Профессор Керн встретил их в своём кабинете, приняв вид оскорблённой добродетели.
— Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко распахнув двери лаборатории и бросив мельком уничтожающий взгляд на Лоран.
Следователь, Лоран, Артур Доуэль, Керн, Ларе и двое полицейских вошли.
Знакомая обстановка, с которой было связано столько тягостных переживаний, взволновала Лоран. Сердце её сильно забилось.
В лаборатории находилась только голова Брике. Её щёки, лишённые румян, были тёмно-жёлтого цвета мумии. Увидя Лоран и Ларе, она улыбнулась и заморгала глазами. Ларе с ужасом и содроганием отвернулся.
Вошли в смежную с лабораторией комнату.
Там находилась наголо обритая голова пожилого человека с громадным мясистым носом. Глаза этой головы были скрыты за совершенно чёрными очками. Губы слегка подёргивались.
— Глаза болят… — пояснил Керн. — Вот и всё, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.
И действительно, при дальнейшем осмотре дома, от подвала до чердака, других голов не обнаружили.
На обратном пути вновь пришлось проходить через комнату, где помещалась толстоносая голова. Разочарованный Доуэль направился уже было к следующей двери, а за ним двинулись к выходу следователь и Керн.
— Подождите, — остановила их Лоран.
Подойдя к голове с толстым носом, она открыла воздушный кран и спросила:
— Кто вы?
Голова шевелила губами, но голос не звучал. Лоран пустила более сильную струю воздуха.
Послышался шипящий шёпот:
— Кто это? Вы, Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас…
Лоран заглянула в уши головы и вытащила оттуда плотные куски ваты.
— Кто вы? — повторила она вопрос.
— Я был профессором Доуэлем.
— Но ваше лицо? — задохнулась Лоран от волнения.
— Лицо?.. — Голова говорила с трудом. — Да… меня лишили даже моего лица… Маленькая операция… парафин введён под кожу носа… Увы, моим остался только мой мозг в этой изуродованной черепной коробке… но и он отказывается служить… Я умираю… наши опыты несовершенны… хотя моя голова прожила больше, чем я рассчитывал теоретически.
— Зачем у вас очки? — спросил следователь, приблизившись.
— Последнее время коллега не доверяет мне, — и голова попыталась улыбнуться. — Он лишает меня возможности слышать и видеть… Очки не прозрачные… чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями… Снимите же мне очки…
Лоран дрожащими руками сняла очки.
— Мадемуазель Лоран… вы? Здравствуйте, друг мой!.. А ведь Керн сказал, что вы уехали… Мне плохо… работать больше не могу… Коллега Керн только вчера милостиво объявил мне амнистию… Если я сам не умру сегодня, он обещал завтра освободить меня…
И вдруг, увидав Артура, который стоял в стороне, словно оцепенев, без кровинки в лице, голова радостно произнесла:
— Артур!.. Сын!..
На мгновение тусклые глаза её прояснились.
— Отец, дорогой мой! — Артур шагнул к голове. — Что с тобой сделали?..
Он пошатнулся. Ларе поддержал его.
— Вот… хорошо… Ещё раз мы свиделись с тобой… после моей смерти… — просипела голова профессора Доуэля.
Голосовые связки почти не работали, язык плохо двигался. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.
— Артур, поцелуй меня в лоб, если тебе… не… неприятно…
Артур наклонился и поцеловал.
— Вот так… теперь хорошо…
— Профессор Доуэль, — сказал следователь, — можете ли вы сообщить нам об обстоятельствах вашей смерти?
Голова перевела на следователя потухший взгляд, видимо плохо понимая, в чём дело. Потом, поняв, медленно скосила глаза на Лоран и прошептала:
— Я ей… говорил… она знает всё.
Губы головы перестали шевелиться, а глаза заволоклись дымкой.
— Конец!.. — сказала Лоран.
Некоторое время все стояли молча, подавленные происшедшим.
— Ну что ж, — прервал тягостное молчание следователь, и, обернувшись к Керну, произнёс: — Прошу следовать за мною в кабинет! Мне надо снять с вас допрос.
Когда дверь за ними захлопнулась, Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и закрыл лицо ладонями:
— Бедный, бедный отец!
Лоран мягко положила ему руку на плечо. Артур порывисто поднялся и крепко пожал ей руку.
Из кабинета Керна раздался выстрел.
Звезда КЭЦ(роман)
Посвящаю памяти
Константина Эдуардовича Циолковского
Глава 1Встреча с чернобородым
Кто бы мог подумать, что незначительный случай решит мою судьбу.
В то время я был холост и жил в доме научных работников. В один из весенних ленинградских вечеров я сидел у открытого окна и любовался на деревца сквера, покрытые светло-зелёным молодым пушком. Верхние этажи домов пылали палевыми лучами заката, нижние погружались в синие сумерки. Вдали виднелись зеркало Невы и шпиль Адмиралтейства. Было удивительно хорошо, не хватало только музыки. Мой ламповый радиоприёмник испортился. Нежная мелодия, заглушённая стенами, чуть доносилась из соседней квартиры. Я завидовал соседям и в конце концов пришёл к мысли, что Антонина Ивановна, моя соседка, без труда могла бы помочь мне наладить радиоприёмник. Я не был знаком с этой девушкой, но знал, что она работает ассистентом физико-технического института. При встрече на лестнице мы всегда приветливо раскланивались. Это показалось мне вполне достаточным для того, чтобы обратиться к ней за помощью.
Через минуту я звонил у дверей соседей.
Дверь мне открыла Антонина Ивановна. Это была симпатичная девушка лет двадцати пяти. Её большие серые глаза, весёлые и бодрые, глядели чуть-чуть насмешливо и самоуверенно, а вздёрнутый нос придавал лицу задорное выражение. На ней было чёрное суконное платье, очень простое и хорошо облегавшее её фигуру.
Я почему-то неожиданно смутился и очень торопливо и сбивчиво стал объяснять причину своего прихода.
— В наше время стыдно не знать радиотехники, — шутливо перебила она меня.
— Я биолог, — пробовал оправдаться я.
— Но у нас даже школьники знают радиотехнику.
Этот укор она смягчила улыбкой, показав свои ровные зубы, и неловкость растаяла.
— Пойдёмте в столовую, я допью чай и пойду лечить ваш приёмник.
Я охотно последовал за ней.
В просторной столовой за круглым столом сидела мать Антонины Ивановны, полная, седая, розоволицая старушка. Она с суховатой любезностью поздоровалась со мной и пригласила выпить чашку чаю.
Я отказался. Антонина Ивановна допила чай, и мы направились ко мне.
С необычайной быстротой она разобрала мой приёмник. Я любовался её ловкими руками с длинными, подвижными пальцами. Говорили мы немного. Она очень скоро поправила аппарат и ушла к себе.
Несколько дней я думал только о ней, хотел зайти снова, но без повода не решался. И вот, стыдно признаться, но я нарочно испортил свой приёмник… И пошёл к ней.
Осмотрев повреждение, она насмешливо взглянула на меня и сказала:
— Я не буду чинить ваш приёмник.
Я покраснел как варёный рак.
Но на другой день снова пошёл — доложить, что приёмник мой работает великолепно. И скоро для меня стало жизненной необходимостью видеть Тоню, как я мысленно называл её.
Она дружески относилась ко мне, по её мнению, я, видите ли, был только кабинетный учёный, узкий специалист, радиотехники не знал, характер у меня нерешительный, привычки стариковские — сиднем сидеть в своей лаборатории или в кабинете. При каждой встрече она говорила мне много неприятного и советовала переделать характер.
Моё самолюбие было оскорблено. Я даже решил не ходить к ней, но, конечно, не выдержал. Больше того, незаметно для себя я начал переделывать свой характер: стал чаще гулять, пытался заняться спортом, купил лыжи, велосипед и даже пособия по радиотехнике.
Однажды, совершая добровольно-принудительную прогулку по Ленинграду, я на углу проспекта Двадцать Пятого Октября и улицы Третьего Июля заметил молодого человека с иссиня-чёрной бородой.
Он пристально посмотрел на меня и решительно двинулся в мою сторону.
— Простите, вы не Артемьев?
— Да, — ответил я.
— Вы знакомы с Ниной… Антониной Герасимовой?
Я видел вас однажды с ней. Я хотел передать ей кое-что о Евгении Палее.
В это время к незнакомцу подъехал автомобиль. Шофёр крикнул:
— Скорей, скорей! Опаздываем!
Чернобородый вскочил в машину и, уже отъезжая, крикнул мне.
— Передайте — Памир, Кэц…
Автомобиль быстро скрылся за углом.
Я вернулся домой в смущении. Кто этот человек? Он знает мою фамилию? Где он видел меня с Тоней или Ниной, как он называл её? Я перебирал в памяти все встречи, всех знакомых… Этот характерный орлиный нос и острая чёрная борода должны были запомниться. Но нет, я никогда не видал его раньше… А этот Палей, о котором он говорил? Кто это?
Я пошёл к Тоне и рассказал о странной встрече. И вдруг эта уравновешенная девушка страшно разволновалась. Она даже вскрикнула, услыхав имя Палей. Она заставила меня повторить всю сцену встречи, а потом гневно набросилась на меня за то, что я не догадался сесть с этим человеком в автомобиль и не расспросил у него обо всём подробно.
— Увы, у вас характер тюленя! — заключила она.
— Да, — зло ответил я. — Я совсем не похож на героев американских приключенческих фильмов и горжусь этим. Прыгать в машину незнакомого человека… Слуга покорный.
Она задумалась и, не слушая меня, повторяла, как в бреду:
— Памир… Кэц… Памир… Кэц.
Потом кинулась к книжным полкам, достала карту Памира и начала искать Кэц.
Но, конечно, никакого Кэца на карте не было.
— Кэц… Кэц… Если не город, так что же это: маленький кишлак, аул, учреждение?.. Надо узнать, что такое Кэц! — воскликнула она. — Во что бы то ни стало сегодня же или не позже завтрашнего утра…
Я не узнавал Тоню. Сколько неукротимой энергии было скрыто в этой девушке, которая умела так спокойно, методически работать! И всё это превращение произвело одно магическое слово — Палей. Я не осмелился спросить у неё, кто он, и постарался поскорее уйти к себе.