ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ТРЕТЬЯ КНИГА
Je sentis amerement que j’dtais un passant dans ce monde a la fois etranger et cheri
Freres humaias qui apres nous vivez,
N'aiez le coeur centre nous endurcie
Рыдания
Моя жена в гробу лежала
И я рыдал у ног ее,
И так безумно уставало
Сердце разбитое мое.
На небесах в сияньях вольных –
Неотвратимые пути, –
Зачем же в горестях безбольных
От них я не могу уйти!
Зачем разящею стрелою
Меня не поразила, Смерть –
– Она идет теперь к покою
В свою безропотную твердь.
Окончен подвиг многотрудный,
Настало душу упоить –
– Зачем в поляне изумрудной
Ты плакать захотел и жить!
Над грозовою глубиною,
Над изможденною стезей, –
Слепец, за нищею судьбою
Влачись в тяжелошумный бой.
В гробу безумной расцветая
Лежит спокойна и светла;
Зарницы золотые рая
Ты мне на землю принесла.
Но стерто все рукой железной
И неизбежною судьбой,
Зане была ты безвозмездной
И здесь помедлила со мной.
Безумно сердце уставало:
Теперь – погибло все мое!
Моя жена в гробу лежала
И бился я у ног ее
Раб
Я раб греха
О, в этом топоте и шепоте
Все новое здесь для меня:
Шум площади и эти лошади
И бешеная пляска дня.
Как сон, как сон вы, пальмы милые,
Поля и хижины мои
И хищники ширококрылые,
И рек тяжелые струи. –
Цепями режущими сдавленный
Перед толпой я обнажен –
Я – солнцем яростным отравленный,
И всем, что было – явь и сон!
Сосед с прогорклыми оливками
Протягивает руку мне.
И мысли пробегут обрывками
В бунтующей нетишине, –
И странен знак сторожу поданный –
И я бледнею от стыда:
Обманом пойманный и проданный
Иду, иду – куда? куда?
Побег
Mourir au fleuves barbares
Цветов томительные тени
He оживляли злого дня,
Я забывал часы смирении
И годы долгого огня.
Одно изгнание манило,
Далеких стран неверный путь:
У топкого речного ила
Под солнцем огненным уснуть.
У бирюзовых, серебристых!
У тихозвонных, ясных рек –
У пальм звенящих и душистых,
Где не томился человек,
Где слезь покинутых, безумных
Не видела еще земля,
Где пропасть вод широкошумных
Скрывает мертвые поля,
Где одиноко и безбольно
Забуду, нежный, о былом,
Где небо будет богомольно
Вздыхать о счастии моем.
Там, позабытый, равнодушно,
Сбирая корни и плоды,
Брести я буду в полдень душный
И спать на пальме у воды.
Страна моя, страна родная,
Ужель отвергнешь ты меня!
От богоизбранного края
В солнца безумные края
Спутник
Б. А. Садовскому
Не улетай, не улетай!
Живой мечты очарованье:
Крылатое очарованье,
Не покидай мой бедный край!
Здесь только жгет воспоминанье
И холоден и горек май.
Очарованье легкокрыло,
Его дыхание – мечта;
Оно идет тропою милой,
Над ним сияет высота.
Очарование крылато, –
И что ему земная сонь!
Оно иной жизнью богато
Иной ему горит огонь.
Но легких крыл, очарованье,
Ты не опустишь надо мной; –
Не покидай, очарованье
Мой путь холодный и пустой
Тленность
С. Я. Рубановичу
Как видения вечера тленны!
Только к ним возвращаться – любовь, –
Ты скитальцев воздушной вселенной
Песней радостною славословь:
– Там заплещет и облак твой – вещий;
Оглянись – и вокруг никого! –
Это бедные тленные вещи
Тайно мучат врага своего: –
– Обреченная, милая тленность!
(Вт> упоительный твой кругозор) –
На безумную жизнь, на смиренность
Встать на каменный, мерный простор! –
Расточи несказанную младость
Освежительною темнотой!
Ты – печаль, упоенье и радость,
Мы – бежим, мы поем за тобой
Каменная баба
Б. Н. Бугаеву
В степи седеющей курган
Ты издали заметишь темный,
На нем – горбатый истукан,
Он серожелтый и огромный.
На степи он и на закат
Бросает неживые взоры, –
На дымы отдаленных хат,
На возмущенные просторы.
Ты издали к нему взирай,
В гигантскую обрубка муку.
Поднимет на печальный край
Он неослабнувшую руку;
Он издали кивнет – и нет:
Стоит как встарь окаменелый, –
Он – непостигнутый, поэт –
Подъемлет каменное тело.
Он разобьет, загрохотав,
Твои лукавые реченья
И опрокинет в зыби трав
Жизни отвергнутой мгновенья.
Встречай же жизнь! остановись
Перед восторженным полетом;
Разверзнет трепетная высь
Облак – пустеющим киотом.
Следи, прикованный к земле,
Как он несется величавый
И тонет в тучи ярой мгле,
В блистаниях закатной славы. –
Мгновенный сон! земной обман!
И пе было его нелепей! –
И на кургане истукан
Сурово озирает степи.
Arabesque divine
М. М. С.
Звезда развалин!
И на обломках жизни старой
Каким заветом утвердясь,
Не вы ли, сладкогласной чарой
На хладный берег появись,
И в этих пагубных печалях,
В неуспокоенной игре
О бедных замечтались далях,
О той, небудущей норе,
И неторжественному миру
Неся разуверений новь; –
Золотозвонную порфиру
И в мир воззвавшую любовь,
Как перстень с голубым сапфиром
В глубокий кладезь уроня
(К прекраснодышашим эфирам
Нас уносившим в волны дня),
Вы говорите: «Верны плески
Той возмутившейся воды,
божественные арабески,
Мои печальные следы»
Письмо Перегринусу Тиссу
Quant il faisait beaux temps au paradis perdu
Пора бы вспомнить Вам, милейший Перегринус,
О злой, о горестной земной судьбе моей:
Куда изнеможен и ослеплен не ринусь
Везде ледяный блеск покинутых степей.
И дни безумные я искусом умножил
Над бедною душой как некий страж стоял
И горе не изжил, и марево не прожил,
И мир привычный мой все тем же был и стал.
Вы странной хитростью отвергнул!! обманы,
Вы сами бросились в высокий океан,
Рукой прилежною исправили изъяны
Судьбы и приняли как царь ее туман.
Так: Вас я узнаю и разрываю цепь я,
Которой безмятежно оковались Вы
Среди неведомого нам великолепья,
Среди пурпурнейшей, взывающей листвы.
И Вам ли не понять все тайные невзгоды,
Все раны, все мечты, все копья алчных дней,
Страж царственной своей ликующей природы,
Взлелеянный огнем живых ее лучей
Война
ЕГО КОРОЛЕВСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ КОРОЛЮ ЧЕРНОГОРСКОМУ НИКОЛАЮ I
Не наши хилые печали
Для наблюдения избрав,
Мы бег безумный созерцали
Судьбы роскошнейших забав.
Химер исторгнутые тени
Как светлый ратник победит,
Ток предначертанных стремлений
Своею кровью подтвердит; –
– Там, где земля изнемогает,
Познав властителя венец,
Где злоба тяжкая вскипает,
Влача свой гибельный конец; –
Там, отвоевывая сферы,
Где пробегают снов струи,
Летят в глубокие брустверы
Шрапнелей огненных рои
И на трепещущие нивы,
На склоны каменных громад –
Холодный, мерный, горделивый –
Свист, шип и перезвон гранат:
Их беспощадных траекторий
Математический уклон
В великом воздвигает споре
Единственный всемирный трон
Музыка
– На отцов забытые нивы
С горных и вольных пастбищ
Как буйный ветр (потекли вы)
В печали уснувших кладбищ,
И ваши гимны звенели, '
Создавая и множа укоры;
Вы отринули цепи и пели,
Завоевывая просторы, –
(Но горней душе в долине
Печали мир уготовил), –
Ваш голос в чуждой пустыне
Родные льды славословил, –
Это – радость, – это – нега ли
Иль времен златистый дым? –
Ручки маленькие бегали
Вдоль по клавишам крутым!
– На морском берегу опустелом
Ходил он – юн и печален;
А в небе высоком и белом
Облака, – города развалин,
И он создавал их и множил,
Но сердце смеялось и билось
И дух его пленный ожил,
И родная земля – раскрылась,
И послал он (волну за волною)
Своей бунтующей скорби –
И ветер нес их с собою
В своей хранительной торбе. –
От таинственного бега ли
Отдыхаешь, сном палим?
Ручки маленькие бегали
Вдоль по клавишам крутым…
Eine alte geschichte
Несутся просторы и годы
Блестящею чередой
И сны желанной свободы
Проходят тенью ночной.
И те же улыбки природы
Живут над нашей мечтой.
И есть где то легкое сердце,
Которое никого не любит
И не помнит меня.
(Милое сердце,
Которое всех любит
И помнит меня!)
И я в гульливом потоке,
Я чей то жалобный вздох,
Веселый и одинокий
Держусь за тоненький мох.
Несусь в океан глубокий
И путь мой уже пересох.
И зачем ты здесь, легкое сердце
Ведь ты никого не любишь
И не помнишь меня…
(Только ты, милое сердце, –
Ведь ты всех любишь
И помнишь меня!)
Гостья
Дай мне погибнуть от отчаянья!
Эта гостья была вся в черном,
Ей не о чем было мечтать;
И они говорили о смерти
И о сладости умирать.
И когда она уходила,
Он тихо напомнил ей
О том, что бедное сердце
Устало от быстрых дней.
И тогда она улыбнулась
И в ответ шепнула ему,
И слова ее пронизали
Бесцветную тьму.
И когда он вкладывал в браунинг
Золотой, блестящий патрон,
Он хотел потом к ней явиться
И сказать, что счастлив он
Горе
Я предаюсь опять покою
И сердцу говорю: – Забудь! –
Почудится стук за стеною:
– Войди, садись и гостем будь.
Но тишина спокойно дремлет
Усталая и я один
И лишь портрет тоскливый внемлет
Как тянется холодный сплин.
Но ночь входящая затворит
Заботливо и тихо дверь
И я забыт в гробнице горя
Твержу обманное: – Не верь!
Но сердце знает безнадежно
Как равнодушна тишина
Как тихо и легко, и нежно
Душа к тоске пригвождена
Валерию Брюсову
Когда душою угнетенною
Владеет сон людских речей,
Какою песнью благовонною
Тебя приветить мне милей!
Но в зала прелести размерные
Ты появляешься – ничей
В неуследимые, неверные
Мельканья взоров и огней.
И остро резок лоб морщинистый
Скулы безумный поворот: –
И ты уже над влагой тинистой
Над зыбями запевших вод. –
Сжимают четко руки тонкие
Здесь летопись судьбы твоей;
О, эти строки медвозвонкие,
Рыданья родины моей!
И – после тяготы томительной,
И переменчивых сует –
Своею влагою целительной
Ты указуешь грани бед.
И голос предостерегающий,
Прельстительные вызвав сны,
Встает как призрак быстротающий
Неизреченной тишины
Музыка и поэзия
Э. К. Метнеру
Da la inusique avant toute chose…
Спокойным и коротким жестом,
Простясь с холодным жизни сном,
Он взмахивает над оркестром
Своим пылающим жезлом.
Как птиц испуганная стая,
На мерный отвечая зов, –
Как неожиданная стая,
Как стая быстрокрылых сов;
– К садам шумящим Ханаана,
В богоуказанный предел! –
Непостижимого тумана
Расторгнуть гибельный раздел!
На кручах огневеет посох,
Парит восторженный тимпан:
Почий в ее безумных косах,
Недостижимый Ханаан!
…Спокойным и холодным жестом,
Простясь с мгновенным жизни сном
Застыл над замершим оркестром
Он с амарантовым жезлом
De la Poesie apres toute chose…
Сей – немятежный, обычайный
В своем походном сюртуке:
И неописанная тайна
Опять в измученной руке.
На солнца мертвенные нивы
Покинув жизни жемчуга,
Ты видел, милый, горделивый,
Те – совершенные снега!
Довольно! жизни багряница
Копьем суда поражена,
Его победная десница
Над ней как тень вознесена.
Орел! ты нежными словами
Свой изукрасил дымный крест;
Твое зализывает пламя
До серебристых кротких звезд;
Прости желанная свобода,
Иной нам блещет огнецвет:
Улыбкой страстною природа
Тебя приветствует. Поэт, –
Нам лишь тебя хвалить прилично,
Когда престанем землю влечь
Лишь ты навеки гармонична,
Поэта медленная речь
К портрету Ф. И. Тютчева
Горделивый и свободный,
Чудно пьянствует поэт!
Вы, древле пламенные мифы
Души светили горний снег!
На склоне италийских нег,
Каких не ведали калифы,
Возрос и в ясный прянул день
Такой напев высокопарный!
В небес громаде лучезарной
Ты, дням ревнующая тень,
Ширяясь и над нами нынче
В лучах стареющих зениц –
И под оплотами границ
Как искусительный да Винчи; –
Подъяв неведомый венец,
Ты бросила в истомы света:
Непокоренного поэта
Неизгладимый образец
Бегство
Кляни свой меч, оратай – плуг,
Кисть и цевницы отзвук вялый;
Но близок неизменный друг, –
Мужайся, путник запоздалый;
Над Пушкиным летят века,
Летят – погибнуть в бездне цельной:
Так опечалена строка,
Так близок холод запредельный!
И жизни тусклые черты,
И миг жестокий упований –
Пойми, прости – и ты, и ты,
Любимец призрачных скитаний.
Вновь от зеленых, влажных пущ.
Бросая шумный лес весенний –
Гудящий пронесется хрущ
В дремот лепечущие сени.
Летят, летят, – поют века
Над Пушкинскою вышиною:
Приветственная их тоска
Бессменною горит зарею.
– Весной и ты, простясь, уйдешь
Искать хоть признака живого;
И в странствие с собой возьмешь –
Языкова и Коневского
Весна
И я, как жил, в стране чужой
Умру рабом и сиротой
Весна сияла в синем кругозоре;
Как милая с беспечною улыбкой
Звала – и радости свои умела
Отдать, отдать без жалобы. И кто
Сказал бы в этот ясный вечер
Высокий и пахучий, что и здесь
Придется видеть нам такую муку,
Придется вспомнить горькие намеки,
Что в книгах стихотворцы разбросали.
Спускались здесь малиновые шторы
На тонкий, серый призрачный ковер.
Из шкапа книги мирные смотрели;
И на массивном письменном столе –
Бумаги. На столах кругом портреты
И снимки с мозаик.
И все
Исполнено такой печали кроткой,
Что очервоненных лучей огни
Казались смущены своею грустью.
Не так, быть может, сказываю я,
Быть может было проще и спокойней,
Но лишь подумаю:
Мне хочется заплакать,
А говорю, что знаю, без утайки,
А сам хозяин! прост и благороден
И руки тонкие, и голос слабый –
Он на диване с книгою в руках
Теперь не вспомнить мне названье книги.
Но помню: было модное изданье
С обложкой белою.
Так он лежал,
Спокойно он глядел, рассеянный;
И книгою он не был увлечен.
Не думал он о графике старинной
И о стихах, которым жизнь он отдал;
И миг казался странным и невнятным –
Казалось, время в сером кабинете
Погибло. Все неслось безмолвно
И думать уж не мог он ни о чем,
И только думал он – зачем несчастье
Такими верными идет стопами,
Зачем он в жизнь пришел
Зачем любил, дружился и таился,
Зачем искал чужого одобренья, –
И эти мысли – праздные, пустые
Готовы были сердце разорвать.
И постепенно замерли заката
Багровые преданья – и стемнело;
Он встал, позвал слугу и вышел,
Одетый столь корректно и приятно –
И больше мы его уж не встречали.
Потом – ходили слухи… Кто их знает;
Но мы с ним дружны были, так что нам
Их повторять теперь и не годится
Земля
Е. М.
L’asur! l’asur! l’asur!
