— Покидаете нас, мистер Холман?
— Верно, — улыбнулся я ему. — Надеюсь, вы окажете мне любезность.
Портье сразу насторожился.
— Ну, все зависит от того, какой любезности вы ждете.
— Вчера я поспорил с другом, как зовут владельца этой гостиницы, — сказал я, — и мы заключили пари. — Я вынул бумажник и медленно отсчитал на стол две десятки и пятерку. — Полагаю, даже четверть данной суммы пари стоит, чтобы выяснить правду.
— Думаю, вреда не будет, раз вы его друг, и все такое прочее. — Портье торопливо запихал деньги в карман. — Хозяин гостиницы — мистер Линдерман.
— Тогда кто такой Строберг?
Портье мысленно занялся подсчетами.
— Заключили еще одно пари, мистер Холман?
— Теперь, когда вы назвали имя, — вздохнул я, снова роясь в бумажнике, — полагаю, вы правы.
— Спасибо, мистер Холман. — Когда вторые двадцать пять долларов перекочевали вслед за первыми в карман портье, он внезапно хихикнул. — Запутанное дело, и правду знают немногие. Если хотите встретиться с Линдерманом, вам надо сначала увидеть Строберга, правильно? В любом случае ответ возвращается через Строберга, и никогда нельзя спорить с парнем, который только передает информацию, правильно? — Он наклонился ко мне через стол, теплея от звука собственного голоса. — Взгляните с другой стороны. Вы должны встретиться с Линдерманом, а он говорит, что не согласится, если Строберг будет против, правильно? Поэтому, когда он через пару дней сообщает, что очень сожалеет, но Строберг возражает, — вы ничего не можете поделать, ведь так?
— О Авессалом! Сын мой! Сын мой! — тихо процитировал я.
— А? — Портье даже слегка отпрянул. — Какой такой Авессалом? Вы поняли, к чему я клоню?
— Четко и ясно! — ответил я. — Линдерман и Строберг — один и тот же человек.
— Да! — Он расплылся в улыбке и, учитывая состояние его зубов, напрасно это сделал. — Я же говорил, запутанное дело, а?
Через полчаса, пользуясь картой Линдермана-Строберга, я без всякого труда нашел дом по искомому адресу. Большой, с наружными лестницами, он примостился на самом краю каньона. Солнце уже скользило за кромку каньона, и тени быстро удлинялись, когда я коснулся кнопки дверного звонка. Пришлось нажимать ее трижды, пока входная дверь не открылась. На меня подозрительно смотрел темноволосый парень в шелковой новомодной рубашке с блестящими цветными узорами и в коричневых слаксах, подпоясанных медной цепью.
— Привет! — Я улыбнулся самым дружеским образом. — Майкл дома?
— Вышел, — бросил он. — А кто его спрашивает?
— Я — Рик Холман, — сказал я. — А вы, должно быть, Шон Монахан?
— Ну? — В черных, глубоко посаженных на смуглом лице глазах сквозило недоверие.
— По правде говоря, — голос мой звучал неуверенно, — я не очень-то хорошо знаю Майкла Линдермана. Встретил его как-то на вечеринке, и так нагрузился, что даже не помню, где именно! Но нашего разговора с ним не забыл. Мы болтали о том, что у каждого свой конек, понимаете? — Я позволил дружеской усмешке на своем лице превратиться в истинно дружескую ухмылку. — Нашлась пара пунктов, где мы поняли друг друга. Потом…
— Слушай! — холодно произнес Монахан. — У меня есть дела получше, чем торчать на собственном проклятом пороге и слушать твою пустую болтовню! Говори, что надо?
— Я как раз пытаюсь объяснить, — обиженно пробормотал я. — Фотограф был на вечеринке, и Майкл показал его мне, заметив, что если мне когда-либо захочется запечатлеть какой-то выдающийся кадр, то надо обратиться к нему. Настоящий специалист, сказал Майкл, умеет держать язык за зубами и не слишком сильно ударяет по карману. Вот только имя фотографа вылетело из головы!
— Не помнишь, — его голос вдруг стал слишком небрежен, — как выглядит этот фотограф?
— Вижу, как сейчас, — сказал я уверенно. — Маленького роста, писклявый, лет тридцати. Вьющиеся обесцвеченные волосы и очки без оправы.
— Не знаю парня с такой внешностью. — Монахан быстро пожал плечами. — Но возможно, его имя есть в картотеке Майкла. Он тщательно ведет все записи и легко находит имена и даты, что хочешь. Заходи в дом, я посмотрю.
— Спасибо, — благодарно отозвался я. — Вы и в самом деле хороший парень, Шон!
В ответ он только скрипнул зубами и открыл дверь. В квадратном холле их было три, и отдельная лестница вела на второй этаж.
— Жди меня здесь. — Монахан кивнул на левую дверь. — Скоро вернусь!
Я вошел в просторную гостиную со стеной из матового стекла, за которой открывался вид через ущелье на огни Лос-Анджелеса, начинавшие мерцать в наступающем сумраке. Солнечную комнату заполнили густые закатные тени, и поэтому с трудом можно было разглядеть даже очертания мебели. Монахан может сейчас заниматься чем угодно, подумал я, кроме одного — рыться в мифической картотеке, существование которой придумано им на крыльце. Когда вспыхнул свет и осветил комнату, обставленную обычной датской современной мебелью, я почему-то ощутил легкое разочарование. Чего я ожидал? Интерьер из фильма ужасов с Железной Девой для начала? В дверном проеме стоял черноволосый коротышка и целился в меня из пистолета.
