будет проклят однажды и навеки «Зеленый Медведь», где меня угостили медовой настойкой, вместо древнего хереса, о коем был столь прекрасного мнения Фальстаф, мой друг, – клянусь Вакхом!
И, ударив кинжалом в грудь графа ди Триньяно, разбойник выпрыгнул в окно и побежал по пустырю, заряжая на бегу пистолет
Все нежные имена
Твоих милых рук недостойны!
И судьба, что тебе суждена
Глубока безмерно и стройно.
И ткни твоих ресниц
Прекрасней бронзы и злата:
Не крылья ли веселых птиц
На светлом лике заката!
– Нет, мы стоим у границ,
Где нет предела, возврата!
Лучи плененные поют,
Твоих касаясь пальцев:
Какой приятнейший приют
Для магов и скитальцев!
Ио виселицы золотой
Ужасен вид и мрачен:
И вот – уже перед тобой
Мир озлащен, прозрачен.
И нет нам радостей иных,
И нет иных нам плясок, –
Как крыться в крыльях золотых
За кружевами масок!
И будет наш веселый бал
Пленительно банален,
Зане не раз я воздыхал
У тех опочивален;
Зане не раз я целовал,
Безумец – руки эти
И нам судьба: прийдя на бал,
Понять: мы только дети,
Мы все расскажем ввечеру,
Мы будем откровенны:
Понять сумеет тот игру,
Кто ей пребудет пленный. –
Кто, распростясь с своей судьбой,
Всем скажет: – Путешествии
– Любовник я теперь – со мной
– План Африканских шествий!
И мы простим ему печаль
Отчаянье и слезы; –
Как вам с тобою было жаль
Потерянные грезы!
Ласкает и палит июль
На вашем платье гарус…
Пожалуйста! возьмите руль
И натяните парус
Сказки
«И воскликнул: – О, небесное, божественное существо… – и проч.»
Мы рассказывали сказки,
Два поэта – ей одной,
И красавицы смеялись
Над затеей неживой.
Каждой золоченой фразой
Мы напоминали ей,
Что мы отданы навеки
Кругу блещущих цепей.
Как сияет цвет счастливый,
Как полдневная звезда, –
Так приветливо девица
Улыбалась нам тогда.
Мы не знали где ей будет
Богомольно отдохнуть
И зачем ей жизни хладной
Дан неизгладимый путь,
Но прочли в очах спокойных!.
Наши верные мечты
Мертвый и холодный трепет
Несказанной пустоты. –
Но мы знали, что героям
Только радость – умирать
И мы бросились спокойно
В омут зыбкий – просиять!
И хотя мы вспоминали
Будущего весь черед,
Мы не верили, что сердце
День таинственный сожжет,
Что и ей, колдунье нежной.
Страстный будет день сиять,
На лицо ее положит
Мертвую свою печать.
Два поэта – только сказки
Мы рассказывали ей;
Нам блистали арабески
Легких завитых кудрей.
И нежданной похвалою
Нас приветил не один,
Пробегавший легкой тенью,
Взор насмешливый мужчин,
А когда мы уходили.
Вспомнили мы о другой,
Чья свобода, чье мученье
Вянут розой неживой
Мгновение
…На миг очарованьем,
На краткий миг была мне жизнь моя
Были речи смутны и спутаны
И, смутясь – я умолк;
Были плечи ее закутаны
В нежный, черный шелк,
Но она голубыми взорами
Мне сказала (любовь моя!):
Что жалеет и любит укорами
И не жаль ей ее бытия;
И биеньями благодатными
Сердце билось и пело мое –
И не мог ей словами понятными
Я сказать, что люблю ее
Смятение
Играет солнце мятежно
В лазури огневой;
Но она улыбается нежно
На голос неявный мой.
Как там закатные трубы
Гремят, приветствуя ночь;
Но морские эти губы
Отходят так тихо прочь.
И вновь буреносные луки
Взрывают облачный стон;
Но она поднимает руки
И мир как легкий сон.