Я в оковах, в окопах, в оковах,
Я в цепях, молодая земля!
В дальних тучах, лиловых, суровых
Я несусь, мои сны пепеля.
Серебрятся мои покрывала.
Леденеют мои уста,
Надо мной раскрываться устала
Беспощадная пустота.
Путь далекий мне звезды означать
Звезды, мудрые девы небес –
Ветер (слезы болящие!) плачет
Зимних заиндевевших очес!
Но на южных златистых пустынях
Я сокровище мое пронесу;
(Лейся свет изумрудных и синих
Звезд, поддерживающих косу!)
Сын любимый! тобою хвалима,
Я пройду чрез века и века,
Пока, кровию не обагрима,
Не взнесется Губящей рука; –
И тогда, отделившись от тлена,
Ты взнесешься – суров и один
Непокорный и гордый из плена,
О, мой сфинкс! о, мой царственный сын!
И приемля и вновь отвергая
Ты – гармония, – слава небес, –
Ты – на пажитях нового Рая
Будешь чудом ею чудес!
Игра в кости
Н. А.
О счастии с младенчества тоскуя…
Любовь в одежде серой пилигрима,
Безумие – таинственные гости!
Но жизнь мою играю с ними в кости
И Скорбь проходит улыбаясь мимо.
И говорит – темно окрылена:
– Игрок безумный! Вот мой ясный путь,
Спеши, спеши Надежду оттолкнуть,
Мой дар: – покой и мрака тишина!
Я отвечал, Безумьем очарован:
– Еще удар, – о, подожди немного, –
И станет призраком моя тревога,
Бесславно ею я теперь закован!
И ты – плащом крылатым надо мной
Взмахнув – Любовь, свою держала речь:
– Мой сладостный тебя венчает меч,
Не будешь ты со скорбной тишиной!
И кости стукнули, и снова, снова,
Игрою ослеплен, глядел я жадно,
И Скорбь заплакала так безотрадно,
Скорбь мира милого и золотого;
И звук рыдания ее упал;
Любовь ко мне склонилась тихо вдруг
И протянула пальцы бледных рук…
– Благодарю вас, – да, я проиграл!
Борение
И так я измучен душою
Я в долине протягивал руки:
Далека, далека – моя звезда.
А на высокие виадуки
Взлетают черные поезда.
Уносятся, хвостом железным
Твердь сквозящую исчертив,
Указуя громом бесполезным
Мой земной, мой дрожащий призыв.
А когда то: парус срывали
И ложилась на руль рука –
Безмятежно мы отплывали
На неведомый остров Ка.
Что там было, – пет, не изведать
И устами не рассказать, –
Нет – простую муку отведать
Нет – стремительно иссякать!
Этой жизни, такой непонятном.
Несказанно жалящий горн;
Этот танец изменный, внятный
Безначально торжественных форма.!
И на дали моих окраин
Свет ложится жесткий – дневной;
О, великий мира Хозяин,
О, не внили в суд со мной!
Как пресветлая райская птица,
Сердце сирой любовью полно,
Но достойно Тебе помолиться
Этим мертвым устам не дано.
Как тяжелые, злые пени
Как мне жизнию побороть
В ненавистной пляске мгновений
Укажи, помоги мне Господь,
Если, Господи, сердце не в силах,
Где же муки бесстыдной конец, –
Неужели на этих могилах –
Тот же грустный и мирный венец
Сад Господень
Аще забуду тебя, Иерусалиме, забвеиша буди десница моя
Приведи, Господь, меня
В эту светлую страну.
Там растет высокий сад –
Это светлая любовь,
Там о злых не говорят,
Там – сиянье славословь.
Там любви пресветлой сени
В них звенит свирельный звон,
Успокоенные тени
Берегут твой сладкий сон.
Там высокая ограда,
Безвремённы небеса
И любви твоей награда
Будет лирная краса.
Там на весях, на реках
Там предивный вертоград,
Там страдальца напоят
И земной забудет страх.
Там сияния огня
Озаряют тишину.
Приведи, Господь, меня
В эту светлую страну
1911
ЗДЕСЬ КОНЧАЕТСЯ ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА