Но я не псих. Проверял. Не верю в то, что она может пройти мимо. Особенно после того, что нас связало вместе. Поэтому я сажусь напротив неё и начинаю рассказ.
Игры для взрослых всегда для меня были самой сложной темой. Потому что ассоциировались с болью, отчаянием и невозможностью что-то изменить. А я привык быть хозяином собственной жизни.
Когда-то давно больной ублюдок по имени Ибрагим Иванютин, иначе Цербер, придумал развлечение для тех, кто любит пощекотать нервишки. Так называемые игры для взрослых.
Он занимал почётную должность нового молодого мэра по кличке Аид. Так вышло, что я очень дружен с его сыном. Он явно не в отца пошёл, но там своя история…
Так вот первой и самой жестокой игрой была русская рулетка. В неё играли те, кому были нужны деньги и слава. Кто попробовал в жизни все или, напротив, хотел окунуться в омут с головой.
Мой друг играл в неё. Марк Быстрицкий тогда хотел заглушить боль. Попробовать что-то новенькое. Он знал, что играть с Иванютиным нельзя, но все равно решился на это в момент отчаяния.
Сыграл. Остался жив, хотя я до сих пор не понимаю, как можно добровольно разрешить незнакомой девушке приставить револьвер к твоему виску?
Все мы думали, что он пережил это, забыл, как страшный сон, вдоволь наигравшись. Но потом оказалось, что он нашёл ту самую девушку. Нашёл и привёл сперва в свой клуб, а потом и в дом.
Тем самым нарушив самое главное правило русской рулетки: нельзя после игры встречаться с тем, кто приставлял дуло к твоей голове. И теперь и он, и эта Лиза на крючке.
А Иванютин получил доступ к их неоконченным играм. Теперь не просто с кем-то – с нами. Вот такая вот картина. Неприглядная. Ева, после того как я все рассказал, замолчала.
Ей тяжело было принять всю грязь и порочность это мира. Чистая по натуре, девушка не могла понять, зачем идти стреляться с кем-то. Я тоже не понимал. Пока не пришёл человек и не передал мне вещи сестры.
А потом он сказал, что она участвовала в русской рулетке и больше не вернётся. Я едва не забил его до смерти. Моя красавица сестра. Маша, маленький, нежный цветочек, который мы с братом оберегали всеми силами.
Как она там оказалась? Почему пошла, ведь знала, что это такое. Но главный вопрос… Как получилось, что она больше никогда не вернётся к нам? Почему она позволила убить себя?
С тех пор мы с Максимом поклялись, что убьём Иванютина и прикроем игры навсегда. Чтобы больше никто и никогда не страдал. Никто не испытывал боли потери и не относил алые розы на могилу восемнадцатилетних сестёр.
Но пока все шло далеко не по тому сценарию, которого бы нам хотелось. А Еве не обязательно знать такие подробности моей жизни. Ей хватает своей.
Я смотрел в ее глаза, ожидая ответа. Хотел прерваться. Закрыть эту больную тему. Но девушка проявила упрямство. Спросила о салочках и прятках. Хотела знать все. И я не стал ей отказывать…
Глава 18. Игорь
После смерти Маши и речи быть не могло о том, чтобы участвовать в играх. Они при этом были очень популярны. Самое смешное, что их создатель установил незыблемые правила и жестко карал за их нарушение.
Так создавалось впечатление, что это не беззаконие в чистом виде, а упорядоченное развлечение. А то, что в русской рулетке стало погибать все больше людей, а в салочках и прятках появляться все больше девушек, оказавшихся заложницами ситуации…
Людей не могло остановить это. Гениальный маркетинг и чокнутый создатель были практически безупречны. Но так не могло быть всегда. Игры, по сути, – это развлечение для глупых и отчаянных.
Иванютин пропал, оставив за собой кровавый след, а ещё заместителей на местах. Те творили многое такое, что не вписывалось в рамки. Одним из наказанных высшей мерой стал даже брат Цербера.
Потому что нарушил правила. Нарушил правила, когда мой брат принят участие прятках по собственной дурости. Я не осуждал Максима. Был зол, но каждый делает свой выбор.
Первым из нас был Марк в русской рулетке, потом Максим в прятках, скорее всего, случайно попал в салочки Олег. Оставался лишь я и… Нет, я никогда по доброй воле не сунусь ни в одну из игр.
Этого я Еве не говорил, но, думаю, она и сама поняла без лишних слов. Потому что смотрела своими прекрасными глазами и сочувствующе кивала. Пару раз за мой рассказ даже забывалась и срывалась.
Участливо касалась рукой моих раскрытых ладоней. Спрашивала больше про прятки. А я рассказывал про особняк и его обнаженных гостий. Как они прятались, а их находили. А потом…
А потом, в кулуарах роскошных интерьеров даже шторы окрашивались в алый от стыда. Страсть смешивалась с пороком, похоть торжествовала над простыми человеческими радостями.
Ева прикрывала глаза и тяжело дышала. И я видел в ней то, что заставляло ее краснеть. То, что раз за разом приводило на порог особняков пряток и рулетки людей.
Стыд и любопытство. Нет, не думаю, что Ева бы решилась на такое. Годы под гнётом отца все же давали о себе знать. Но в ней проснулось любопытство.
