Значит, не ты один до этого допёр. Есть и другие чокнутые. Но в Штаты смотаться на «сапсане» не получится. Правда, и тут всё небыстро. Полтора часа ожидания, а белой эспаньолки так и нет. Пожалуй, можно уходить.
На улице уже смеркалось. Хотя нет, это же Питер, у них тут всегда такое небо, словно сейчас ливень будет. Егор почти дошёл до набережной, но остановился посмотреть памятник Ломоносову. Бронзовый Ломоносов, откинув бумажки, смотрел куда-то в небо. Ещё один типичный профессор, завис в раздумьях и потерял счёт времени. Может, вернуться на факультет и там его поискать? Не зря же приехал, в конце концов.
У дверей истфака он увидел «скорую» и непроизвольно ускорил шаг. Блин, всяких гадостей уже успел подумать про этого профессора – а такой простой мысли не пришло, что дядька пожилой и…
Несколько человек стояли в арке рядом со «скорой». Егор узнал охранника, которого он так ловко обошёл сегодня, чтобы попасть на лекцию. И ещё пара знакомых лиц: толстый любитель инопланетян и девушка с плеером. Он подошёл к ним.
– Кому-то стало плохо?
– Говорят, наш профессор совсем тронулся, – вздохнула девушка. – Пытался повеситься, зацепив свою верёвку за ручку на окне. А вторым концом за шею. Вроде откачали, но он ещё не в себе, забирают в больницу.
– Может, он пытался сделать какую-то фигуру? – предположил Егор. – Есть такие, в которых верёвка на шею надевается.
– Ага, конечно! – ухмыльнулся толстяк. – А сзади подкрался кто-то, кому зачёта не досталось. И затянул хорошенько.
– Что ты несешь, Иван! – Девушка хлопнула его по руке, потом обернулась к Егору. – А вы ведь не с нашего курса? Я вас раньше не видела.
– Нет, я… перевожусь из московского…
Он замялся, пытаясь придумать название какого-нибудь вуза. И от этого, наверное, враньё стало совсем очевидным, потому что девушка и толстяк посмотрели на него как будто с подозрением. Он отступил в сторону и потихоньку пошёл – но не к открытой набережной с Ломоносовым, а в противоположном направлении, к углу здания, словно хотел скрыться.
На углу остановился, набрасывая вторую лямку рюкзака, и посмотрел назад. Девушка и толстяк разговаривали с охранником. Охранник смотрел на Егора. Он пошёл дальше. Свернул за угол – и побежал.
# # #
Необъяснимая паника прошла минут через двадцать. Он уже не бежал, а быстро шагал по прямой неизвестной улице, среди старинных зданий с изящными башенками и лепниной. Стены домов ровно стыковались друг с другом, сменяя один пастельный цвет на другой; такие же каменные коридоры открывались в обе стороны на перекрёстках; простая прямоугольная структура успокаивала, возвращая трезвый рациональный ум.
Это от кофе такой мандраж, конечно же. Чересчур крепкий, две чашки подряд в той душной кафешке. А перед этим – два часа на лекции, тоже дефицит кислорода. Вот и накатила шиза. С чего ты вообще взял, что на тебя смотрели с подозрением? Сумасшедшие профессора везде бывают. И это, кстати, бывает заразно, тоже могло повлиять…
Надо возвращаться домой. Улицы тут прямые, всё просто: свернуть направо до набережной, там будет Дворцовый мост, а с него прямо по Невскому – к вокзалу.
Он бодро шагал ещё с полчаса, однако набережная так и не показалась. И хотя страха уже не было, непривычно пустые ряды старых зданий под низким пасмурным небом навевали что-то мистическое. Названия улиц ни о чём не говорили, но когда он выскочил на широкий проспект, именовавшийся «Каменноостровским», то понял, что это уже не Васильевский остров, а какой-то другой. Каменный, что ли?
Нет, это где-то совсем далеко. А рядом с Васильевским должна быть Петроградская сторона, где крепость. Он вспомнил, что в панике действительно перебежал какой-то мост.
Значит, ушёл не в ту сторону. Он вытащил смартфон, чтобы посмотреть карту, но тут случился ещё один сюрприз: Интернет вырубился из-за дурацких лимитов в роуминге. Значит, и карты нет, и билет не заказать, и такси не вызвать.
Ладно, не страшно. Просто ещё раз свернуть направо.
Через некоторое время город как будто смилостивился над ним. Проспект вывел к Неве с той самой крепостью, и на открытом пространстве вся остальная география встала на место. Дворцовый мост – справа. За ним начинается Невский, он идёт наискосок, влево. Можно просто перейти ближайший мост и двигаться прямо. В итоге всё равно выйдешь на Невский.
Среди деревьев мелькнул космический корабль инопланетян – павильон станции «Горьковская». Кто-то ленивый внутри Егора заныл, что проще на метро. Но пешеходная движуха уже овладела им; далековато, конечно, зато разомнусь, а то в поезде опять сидеть. Он пошёл через мост.
Пожалуй, даже хорошо, что карта вырубилась. В этой движухе было что-то знакомое, и хотя он давно так не делал, но сразу вспомнил это развлечение студенческих лет: запрыгнуть в первый попавшийся троллейбус, увозящий неизвестно куда по лабиринтам московских улиц – а потом выбираться оттуда пешком, и радоваться, когда незнакомые куски города вдруг стыкуются со знакомыми. Именно тогда он заметил, как люди одушевляют транспорт. Лишь немногие, подходя к водителю троллейбуса за уточнением маршрута, спрашивают о намерениях самого водителя: «Вы едете до Войковской?». Но большинство говорит не так. Они задают отстранённый вопрос в третьем лице: «До Войковской идёт?» Они спрашивают про троллейбус, будто он – самостоятельное существо, а шофёр – лишь мелкий шаман, который может только предсказывать планы этого существа.
И в этом есть своя правда. Водителя могут заменить, но троллейбус всё равно будет ходить по заданному маршруту. А чем определяются троллейбусные маршруты? Устройством города, извилинами его улиц. Смешно: люди ждут пришествия искусственного разума из электронных гаджетов, не замечая, что он давно построен, он вокруг них – огромный каменный мозг большого города ежедневно водит их по своим тропам, разговаривает с ними шершавым языком асфальта и гранита…
За Марсовым полем надо было пересечь ещё одну речку, маленькую, с горбатым мостиком. Егор остановился на этом мостике передохнуть. То ли Фонтанка, то ли Мойка – он всегда их путал, но места уже знакомые. Он бывал в Питере всего несколько раз, и почти всегда прогулки шли от вокзала в центр или обратно к вокзалу, пересекая эти самые речки, что так забавно искажают геометрию: дома на набережных прямоугольные, но сама набережная извивается туда-сюда.
Что-то ткнулось ему в щиколотку, и в тот же миг обе ноги потянуло в сторону. Он опустил глаза: смешной каштановый щенок с большими ушами обмотался поводком вокруг него, обнюхивая ботинки. Хозяйка щенка, лет семнадцати, с такими же каштановыми волосами, стояла рядом.
Егор поднял ногу, пытаясь выбраться из кожаной петли. Но девушка просто отпустила поводок, пёс распутался, и они вместе побежали на набережную. Непонятно было, кто из них ведёт другого на поводке – кажется, они менялись ролями каждую минуту. С моста девушка сбежала за щенком, но на набережной она села у воды, и пёс послушно развалился рядом. Потом щенок решил обнюхать каких-то туристов, и девушка побежала на поводке за ним… А Егор обнаружил, что медленно идёт следом за этой каштановой парой, хотя ему совсем в другую сторону.
Так они прошли вдоль реки до следующего мостика, и хотя он держался на расстоянии, его всё-таки смущала роль преследователя. Поэтому он даже обрадовался, когда его нагнала группа молодых и весёлых иностранцев с такими же рюкзачками, как у него, и он легко смешался с ними, отвечая на их улыбчивые «Hi» и «How are you» как старый знакомый.
Проходя по разноцветным плиткам перед отелем, первый из них стал прыгать только по красным квадратам, и остальные все запрыгали так же, включая Егора. Потом они играли на ходу в футбол пустой пластиковой бутылкой, потом увидали старушку – и все стали изображать, как она идёт вперевалочку…
Их было пятеро, три парня и две девчонки. Вроде бы все говорят по-английски, но явно не американцы. «Where are you from?», крикнул Егор, и один из них, высокий блондин, крикнул «We are Japanese!» и для убедительности оттянул пальцами уголки глаз к вискам, и то же самое сделали все остальные.
Из бара впереди донеслась музыка, Егор узнал Doors, и вся компания хором затянула «Oh show me the way to the next whiskey bar!». И вот они уже в баре, а потом в следующем баре, продолжая общаться на том же шуточном языке всеобщих повторов, передразнивая то мрачных мужиков с пивными кружками («Na zdorovie!»), то любителей рок-н-ролла на танцполе, то футбольных болельщиков, которые вскрикивают и машут руками при каждом движении бессмысленных фигурок на экране телевизора.
Что-то выключило их игру в третьем или четвёртом баре, и Егор не сразу понял, что это сделала музыка. До этого везде звучали известные композиции на английском, и вся компания время от времени начинала хором подпевать, останавливая разговоры и возвращаясь в коллективное дурачество. Но тут из колонок плеснуло другим, прохладным и ветреным, как питерское небо:
Вот дождь пошёл, намокли лица.
С души моей свалилась глыба.
Наверное, я просто птица,
хотя возможно, что и рыба.
А может, это просто пиво.
А может, это просто водка.
А может, ты проходишь мимо.
А может, погоди, красотка…
Дождь, дождь идёт.
Всё, всё пройдет.
Компания примолкла. Кто-то поднялся, разглядывая исполнителя через головы плотно набитого бара. Кто-то попытался изобразить игру на гитаре с печальным лицом. Но общая хохма уже не получалась, им оставалось только слушать, не понимая слов.
А может быть, ты тоже рыба.
А может быть, ты тоже птица.
И что с того, что ты красива,
когда вокруг одни тупицы.
И город над тобой смеётся.
И голоса, и взгляды ранят.
И лишь тогда тебе поётся,
когда по крышам барабанит
Дождь, дождь идёт.