Экзекуция закончилась, как он понял. Но с ним ничего не произошло. Нет, не совсем так!
В голове его бродили какие-то смутные мысли о том, как важна верность расе Славных, он чувствовал, что ему хорошо знакома обстановка, в которой он оказался, время от времени в памяти всплывали образы каких-то механизмов и приспособлений, но все это воспринималось нечетко.
Вдруг в его неясные мысли ворвался чей-то грубый голос:
— Выходи оттуда, копуша чертов!
В дверь заглядывал высокий, крепкого сложения человек с толстой шеей и квадратным злым лицом, на котором выделялись перебитый нос боксера и неприятно жесткие голубые глаза.
Гарсен не шевельнулся. Дело было не в том, что он намеревался оказать сопротивление. Здравый смысл настоятельно подсказывал, что нужно немедленно повиноваться, пока он как следует не разобрался, что же все-таки произошло. Что поразило его до глубины души и лишило его возможности реагировать, было осознание того, что хотя этот человек говорил не по-английски, Гарсен понял каждое его слово.
На грубом лице человека появилась гримаса ярости, и угроза, заключавшаяся в этом для Гарсена, автоматически привела в движение его мышцы. Он заторопился встать и выйти, но разозленный громила не хотел больше ждать и буквально выволок Джека за шиворот из камеры и выбросил его на дорогу лицом вниз.
Несколько мгновений он пролежал так, пытаясь справиться с охватившей его яростью. Он не мог рисковать выдать себя. Что-то у них с ним не получилось. Машина не разрушила его личность, и он должен изо всех сил постараться использовать этот данный судьбой шанс наилучшим образом. Он медленно поднялся на ноги, думая о том, как должен вести себя человек, лишенный индивидуальности, превращенный в автомат.
— Сюда, черт тебя возьми, — произнес наглый голос позади него. — Ты теперь в армии. — В голосе появились нотки удовлетворения: — Ну, ты у меня последний сегодня. Теперь, парни, я доставлю вас на фронт, а тогда…
“Сюда” означало, что надо было присоединиться к группе людей, построившихся в две шеренги около большого, мрачного и грязного здания. Гарсен твердыми шагами направился к краю задней шеренги, и его поразило, как старательно эти люди держали равнение.
— Хорошо! — прокричал парень с квадратным лицом, — Пошли! Прежде чем этот день закончится, вам придется хорошенько схватиться с врагом.
“Вот, значит, каких людей они подбирают на роли лидеров, — думал Гарсен, — невежественных, грубых, тупых свиней”. Неудивительно, что его самого Наблюдатель признал негодным. Он начал маршировать в ногу с остальными, незаметно наблюдая за ними из-под полуопушенных век. Все это время он пытался как-то проанализировать, рассортировать разрозненные, бессвязные и порой очень неожиданные мысли, которые путались и мешали друг другу в его голове. И все время он возвращался к словам, которые все чаще и все яснее возникали в его мозгу, хотя где и кто говорил это и говорил ли вообще, он не знал: “В Дельпе строится гигантский временной энергетический барьер. Он не должен быть закончен, так как это приведет к гибели Вселенной. Приготовьтесь сыграть свою роль в его уничтожении. Попытайтесь рассказать об этом Планетарианцам, но не надо идти на риск без особой необходимости. Вам надо остаться в живых и передать это сообщение Планетарианцам. Энергетический барьер не должен быть закончен, не должен”.
Усилием воли Гарсен заставил себя выбросить эту навязчивую мысль из головы и сконцентрировать внимание на том, что его окружало.
За ними не прислали грузовиков, не появились для этрй цели и какие-нибудь далекие потомки трамваев. Никакого транспорта не было вообще, только серые узкие улицы без тротуаров.
Они шли пешком на войну, и это было похоже на марш по мертвому, старому, заброшенному городу. Заброшенному, несмотря на то, что на его улицах попадались низкорослые, коренастые, заторможенно двигавшиеся мужчины и женщины, тупо шагавшие мимо, глядя себе под ноги, безразличные ко всему вокруг. Создавалось впечатление, что это жалкие, примитивные, дикие, опустившиеся потомки некогда великой расы, а этот город — памятник — но, нет! Гарсен криво усмехнулся. Этот уродливый город не располагал к сравнениям. Даже если не вспоминать слова доктора Лелла, было очевидно, что каждая грязная узкая улица и каждое запущенное здание такими и задумывались, когда их создавали.
И чем скорее он выберется отсюда и передаст Планетарианцам это страшное и непонятное сообщение о временном энергетическом барьере, тем лучше. Намеренно резко он оборвал эту мысль. Если кто-нибудь из Славных случайно оказался рядом и уловил мысль, исходящую от существа, которое считалось живым роботом, тогда ему больше уже не избежать участи других несчастных. Ать-два, ать-два! Шаги их отдавались пустотой на камнях мостовой, как в городе призраков. Вот он здесь, заброшенный на столетия, а может быть, и тысячелетия вперед, в будущее. И как ужасно сознавать, что Норма, бедная, отчаявшаяся женщина, которую лишили свободы и чье трогательное в своей беспомощности лицо он видел всего какой-нибудь час назад, давно мертва и похоронена где-то далеко в глубине веков. И все же она была жива! Те шестьсот миллиардов ее тел в минуту существовали где-то во времени и пространстве, живые, потому что великая река времени текла непрерывным потоком по своему космическому курсу бесконечных повторений, потому что жизнь — это только частный случай, и она так же бесцельна, как и гигантская энергия, выплескивающаяся в неизвестность.
Ать-два, ать-два, — так они шли, вперед и вперед, и мысли Гарсена подчинялись строгому ритму их марша.
Погруженный в свои размышления, он не замечал ничего вокруг и был поражен, когда небо впереди оказалось затянутым красной дымкой. Значит, они уже почти пришли! Не пройдет и десяти минут, как они достигнут своей цели. В косых теплых лучах заходящего солнца поблескивали машины — машины, которые двигались и вступали в схватку друг с другом! Гарсен почувствовал, что его охватывает волнение. Значит, это все-таки настоящая война, несущая смерть и разрушение, и она здесь, рядом. Каждую минуту там погибают люди за дело, смысла которого они не в состоянии понять, так как их превратили в жалких роботов, чтобы легче послать на смерть. И там медленно, но верно идут к победе Планетарианцы, а Славные терпят поражение, уступая свои позиции. Уступают сорок футов своей территории каждый день, по словам доктора Лелла.
Это война на истощение. Какое фиаско военной стратегии! Или понятие о военном гении утрачено, и обе стороны скрупулезно действуют по правилам военного искусства, что гарантирует от ошибок, но не дает и возможности для прорыва? И сорок футов просто математическое выражение изначальной разницы в военном потенциале воюющих сторон?
Группа, в которой был Гарсен, наконец остановилась в сотне ярдов от этой неестественной линии фронта. Он стоял среди людей-роботов, ни движением, ни взглядом не выдавая себя, и напряженно и сосредоточенно наблюдал за происходящим на поле боя.
У Планетарианцев было семь крупных машин и по меньшей мере полсотни крошечных, быстрых, маневренных машин сопровождения для каждого из так называемых линкоров. Да, это как раз те термины, которые сами просились на язык. Линкоры и эсминцы! У Славных были только эсминцы, огромное количество машин в форме торпеды, которые скользили по земле, совершая бесконечно повторяющиеся сложные маневры.
Маневр против маневра: это была сложная позиционная игра, невероятно запутанная, правила выходили за рамки понимания Гарсена. В центре внимания были линкоры. Каким-то образом, вероятно, они были защищены от воздействия энергетических пушек, так как никаких попыток применить такое оружие против них не предпринималось. Обычные пушки, очевидно, тоже были бесполезны против них, так как нигде их не было видно, как не было и другого подобного оружия из разряда артиллерийского. Планетарианцы даже не стреляли в скопление живой силы противника, группы людей-роботов, подобные той, в которой находился и Гарсен, которые по стойке смирно стояли так близко к полю боя и так скученно, что несколько снарядов большой убойной силы уничтожили бы их всех в считанные минуты с необычайной легкостью..
В сражении принимали участие только линкоры и эсминцы. Линкоры двигались вперед и назад, по направлению к центру и от него, перемещаясь относительно друг друга, а эсминцы Славных атаковали их, когда линкоры выходили вперед, и выжидали, когда те откатывались назад. И всегда эсминцы Планетарианцев проскальзывали между линкорами, чтобы перехватить эсминцы Славных. Когда солнце зашло, погрузившись в красное пламя за зелеными холмами на западе, линкоры, выходя вперед для атаки, были уже на много футов ближе, чем вначале, и красная линия, которая обозначала место, где был нейтрализован временной энергетический барьер, была уже не за нагромождением скальных пород вдалеке, а на земле на несколько футов ближе.
Значит, вот в чем дело. Линкоры каким-то образом вынуждали Славных отодвигать энергетический барьер. Естественно, его отодвигали, чтобы спасти от худшей участи, возможно, от полной нейтрализации по широкому фронту. И таким образом, Планетарианцы отвоевывали город дюйм за дюймом, фут за футом, улицу за улицей. Только почему это сражение шло так медленно, с соблюдением таких сложных правил, почему победа и поражение измерялись такими мелкими величинами, понять было невозможно. Тайна оставалась тайной.
Гарсен мрачно думал, что если в послании к Планетарианцам, которое ни с того, ни с сего возникло в его мозгу неудавшегося человека-робота, была правда, то окончательной победы не будет. Задолго до того, как темпами в сорок футов в день Планетарианцы захватят Дельпу, будет завершено сооружение секретного временного энергетического супербарьера, и тогда человечество и все им созданное перестанет существовать.
Наступила ночь, но свет прожекторов заменил солнце, и фантастическое, невероятное сражение продолжалось. Никто не стрелял по источникам света. Каждая из сторон сконцентрировала внимание на своей роли в сложной, смертоносной игре, и люди-роботы становились ее жертвами.