Наверное, звонила Федора. Голос ее в памяти не сохранился, да его и поменять можно. И еще раз спасибо Кире Акимовне – за телеграмму с адресом. Недели отпуска хватит. Снегирям придется соврать, что посылают в командировку. Иногда Матвея просили проверить новую заграничную технику.
Он отгонял мысль о вероятной нецелесообразности путешествия. Красивая, талантливая женщина, Марина могла быть замужем. Ребенок мог считать отцом отчима… Матвей суеверно боялся заранее выстраивать речь, хотя слова так и рвались. Прости, сын (дочь), что я не был с тобой. Эх, Марина.
Захотелось поделиться новостью с Элькой, но, сбежав по пролету, повернул обратно. Элька стала осмотрительной, не то, что раньше, присоветует остеречься возможного обмана, обдумать, взвесить… Да и спит, конечно, уже поздновато. Позвонил Робику.
– Скорее всего, это была шутка, – выслушав сбивчивый сумбур, сказал Робик. – Сегодня же первое апреля.
– Просто совпало, – запротестовал Матвей. – Детьми не шутят!
Робик помолчал и согласился:
– Ты прав. Шутки шутками, но могут быть и дети… Сколько ему лет?
– Кому?
– Твоему дитяте.
– Почти шестнадцать! – охнул Матвей, внезапно сообразив, что его ребенок отнюдь не трехлетний херувим.
– С чего у тебя голос придушенный?
– Все еще в шоке. – Матвей впрямь чувствовал себя как в парной, даже кости ломило жаром.
– Я мог бы составить компанию в поездке, – предложил Робик. – Думаю, отпустят на недельку «по семейным обстоятельствам».
Матвей чуть не лопнул от переполнившей его благодарности. Но пока друг приедет…
– Прилечу завтра дневным рейсом, – успокоил понятливый Ватсон.
План складывался на удивление удачно. Матвей колебался, не рассказать ли Снегирям… И тут зазвучала мелодия вызова сотового телефона.
– Ты что, издеваешься? – набросилась с ходу Алиса. – Обещал прийти…
Он закричал мгновенно сорванным голосом:
– Алиса, извини! У меня непредвиденное дело, я срочно уезжаю, потом все объясню!
Раздалось нечто нечленораздельное. Матвей нажал на кнопку и внес осточертевшее имя в «черный список» со страстным пожеланием хозяйке имени найти харизматичного жениха с высоким положением в обществе.
24
Прикинув расстояние, решили ехать на «Шкоде». Тетя Гертруда снабдила пирожками, пакетом растворимого кофе и восьмилитровым термосом кипятка. Ей и Снегирям Матвей преподнес заготовленную версию о командировке. Робик отправлялся с ним якобы из научного интереса к больницам провинции. Если Алисе взбредет в голову позвонить на домашний телефон, не будет противоречий. Поколебавшись перед букетом белых роз в цветочном киоске, Матвей купил красные. Робик затарился пивом. Сорвались с ревом на первой скорости под фанфары возмущенных гудков и визга протекторов. Стремительный музыкальный ритм, чуть приторможенный на перекрестках, – и дальше, не сбавляя «шкодливой» прыти.
– Круто шпаришь, гонщик. – Робик выдохнул адреналиновый воздух. – Давай тише. Я как-то привык спасать людей, а не отправлять их пачками на тот свет.
– Как прикажете, доктор. Тише так тише.
Скоро город уменьшился до размера горстки фильтров от сигарет. Автомобиль не спеша катил по загородной дороге. Робик открыл первую пивную банку. Салон наполнился дрожжевым запахом, и Матвей спустил водительское окно до половины. Апрельский ветер приятно холодил разгоряченное лицо. По бокам дороги деревья тянули к небу обнаженные руки. Скоро им станет тепло. Всем станет тепло. Весна шла так мощно, что было видно, как ветки набухают завязями почек.
Спустя два часа Робик отстегнул ремень безопасности: «Останови». Матвей подрулил к краю дороги и, пока друг стоял на обочине, задрав голову к солнцу, выбросил в мусорный пакет четыре пустых банки. Силен мужик. Летом под щедро орошенным откосом, наверное, зацветет дикий хмель. Усевшись, Робик облегченно сказал:
– Я не смог бы зараз выпить столько воды, а пиво смог. – И засмеялся: – Интересно, есть у ангелов мочеиспускательные органы и пускают ли они газы от пива?
Спьяну его всегда тянуло если не на разговоры об Эльке, то на анатомическую ересь.
– Ты законченный атеист.
– Как сказать… «Спаси и сохрани» – главная заповедь перед операцией, но когда я думаю, что Бог создал человека по образу и подобию своему, я начинаю думать о Боге кощунственно.
После пятой банки он заговорил о женщинах. В проекции с Элькой, конечно.
– В Библии говорится: «…и познал Адам Еву». Вот я познал какую-нибудь женщину, а дальше зачем ее знать? Все равно на следующий день оказывается, что она не умеет жарить картошку, читает исключительно детективы или смотрит сериалы. Или слушает попсу. Потом спрашивает: «Почему ты говоришь одно, а делаешь другое?» Я честно ей отвечаю: «Потому что люблю другую, а сплю с тобой». И как человек любознательный, познаю следующую. Одна Элька непознаваемая, сколько ее ни знай… Мне все в ней нравится. Нравится даже, как у нее ноги пахнут летом от долгой ходьбы. Они пахнут морскими гребешками.
– Вареными?
– Ага. Вкусно.
– Хорошо хоть не сыром «Рокфор», – хмыкнул Матвей. – Сто лет не могу понять: что за черная кошка между вами пробежала?
– Не кошка, а серый волк.
Робик не стал, как обычно, пожимать плечами, взял и за семь минут рассказал, как за семь минут предал Эльку, когда они сто лет назад гуляли на набережной летним вечером.
Перед ними остановился синий «Мерседес». Друзья тогда о машинах и не мечтали. За рулем сидел Серый. Робик сразу узнал его по пепельному ежику и рысьим глазам за стеклом, и Серый, судя по всему, Робика узнал. «Он теперь бизнесмен, – сказала Элька, – владелец сети мебельных магазинов. Недавно женился, в газете писали, а в любовницах у него – наша Великанова».
Серый вышел. На запястье правой руки блестели часы «Ролекс», которые неразборчивому человеку трудно отличить от советских командирских. Робик отличил. «Привет», – радостно сказал Серый, будто был его давним приятелем, и Робик ответил: «Привет». А что еще делать, если человек рад встрече и здоровается с тобой?
Серый сообщил: «Я тут за вашей одноклассницей приехал. Два часа из реки не вылазит. В воде ей кайф. Люблю таких, которые плавают против течения… А ты, говорят, в «меде» учишься? Небось на хирурга?»
«Небось».
«Уважаю хирургов. – Серый перехватил взгляд Робика, брошенный на часы, и усмехнулся. – Кто старое помянет… В Англии купил за две тысячи фунтов. Классика. Сколько ронял и стукал, ни царапины. Хочешь – задарю?»
Вот так, запросто. Богатый.
Робику стало неловко. Он кивнул на машину: «Классный бенц».
«Мерина» отдать, прости, не смогу, – засмеялся Серый. – Полтора ляма – покупай. Венгерская сборка, машинка для бедных. Я вообще-то не автомобильный фанат». Вынул из кармана сигареты «Кент»: «Куришь? Или врачам западло?»
Закурили, а Элька стояла поодаль с отрешенным видом и смотрела на реку. Они стояли примерно в том месте, где Серый с белобрысым напали на троих малолеток из-за командирских часов.
Робик говорил без эмоций, только хмурил брови. Все эмоции были им, наверное, множество раз пережиты.
Серый разглядывал Эльку очень откровенно. И вдруг громко сказал: «Клевая шикса выросла. Что, приятно арийцу трахать жидовку?»
Робик поперхнулся от неожиданности, а Серый продолжил: «…с особым садизмом. Я бы тоже не прочь».
Элька повернулась и тихо пошла. Потом сняла туфли и понеслась босиком. Робик бросил недокуренную сигарету и побежал за ней. Бежал и слышал, как сзади хохочет Серый.
Элька летела во весь дух. Она и в детстве всегда обгоняла мальчишек. Робик кричал: «Эля, Эля!» Она не слышала. Она вообще его больше не слышала.
Элька иногда так быстро делала какие-то поступки, что судьба за ней просто не успевала. Матвей переваривал рассказ и чувствовал, что гневается на друга, хотя тот вроде не был виноват перед Элькой. Просто вдруг обнаружилось, что Робик – свинья. «Мерседес», блин. Бенц-бенц-бенц. А Серый… Что – Серый? Волк-оборотень. Таких выходцев из Бомжовок, полных тщательно скрываемого комплекса неполноценности и презрения к тем, кто не разделяет их мнений, со временем почему-то стало больше. Жаль Великанову.
Робик словно прочел мысли Матвея.
– Я – свинья?
– Элементарно, Ватсон.
– Но что я… не мог же я дать ему в морду.
– Почему?
– Я не догнал бы Эльку…
– Ты и так ее не догнал.
– И, кажется, не догоню, – пробормотал он. На ветру его светлый хохол трепетал флажком капитуляции.
Молчали, и Матвей думал о том родственнике седьмой воды, который занимается ресторанным бизнесом в итальянском городе с очень русским названием Пьяченца. Этот молодец водит дружбу с семьей китайцев, в его ресторане поют цыгане, у его матери в предках есть итальянцы и французы, а себя он считает русским. Жуткий патриот России и, хотя жить предпочитает не здесь, ревниво следит за всем происходящим на исторической родине. Двоюродная сестра Нина гостила у него и уверена, что он, если придется, не задумываясь отдаст за Россию последнюю каплю своей макаронно-лягушатной недорусской крови. Ну вот… а ведь Матвей говорил Робику, будто итальянского родственника ничего не интересует, кроме изготовления соусов и вин.
Робик сидел унылый и пьяченца. Хотел, видимо, облегчить душу, но стало еще горше.
– Не переживай, – сказал Матвей. – Элька не умерла.
– Бог с тобой, – вздрогнул Робик.
– Все можно исправить, кроме смерти. Ты же доктор, сам знаешь.
– Думаешь, когда-нибудь простит?
– Когда-нибудь. Если ты писал с девочкой в одном дворе и тебе нравится, как ее ноги пахнут морскими гребешками, это очень главное.
Робик засмеялся. На скулах проступили красные пятна. Теперь Матвей думал о том, что мужчине не нужна идеальная женщина. Ему нужна любимая со всеми ее недостатками. Любовь – это средоточие всех чувств, добрых и злых. Декарт ошибся в одном слове. Я