– Ну, в порядке бреда, как у нас говорят… Можно объявить на том же месте сбор кошатников. Выставка редких пород, благотворительная раздача котят, что-то такое.
– Хмм.
Николай вжикнул молнией своей чёрной папки и вытащил… точно такой же бежевый молескин, как у Егора. Нам миг Егору даже представилось, что это именно его записная книжка, выкраденная пронырливой спецслужбой. И что эфэсбешник сейчас прочтёт оттуда вслух какой-нибудь опасный пассаж из его отпускных записей. Например, о том, как огромная тридакна захлопывает свои волнистые фиолетовые губы-створки, когда проплываешь над ней, а при случае может и руку оторвать тому, кто полез туда за жемчугом…
Но нет, Николай открыл собственный молескин на первой странице – она была ещё чистой – и записал там пару слов.
– А вы могли бы помочь анонсировать такое мероприятие?
– Нет, – резко вмешался Паша. – Мы делаем проекты с длинным циклом, а здесь нужен массовый вброс в ближайшие дни. Причём анонимно. У нас на такое нет ни средств, ни времени.
– Но вы же сотрудничали с «Грейдом».
– Я бы не назвал это сотрудничеством. У нас был общий заказчик. – Теперь Паша говорил медленно, взвешивая слова, из чего можно было заключить, что его сильно задели. – Мы сотрудничали с алкогольным брендом. Разработали для них геолокационное приложение «На троих». Что-то вроде сервиса знакомств с дополненной реальностью. Заказчик пожелал раскрутить эту игру не только нашими силами, но и методами скрытого маркетинга. И воспользовался услугами «Грейда». Но мы к подобной раскрутке непричастны.
– У вас такие высокие моральные принципы? – Эфесбешник смотрел на Пашу без улыбки, но Егору показалось, что он всё-таки прикалывается. Пожалуй, надо помочь гендиректору.
– Просто разные методы работы. – Егор изобразил руками нечто вроде шара перед собой. – Мы создаем группы, форумы, тусовки по интересам. А «Грейд» засевает туда своих кре… э-э… спамеров разных.
– Кремлеботов? – уточнил Николай.
– Да, все знают, что у них господдержка. Основатели «Грейда» – бывшие комиссары «Наших». Поэтому они ни с кем не хотят договариваться. И нас это расстраивает. Они разрушают экологию наших сообществ.
Николай сделал ещё одну пометку в записной книжке.
– Что ж, у меня больше нет вопросов. Спасибо за помощь. Надеюсь, эта беседа останется между нами, и… вы же не против, если я ещё зайду как-нибудь посоветоваться?
– Конечно, заходите! – Паша вновь был само радушие. – А может, вы нам тоже какой-нибудь контактик оставите? Вдруг нам тоже совет понадобится…
– …Например, если опять будут проблемы с таблетками на таможне? – продолжил Николай.
Паша застыл с открытым ртом. Николай хмыкнул, давая понять, что это просто шутка. Снова вынул молескин, написал номер, вырвал листок и положил на стол.
Он уже взялся за ручку двери, но вдруг остановился и посмотрел на Егора:
– Последний вопрос. Вы наверняка знаете исследования, в которых выявлена корреляция между объёмом неокортекса и размером устойчивой стаи приматов…
– Да, число Данбара.
– Но у вас, очевидно, возникают задачи создания сообществ гораздо более крупных, чем сотня человек. Как вы обходите данбаровское ограничение?
Вот блин. За три года Егору впервые попался человек, с которым можно поговорить о таких вещах. О том, что устойчивое сообщество должно быть фрактальным, как минимум трёхуровневым – а не тупой плоской сетью, которую легко взломать. О том, как организовывать входные барьеры, чтобы фильтровать нежелательные элементы. Как расширять права с учетом репутации, чтобы органы самоконтроля вырастали вместе с сообществом, а не навязывались извне. До хрена интересного в этой теме, на самом деле. Вся социальная морфология с её главным вопросом о том, насколько структура сообщества определяет верования этого сообщества – и наоборот.
Егор покосился на Пашу. Тот всем своим видом показывал: не надо, и так уже лишка хватили.
– У нас более примитивные KPI, – сказал Егор. – Число подписчиков, посещаемость, лайки… Мы просто нагоняем толпу.
– Ясно. Спасибо.
После того, как рубашка-поло скрылась в дальнем конце коридора, они ещё с полминуты стояли, прислушиваясь.
– Ты только что помог кровавым псам режима, – сказал Паша.
– А у тебя проблемы с таблетками, – сказал Егор.
9. Коньки и лошадь
В метро по дороге домой он снова просматривал верёвочные фигуры на смартфоне. Это было неудобно, приходилось растягивать изображение пальцами, а потом двигать из стороны в сторону, рассматривая подробности по частям. Он так увлёкся, что чуть не упал, когда поезд резко затормозил перед «Спортивной». В последний момент ухватился рукой за поручень – и заметил, что это опять левая.
Второй раз он потерял равновесие, когда вышел на улицу: там сильно подморозило, вся талая каша превратилась в скользкий хрусталь. Нет, мобилу надо точно убрать. Егор отряхнул коленку, на которую приземлился, и двинулся к дому, стараясь обходить зеркала застывших луж.
Огни станции метро остались позади, и на морозном небе проступили звёзды. Эх, а какие были звёзды на Гавайях! Не чета этим мутным… Хотя и на эти ты не обратил бы внимания, если бы не свалился и не спрятал мобилу. Вот тебе и адаптация: всего несколько дней надо человеку в городе, чтобы снова уткнуться в маленький экранчик и не видеть ни черта вокруг.
Он сбавил шаг, нашёл над головой Большой Ковш, потом Полярную и Кассиопею. Покрутился, разыскивая на другой стороне неба три звезды в ряд. Ага, вот Орион. От него по линии пояса вверх – Альдебаран с Гиадами. А над ними чуть выше должна быть та самая сетка, которую грызла смелая гавайская крыса… нет, не видно. Отсюда не видно. Но где-то она там. Плеяды.
Во дворе возле дома звёзды опять исчезли: их глушили фонари над пустым катком. Егор вспомнил, что не катался уже больше месяца – аврал перед отпуском, потом отпуск, а потом вроде растаяло всё… Он дошёл до катка и убедился, что сегодня лёд вполне приличный. Надо пользоваться случаем, последние морозы.
Коньки пришлось выкапывать в шкафу из-под груды разноцветных ольгиных кроссовок. Как же по-разному люди занимаются спортом! Для самого Егора лучший спорт был спонтанным. Любая регулярная секция начинала раздражать его уже через месяц; другое дело – замутить что-нибудь на ходу, в текущем пейзаже. Есть море – ныряешь, есть компания – играешь в футбол… Ольга же в своём беговом увлечении напоминала свежеобращённого язычника. До этого она как будто и вовсе не занималась спортом, зато теперь включилась в процесс со всем рвением бывшей отличницы. И конечно, со множеством шоппинг-ритуалов: для каждого сочетания звёздного неба и дорожного покрытия нужны особые кеды, иначе никакого бегового счастья. А сами забеги – форменные паломничества, особенно если ещё краской обсыпают. И гуру с подкастами, желательно из каких-нибудь просветлённых мест: бежит чувак по Афганистану, в него там стреляют из миномёта, а он знай себе рассказывает в Интернет, как правильно шнурки завязывать… Нет, мы уж как-нибудь без кедопоклонства.
Когда он вернулся на каток с коньками, оказалось, что не он один такой умный: по свежему льду уже нарезал круги какой-то юнец в красной балаклаве. Что-то необычное было в его катании, но Егор понял это лишь после того, как зашнуровался и сам вышел на лёд. Красная балаклава кружила по часовой стрелке, а обычно тут все ездят против часовой. Наверное, правшам удобнее сворачивать налево, за счёт более сильной правой ноги, и все остальные катаются в том же направлении, чтобы не врезаться друг в друга. Но сегодня каток пуст, и левша поехал, как ему удобней.
Егор тоже покатил по часовой, набирая скорость. Ну, никакой особой разницы. Говорят, есть такие винтовки, из которых левшам стрелять нельзя: горячая гильза вылетает прямо в глаз. На катке не так критично. Хотя, когда народу много, столкновения действительно возможны, если не будет этой молчаливой договорённости ездить всем в одном направлении.
Интересно, как они в политкорректной Америке договариваются? Там в последнее время много левшей. Должен же произойти красивый фазовый переход. Где-нибудь в Центральном парке Нью-Йорка главный каток, который всегда кружил против часовой, однажды вдруг закручивается обратно. И дальше лавинообразно, по всей стране, все катки на левую резьбу переходят. И падает биржа, и выключается Интернет. Потом всё включается опять, но все спины уже в другую сторону крутятся, антимир победил. Ах да, некоторое количество людей улетело в космос, пока Земля меняла местами полюса. Но в остальном всё как обычно.
С пацаном в балаклаве они гонялись друг за другом около получаса. Когда тот ушёл, Егор сделал ещё пяток кругов в одиночестве, спиной вперёд, потренировал заднюю перебежку. На обратном пути домой колени с непривычки гудели, а подошвы, опущенные после коньков в мягкие угги, казались огромными, словно хоббитские лапы.
Около подъезда кто-то построил ледяной замок: десяток здоровенных сосулек и ледяных глыб воткнуты в сугроб остриями вверх и ярко сверкают в оранжевом свете фонарей. Егор тут же ощутил, как здорово он промёрз на катке и как болят мышцы; но эти ощущения сопровождалось редким чувством полного погружения в реальность, с ясным и спокойным сознанием, точь-в точь как долгие заплывы в море, с отдыхом на полпути, на маленькой отмели, где можно вместе с улитками погреть спину о тёплую стену маяка…
После душа во всём теле разлилась приятная усталость. И голод проснулся зверский. Последние дни он питался в кафешках: без Ольги было лень готовить дома на одного. Но сегодняшнее погружение вело своим путём. Он быстро поставил вариться рис, очистил и нарезал лук, бросил на сковороду с маслом. Вынул из холодильника пачку замороженных мидий, подержал немного под струей тёплой воды, чтобы они оттаяли и разделились, добавил мидии к золотящемуся на сковороде луку, потушил минут десять. Вывалил туда же почти готовый рис, перемешал и оставил на медленном огне.