Он без труда нашел дорогу, сворачивающую к Эрдру. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались пустынные, раскисшие от дождя луга, виднелись почерневшие рощицы. У самого горизонта кружила стая ворон. Под серыми небесами поблескивали набухшие от паводка овраги. Любопытных опасаться нечего!
За несколько минут он добрался до домика, сооруженного из цементных блоков; построенный на маленьком холмике, тот производил щемящее впечатление заброшенности, чего-то забытого посреди невозделанной земли. Прислонив мопед к фасаду, он обошел строение. Ни малейшего шороха. Но когда он вставил ключ в замочную скважину, внутри послышался стук, это его успокоило, ибо на какое-то мгновение полное молчание испугало его. Раз у нее хватало сил стучать, значит, заточение не слишком сильно подействовало на нее. Он на ощупь пересек кухню и остановился у двери в комнату. Она наверняка стояла, прижавшись к двери с той стороны.
— Выпустите меня отсюда, — крикнула она. — Я больше не выдержу. Что я вам сделала?
Люсьен хотел уже открыть рот, чтобы ответить, но вовремя вспомнил, что ему нельзя говорить, по крайней мере пока. Она снова принялась стучать. Ладно! Как только она успокоится, возможно, удастся приступить к объяснениям. Он поставил на кухонный стол пакеты, зажег свечу и оглядел помещение. Оно оказалось гораздо лучше обставлено, чем ему показалось вначале. В буфете он обнаружил тарелки, стаканы, алюминиевые приборы, графин с отбитым горлышком, банку с вареньем, покрывшимся плесенью, побелевшую от накипи кастрюлю.
Поставив свечу в стакан, он поднял самодельный светильник над головой. Газовый нагреватель стоял рядом с плиткой, которой, наверное, еще можно было пользоваться, если в баллоне остался газ. По другую сторону перегородки легкий стук каблуков узницы возвещал о том, что она передвигается вместе с Люсьеном, словно изголодавшееся животное, которое слышит шаги своего стража и ловит на слух малейшее его движение. Поставив свечу на стол, Люсьен вырвал листок из блокнота и написал печатными буквами: «ЛОЖИСЬ НА РАСКЛАДУШКУ».
И, подумав, добавил: «Я ХОЧУ УСЛЫШАТЬ, КАК ОНА ЗАСКРИПИТ. НИКАКИХ ЛИШНИХ ДВИЖЕНИЙ. Я ОТКРОЮ ДВЕРЬ И ПОСТАВЛЮ В КОМНАТУ ПАКЕТЫ С ