– Как? – опешил Валера. – Разве можно в наше время пропасть, чтобы не осталось и следа?
– В середине девяностых возможно было и не такое.
– До сих пор о ней ничего не известно?
– Её никто и не искал. Дело, по которому её могли бы привлечь, развалилось. О Чистяковой вообще все забыли, если бы она не всплыла с отпечатками пальцев на коробке.
– Значит, Василиса Васильевна есть Зинаида Чистякова?
– Не обязательно. Коробку трогали сотрудники аэропорта, продавцы на турецкой фирме, упаковщики. Однако думаю, что такие совпадения не случайны, что-то эта дама хотела от Малининой.
– Ничего себе, – хмыкнул Вильницкий, – старушка подалась на международный уровень!
– Эксперты проверили список пассажиров всех авиакомпаний, чартерные и регулярные рейсы, московские и ближние аэропорты, с разбегом по времени плюс-минус несколько дней, но из турецких городов гражданка Зинаида Чистякова в Россию не прибывала.
– Она фамилию поменяла! – догадался Валера.
– Могла выйти замуж и поменять и имя, и фамилию, а вот отпечатки пальцев нет! От них никуда не денешься! И ведь Малинина, вместе с экспертом, составила фоторобот Василисы Васильевны. Я сравнил фотографии из старого уголовного дела и сегодняшний портрет – ничего общего! У молодой Чистяковой родинка с левой стороны над губой, а у этой даже следа нет. То ли свела, то ли пластику делала, то ли искусно замазала. Хотя, о чём там говорить, всё-таки тридцать лет минуло, – Михаил улыбнулся своим мыслям. – Я вот через тридцать лет буду совсем дряхлым. Если доживу, конечно! А ты будешь сильным, молодым, как я сейчас.
«Совсем не хочется превращаться в старика», – с лёгкой грустью подумал следователь.
«Неужели буду когда-нибудь, как Хлебников»? – призадумался Вильницкий, украдкой посмотрел на часы и решил укоротить разговор, но так, чтобы это не заметил старший наставник:
– Так, что будем делать с Синьковым? Поедем его брать?
– Куда нам торопиться. Теперь он от нас никуда не денется. Завтра отправлю группу на его задержание. Здесь проверим отпечатки пальцев и, если они совпадут с теми, которые нашлись в квартире Кораблёвой, можем закрывать мужика с чистой совестью! Кстати, по описаниям Малининой, его телосложение, рост, примерный размер ноги полностью совпадает с тем человеком, которого мы видели на камерах рядом с домом Антонины Семёновны Кораблёвой!
– Так может сегодня по домам? – робко спросил Вильницкий.
– Ты прав, на сегодня «генуг», как говорят немцы, то есть достаточно!
Валера пискнул сигнализацией, запирая автомобиль, и вдруг вспомнил, что сегодня он с пустыми руками. Плутать по улицам в час пик не имелось никакого желания, и голова снова загудела.
«Ладно, сегодня, как-то так».
Он успокоил себя и позвонил в дверь. Татьяна открыла не спрашивая.
– Ты почему не спрашиваешь! Одна, с ребёнком, мало ли кто может заявиться! – вместо приветствия заворчал Валерий.
– Я знаю, что это ты.
– Интересно, каким образом?
– Знаю и всё, – Татьяна просто пожала плечами. – Проходи, в комнате Сёма один.
– Есть что-нибудь съестное? Я такой голодный! – Валера снимал ботинки и не заметил, как девушка смутилась.
– Только манная каша, бутерброды с маслом и варёные яйца.
– Здорово! Как в загородном лагере.
Валера с нескрываемым удовольствием уплетал кашу, откусывал большие куски хлеба и громко прихлёбывал горячий чай. Татьяна сидела напротив, держа вертлявого Сёму на руках. Тот норовил что-нибудь уцепить со стола и отправить в рот. Мать отломила корочку хлеба и сунула в маленький кулачок, чтобы малыш, наконец, сосредоточился на чём-то одном. Сёма засопел и с удовольствием, пуская слюни, замусолил вкусную корочку. Татьяна улыбнулась, переводя взгляд с малого на старшего и заговорила о вещах, казалось совсем неуместных. Валера уже начал привыкать к такой иносказательности и с интересом ждал итога.
– Шёл мужик с фронта с тощей котомкой по деревне. Увязались за ним ребятишки. Бегут, мелькая пятками за солдатом, и просят на все лады:
– Дядь, дай, что в карманах! Дядька, дай, что в карманах!
Не выдержал мужик, остановился и говорит:
– Да не карманы это, а галифе!
Голодные мальчишки уставились на солдата и дружно закивали:
– А мы и галифе будем!
Вильницкий засмеялся:
– Ты намекаешь, что пришёл с пустыми руками?
– Я намекаю, что тебе сейчас гвоздей нажарь, ты и их проглотишь не замечая. Проблемы на работе?
– Знаешь, если бы я служил серым клерком в офисе, бухгалтером в нефтяной компании или плотником на лесопилке стрессы бы были, их не избежать, но другого порядка. А моя работа изначально подразумевает человеческие драмы и трагедии. Вчера я оказался свидетелем, как в одну секунду дети потеряли мать. Они до сегодняшнего утра даже не подозревали, что лишились одного родителя. Наверное, видели цветные сны с воздушными шариками и клоунами.
– Может, тебе поменять работу? – Таня погладила его по голове. – Переквалифицироваться, например, в адвокаты или податься в судейскую коллегию?
– Даже не предлагай! Протирать штаны, это не для меня.
– Как ужин? – она смущённо улыбнулась.