— Ладно! — Он устремился ко мне. — Забудем дерьмо, которое ты нес тут про встречу с Майклом на вечеринке. Ты никогда его не видел!
— Что с тобой? — воскликнул я. — Поехала, что ли, крыша, Шон?
— Хочу знать, кто ты и какого черта здесь делаешь, — бросил он. — У тебя десять секунд, чтобы сказать правду, или… — Он многообещающе взмахнул пистолетом.
Мне стало чуть легче. Судя по поведению, парень — чистейшей воды любитель: пока он держит меня под прицелом, я в безопасности.
— Говорю же, — нервно ответил я. — От Майкла мне нужны только имя и адрес этого фотографа. Слушай, у меня новая подружка, которая не прочь попозировать для фотографий, и вы никогда не видели такую великолепную пару…
— Заткнись! — Тик на его лице дернул уголок рта. — Я же сказал, брось это дерьмо! Если не хочешь получить дырку в груди, выкладывай все немедленно.
Роль грязно выражающегося сутенера отыграна, понял я, пришло время сменить темп. Я медленно подошел к кушетке, перед которой стоял длинный низкий стол, и сел, слегка развалившись.
— Ты крепко влип, малыш, — глумливо усмехнулся я. — Втравил сам себя в паршивую ситуацию.
— О чем это ты? — быстро спросил Шон.
— Если я пошлю тебя к черту, тебе придется или стрелять — тогда думай, как объяснить появление моего трупа полицейским! — или сменить тон беседы.
Монахан пошел на меня, пока не остановился почти рядом на расстоянии каких-нибудь шести футов.
— Если будет нужно, и выстрелю! — с нажимом сказал он. — Вытащи бумажник и брось на стол.
— Если это тебя позабавит, — насмешливо заметил я, — пожалуйста.
Я положил бумажник на стол, затем откинулся на спинку кушетки, раскинув руки по подушкам, и уставился на него. Он подошел к дальней стороне стола, продолжая держать меня под прицелом. Проблема состояла в том, как посмотреть содержание бумажника, одновременно не спуская с меня дула пистолета и глаз. Ответ напрашивался сам: поднять бумажник свободной рукой, затем отступить, делая расстояние между нами слишком большим, чтобы я мог питать надежду на прыжок. Вот-вот, думал я, решение придет ему в голову, и в готовности согнул правую ногу. Он потянулся правой рукой, и в миг, когда его пальцы коснулись кожи бумажника, я вскинул ногу. Носок моего ботинка ударил по нижней стороне столешницы и опрокинул стол вперед, так что внешний край тяжело ударил его по голеням. Он взвизгнул, и пистолет взорвался в его руке, а пуля сделала аккуратный критический комментарий, пробив центр абстрактной картины на стене за моей головой.
Видимо, звук выстрела напугал Монахана до смерти, потому что он так и остался стоять с широко открытым ртом, когда я рыбкой нырнул с кушетки над перевернутым столом и всем своим весом припечатал его к полу. Я упал сверху, что было несравненно более приоритетным положением, и, приземляясь, слышал, как из его легких с шумом вырывается воздух. Когда я поднялся, коротышка все еще не шевелился и, судя по выражению его лица, приготовился к смерти, однако почему так долго? Я схватил его за шикарную рубашку и рывком поднял на ноги. Может, мои шесть дюймов и сорок фунтов преимущества и несправедливы, но я не позволил этой мысли сбить себя и от души ударил его по щеке, продолжая крепко держать за рубашку.
Внезапно он набрал в легкие достаточно воздуха, чтобы издать тонкий, полный ужаса вопль.
— Я не садист, — ласково улыбнулся я. — Мне без разницы, каким способом тебя расколоть. Все, что мне надо, — это правильные ответы. — Я сделал паузу, чтобы ударить слева по другой щеке, и он захныкал. — Итак, имя фотографа и где его найти?
Я отпустил рубашку, приставил к его груди ладонь и с силой толкнул. Он пятился, теряя равновесие, пока не наскочил на стену. Я поднял пистолет с пола и, взявшись за ствол, медленно стал наступать на него.
— Рукоятка сберегает руки, которые могут понадобиться для лучших вещей в жизни, — небрежно произнес я, подойдя поближе. — У тебя свои зубы, Шон?
Он прикрыл лицо рукой в защитном жесте и крепко зажмурился.
— Нет, не надо! — Казалось, слова выскакивали из него помимо его желания. — Я понял: вам нужен Терри Вуд. Он живет в Западном Голливуде.
— Адрес?
— Дом с наружными лестницами, третий этаж. — Монахан отбарабанил номер улицы, словно только и хотел, что угодить мне.
— Забираю пистолет с собой, — сообщил я ему, — не хочется, чтобы ты случайно вышиб себе мозги, когда я вернусь.
В его широко открытых глазах появился неподдельный ужас.
— Вернетесь?!
— Если имя и адрес не соответствуют действительности — обязательно! — пообещал я. — И выбью тебе все зубы, по два зараз.
— Все честно, — быстро сказал он. — Клянусь!
Я спрятал пистолет в боковой карман, поднял с пола бумажник и был готов к дороге. Когда я вышел из комнаты, Монахан проводил меня внимательным взглядом, все еще прижимаясь к стене. Пять минут спустя, сидя за рулем автомобиля, я мысленно вздрагивал, вспоминая разыгранную в гостиной банальную сцену. Но успокаивал себя тем, что так хотел Шон Монахан — возможно, повлияли воспоминания детства о дешевом гангстерском фильме — и, вероятно, я разочаровал бы его, если бы не подыгрывал в том же стиле.