Тебе, время, не измерить
Безумья моего:
Ты не можешь поверить
Что она лишь и я, и вокруг – никого
Сон
И. М.
Yadwigha dans un beau rive
Я смущен сомненьем нежданным:
И мне надо ли верить ему?
Убаюканным, обаянным
Уплывать в ревнивую тьму –
– Ты – мне плот помогала строить.
О, богиня богинь, Калипсо…
(Пожалуйста, посмотрите эту картину
Анри Руссо.
(Вы знаете, я опечален,
Что должен был так написать
Но от этих цветущих развалин
Разве можно мне убежать!)
Ты – теперь на воздушном ложе,
А вокруг: такие цветы
Разве кто нибудь, кто нибудь может
Быть такою счастливой как ты!
Нс чудесная ль пела нам книга,
Как брели мы, дети равнин, –
Оглянись, оглянись, Ядвига,
Это я, забытый твой сын.
Я пришел в незабвенные кущи
Петь одной богине хвалу;
В голубые Ашатии рощи.
В дорогую желанную мглу. –
Мне крылатые райские розы
Обнимая, целуя, любя, –
Говорящие птицы и розы
Обещали, обещали тебя.
Затомись ты, душа огневая.
На высокий на счастливый бой –
Громовержца, властителя мая
Повстречая удар золотой
Совет
Je voulus l’embrasser pourlui termer la bouche. mais elle me bouoait encore
В морозный день благослови
Камина быстрые блистанья.
Капризный взор останови
И погрузи его в пыланья.
О, взоры светлые твои
Достойны стен церкви Сикстинской!
Одна: – перед тобой Виньи,
И Обиньэ, и Баратынский.
Российской острой простотой
Сменив францусския химеры,
За Павловой, Растопчиной,
Бросаешь в сторону Бодлэра,
Раблэ, Кузмин и Апулей.
Гриффин и Платен – позабыты,
Да и Уайльдовских затей
Прискучившие хризолиты.
Вздохни; – взгляни же на снега,
На тени в серебре лиан ты, –
Не все ли эти – жемчуга,
А те не все ли – бриллианты!
Опал
Как быстро плыли в воздух нежный
Вы, призрачные корабли,
И уносили в зарубежный
Край упования мои;
К вам горько простирая руки,
Я, одинокий, умолял
На память о моей разлуке
Оставить маленький опал.
И вы, таинственники неба,
Благословившие мой край;
Волны возлюбленного хлеба
И тот первоначальный рай,
Вы кормчему вручили бросить
Поблескивающий талисман –
(И ветер мне его доносит,
Бросая в глуби травных стран).
И, наклонившись, терпеливо,
Он милостиво поучал,
Как мне найти за дальней ивой
Подарок – маленький опал
Pro Doma Mea
Рука поднимется губительная
С ее блестящим топором
И овладеет ночь томительная
Моим болезненным стихом.
Как поле затопляет рисовое
Вода, плодотворя посев,
Поэт молчит, строфу дописывая.
Обожествляя свой напев,
Но я смеюсь, свой труд оканчивая,
Встречая новую зарю: –
Мне радостна судьба обманчивая
Туманского и Деларю
A la maniere de Louis Bertrand
Ю. П. Анисимову
Вы, мысли, верны оставались
Всему, что пышный миг сковал.
Когда сияющий Новалис
Надеждой рок наш обольщал!..
Небрежно золотя бумаги,
Закатный луч пришел ко мне
И взор тонул в вечерней влаге,
В ее прелестной глубине.
Лучи играли и гоняли
Благоуханную струю,
А пальцы быстрые ласкали
Игрушку новую мою, –
На сей блистательной эмали –
Так вычурны и так легки –
Бурбонских лилий не завяли
Серебряные лепестки.
Мелькали милые страницы
Как одинокие часы,
А там – приветствовали птицы
Алмазы первые росы.
От жизни медленной спасайтесь
В патриархальный риемы храм.
Вы, мысли, верны оставайтесь
Новалису и лепесткам
Игорю Северянину
Тебе, поэт, дано судьбою
Извечный звон перелагать:
Над зацветающей зарею
Наш горизонт пересекать: –
– Как огнедышащего кубка
Горит таинственный упрек! –
Но только – белизною юбка
Взметнет на небывалый рок!
Когда отверзнет с Эмпирея
На нас слетающий глагол
Жизни простор! – лишь два лакея
Кофе, шартрез несут на стол. –
Своей косметикой космичной
Аллитерацией смеясь,
Рукою белой, непривычной
Разметываешь злую грязь:
Но оксюморон небывалый
Блеснет – как молния – сгорит, –
Рукою – отчего же алой? –
Мелькнет и вот – испепелит!
Но осторожнее веди же
Метафоры автомобиль.
Метонимические лыжи,
Неологический костыль!
Тебя не захлестнула б скверна
Оптово-розничной мечты,
Когда срываешь камамберно
Ты столь пахучие цветы. –
Певцам – довлеет миг свободы.
Позера – праведен излом:
Предупредить не должен годы
Ты педантическим пером
Друзьям
Радушно рабствует поэту
Животворящая мечта
Иной удел нам невозможен
И милым небом не сужден!
Удел единственный; – и он,
Он, благовестник наш – неложен,
Неуследим, высок и юн –
Судьбы заложник и подарок,
Он ослепителен и ярок:
Совет и воля бога струн. –
И над нестройным плеском криков
Гори, приказывай, мета: –
Земли цветущая мечта,
Которой был пленен Языков
Послание к другу стихотворцу
Н. И. Асееву
Тебе целителем да будет
Мой голос от иных отрав!
Ах, сердце вечно не забудет
Анафорических забав,
Эмблематических скитаний
Апострофический возглас!
– Все предугадано заране
На каждый миг, на каждый час. –
И нам неверную дорогу
Рок сокрыватель указал:
Гиперболической тревогу
Нс раз наш разум называл,
Горите, зорь таких пожары,
В жизнь, обездолившую нас!
Но наш напев еще не старый
И с ним, и в нем – аврор атлас.
Отвергнем хилого невежду,
Высокозвонных болтунов,
Зане нам ясную надежду
Подать однажды был готов…
Ты знаешь кто! – чье гостья имя,
И в чей суровый сон кудрей
Влеком я розами моими
От хитрых кознодеев дней; –
Но в бедной буре, в алчном горе
И ей весь мир – один призрак.
Далеко уходящий в море,
Из «Снежной Маски» полумрак.
Но, сберегая эту лиру
Искусства радуги, – нам петь
Водному, золотому миру
И в тяжкий сумрак улететь, –
И пусть «нутра» глашатай – ворон –
Кричит, что мир наш – в два шага:
Анаколуф и оксюморон
Тогда воздвигнем на врага
Завет
Зажег ты солнце во вселенной,
Да светить небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале
Душа! вотще ты ожидала
В своей недремлющей молве,
Любовь холодная сияла
В ее нетленном торжестве, –
Но, опровергнув наши кущи, –
Как некий тяжкий катаклизм,
Открыл нам берега и пущи,
Благословенный символизм!
Всечасно изменяя лица
Над ярым грохотом зыбей,
Он орлий вперял зеницы,
Тать богоравный Прометей!
Воздвигнулась над городами
Его единственная длань –
И длань его была как пламя,
Его таинственная дань.
Он, возлюбивший, возрастивший
Сердце безпечное мое, –
Он, в смертной буре приютивший
Мое ночное бытие, –
Он, неисповедимой тучей
Наш озаривший небосклон,
Он – непокорный, он – могучий,
Он: – жизнь, – любовь, – мечта – и сон, –
Над ясной старицей вселенной
Он сердце жаркое открыл –
И огнекрылый, и блаженный
Как оный вестник Гавриил!
Душа, ты дней начальных – слово,
Перегори в его огне –
И жадно трепета ночного
Вкуси! – и стань в палящем дне!
ЗДЕСЬ КОНЧАЕТСЯ ВТОРАЯ КНИГА