Ведь если все эти люди идут, значит, зачем-то им все это нужно? Значит, они получают что-то невероятное там? Вот и в глубине ее глаз я читал эти эмоции.
Вот на таких, как Ева, и рассчитано все это. На наивных, милых и не понимающих до конца всю соль этого мира. А ещё на мужчин, испытывающих отчаяние и бесконечную скуку…
Ева слушала внимательно, а взгляд ее становился все более отсутствующим. Она долго молчала, а потом словно собралась с мыслями и собралась что-то рассказать, но передумала.
Вот так мы и сидели, молча глядя друг на друга. В какой-то момент ушли каждый в свою голову. А потом она вздрогнула, будто вспомнила что-то, и тихонько спросила:
– А как же ещё одна игра? Про которую ты говорил…
Скрипнул зубами, поражаясь тому, как она все помнит. Единственно оброненное упоминание о самой странной, непонятной и на удивление не обременённой правилами игре…
А она запомнила. Вот так иногда в сердце врезаются мелочи, о которых ты даже подумать не можешь. А она теперь хочет знать подробности. И мне не осталось ничего иного, кроме как ответить.
Потому что она раскрыла мне душу. Дала заглянуть туда, куда ни одного человека не пускала. А я обещал ей ответить на все вопросы. Если обману – нарушу хрупкое доверие, что между нами возникло.
Этого допустить я не мог. Поэтому, подбирая слова, осторожно начал рассказ про четвёртую игру для взрослых, что придумал Иванютин. Он, правда, не особо любил ее и не продвигал, как остальные.
Словно она была нежеланным ребёнком. Но последователи не позволили этому действу зачахнуть. Хотя, как по мне, вот ее надо было прикрывать первой. После рулетки, разумеется.
В других играх шанс умереть или свихнуться был гораздо меньше.
Итак. Верю не верю. Игра, построенная на проблемах и противоречиях. Ее организаторы искали тех, чьи отношения на грани, на пике чувств. А потом выводили людей на чистую воду.
Они играли чувствами, задавая вопросы, а если ответы не сошлись… Происходящее скорее напоминало сумасшедший театр. Говорят, там работают бывшие психологи, которые выворачивают твою душу наизнанку.
Заставляют сомневаться во всем, что тебя окружает. И ты ошибаешься, сбиваешь с пути, в то время как тот, что сидит по ту сторону непрозрачного чёрного экрана, находится в такой же ситуации.
Никто и никогда из тех, кого я знаю, не признавался в участии в этой игре. Никто и никогда не рассказывал подробностей. Но все знали, что, если вынести сор из избы, они могут оказаться там, в мире, где вера решает все.
Забрать друзей, любовников, супругов, братьев и сестёр. Главное, чтобы на момент начала игры вам было восемнадцать. Эдакое едва ли не единственное строгое правило, что объединяет все игры для взрослых.
Когда я закончил, Еву немного потряхивало. Она остекленевшим взглядом смотрела куда-то в стену. Не удержался и приобнял ее. Неожиданно она положила голову мне на грудь и судорожно вздохнула.
Слишком близко. Снова слишком близко к моему сердцу. Как же сложно удержаться, невыносимо чувствовать ее рядом и не иметь возможности быть в ней.
Она словно почувствовала это и подняла голову. Такая нежная, ранимая, слишком открытая для этого проклятого мира. С манящими розовыми губами. Рядом. Слишком рядом… А я ведь тоже далеко не святой.
Глава 19. Ева
Не знаю, в какой момент все стало иначе. Сердце заколотилось сильно, но при этом глухо. Словно его обернули в тёплое одеяло, чтобы уберечь от потрясений.
Он все ещё обнимал меня, но его руки начали двигаться, медленно очерчивая контуры моей одежды. Очередное цветастое платье – на этот раз очень свободное, с глубоким вырезом спереди – сминалось под его натиском.
По телу прошла дрожь, но уже совершенно иной природы. Ладони Игоря были тёплыми, даже горячими. Они приятно растирали мою холодную кожу, заставляя щеки пылать от неизведанного ранее удовольствия.
В этот раз Сафронов не стал отступать или полагаться на волю случая. Я же застыла, заворожённая его движениями, убаюканная спокойствием.
Хотя о чем это я?! Какое к черту спокойствие, когда внутри уже зарождается что-то новое, манящее, но смешанное с простой девичьей паникой.
Мы сейчас оба были слишком ранимы. Словно голые, обнажившиеся души. Он открыл мне мир игр для взрослых, и я, к своему ужасу, заинтересовалась ими.
Любопытство родилось внезапно, так же внезапно, как горячие мужские губы коснулись моей шеи. Удовольствие прострелило настолько ярко, что я невольно прикрыла глаза.
Это было приятно. Чарующе и совершенно не пошло. Ни капли той запретной похоти, о которой он говорил ранее. Да, рассказы о страсти в кулуарах особняков с шикарной обстановкой возбуждали.
Они порождали что-то новое, грязное, но притягательное. Внезапно я поняла, что представляю себя там: дерзкую, смелую, идущую против правил, против того, чему меня учил отец.
Обнаженную. Губы Игоря переместились ниже, а одна рука уже растирала поясницу, преступая запретные границы. Вторая все ещё гладила, ниже, по голому бедру, пробираясь к внутренней поверхности.