– Манную кашу ел, наверное, лет десять тому назад. Вкусно! – он блаженно вытянул под столом ноги и снова обратил внимание на тряпочку, которая висела на капающем кране. – Прокладку надо поменять.
– Завтра вызову сантехника.
– Дел на пять минут. Есть какие-нибудь инструменты?
– Под раковиной коробка. Что внутри толком не знаю.
С краном Валера управился за несколько минут. Домашними делами он начал заниматься, когда не стало отца, словно тот передал бразды правления из рук в руки. Валера почувствовал себя тогда ответственным за дом, и за мать. Орудовать дрелью учился в гараже на деревянных брусках, там же газовыми ключами, зажав болванки в тисках, крутил краны и трубы.
– Хозяйка, принимай работу, – он зашёл в детскую с важным видом и засученными рукавами. – Свой ужин я отработал.
– Т-с-с. – Татьяна прижала палец к губам, а Сёма в кровати заворочался и захныкал. Девушка глянула на Валеру и прошептала. – Давай рубашку постираю, а ты сына покачай.
Когда она вернулась, то увидела, что Валера перенёс малыша на большую кровать и уложил себе на руку. Оба глубоко спали.
***
Хлебников любил каждое утро, невзирая на погоду. Пусть снег, дождь, туман или солнце. Ужин не всегда удавалось совместить, а вот ранний приём пищи вынь, да положь. Этот каждодневный утренний ритуал вселял в него чувство уверенности, незыблемости, безопасности и покоя. Михаил молился про себя, чтобы ничего не изменилось и завтра, и через месяц, и через годы наступило именно такое утро. Он наблюдал, как Анастасия специальным приспособлением делала дырки в сырых яйцах и медленно закладывала на семь минут в кипящую воду. Неторопливо нарезала тонкими пластиками колбасу и дырявый сыр. Раскладывала по вазочкам оливки, помидоры черри, творог и джем, в кувшинчик наливала сливки для кофе. Жена боялась поправиться, поэтому вместо хлеба и сдобы подавала сухие хлебцы. Михаил пытался бороться, потому что очень любил хрустящий хлеб из тостера или свежие булочки. Настя оказалась непреклонной, мотивируя это тем, что обязательно соблазниться, глядя на золотистые бока сдобы и тогда её не остановить. Как в той песне:
«Не искушай меня без нужды».
За трапезой говорили мало, как всякие люди, прожившие много лет вместе. Сегодняшнее утро не отличалось от множества других с одним исключением. Припёрся тесть ни свет ни заря. Собрался пригласить новую зазнобу в лес за грибами, уже вышел из дома, как понял, что тревожить даму в такую рань дурной тон. Ну, не возвращаться же обратно!
«А нас тревожить в порядке вещей», – беззлобно подумал Михаил, махнул рукой, указывая в сторону кухни, сам скрылся в ванной и продолжил чистить зубы. За столом тесть много говорил, сообщал новости о политике и о пенсионной реформе. Настя раскладывала яйца в специальные фарфоровые подставки, ставила приборы и разливала кофе, рассеяно поддерживая разговор. От непривычной суеты Хлебников никак не мог сосредоточиться. Скоро забросил в себя еду, поцеловал жену и вышел прихожую.
– Что-то ты рано, – крикнул в спину тесть.
– Работа, – пространно ответил сыщик, обулся, похлопал себя по карманам: не забыл ли чего и скрылся за дверью.
В Управлении появился раньше обычного. Даже удивился, когда столкнулся у входа с Вильницким.
– Сегодняшнее утро полно сюрпризов: тесть почтил ранним визитом, ты вот уже здесь, словно не уходил со вчерашнего вечера. Удивляешь ты меня, даже не знаю, хорошо это или плохо.
Валера интуитивно почувствовал, что шеф не в духе и ничего не стал отвечать на колкость, лишь протянул руку для пожатия. Мужчины поздоровались и поднялись в кабинет.
– Сейчас привезут Синькова. Я с вечера предупредил, чтобы взяли тёпленьким, прямо с постели, чтобы не успел ничего сообразить, – Хлебников глянул на часы. – А ты поезжай в морг, может у патологоанатома готов отчёт по собачке. Животное пролежало в земле не очень долго, специалист должен установить орудие, каким резали тело.
Вильницкий замешкался на пороге, ему очень хотелось присутствовать на допросе Синькова. Это первое серьёзное дело, к которому его допустили так близко.
– Я могу участвовать в допросе?
Хлебников вдруг понял, что терзает Валерия. Он по-доброму улыбнулся:
– Понимаю, старик, твоё нетерпение влиться в процесс, оказаться в гуще событий. Ты даже сам не понял, что уже здесь, в процессе. Если мы начнём дублировать друг друга, то ничего не успеем. Давай, без обид!
Следователь подмигнул, а Валерий скривив губы, выражая сожаление, вышел за дверь.
Владислав Синьков выглядел растрёпанным, сонным, но совершенно невзволнованным. Выше среднего роста, плечистый с красивыми, жилистыми руками и приятным лицом мужчина располагал к себе. На вопросы отвечал с удивлением и даже лениво. Казалось, он никак не мог понять, из каких соображений задержан. В ходе допроса Хлебников заметил, что подозреваемый волновался, когда речь заходила о работе в храме и о галерее. Следователь начал именно с этой темы, надеясь, когда речь пойдёт о турецких событиях, Синьков сам выболтает лишнего. Ещё была одна причина тянуть время: эксперты просматривали в базе данных отпечатки пальцев Владислава. Материал прихватили незаметно из дома, где квартировал Синьков. Пара стаканов, бутылка из-под «Кока-колы» и зубная электрическая щётка отправились в лабораторию, а следователь завёл свою шарманку: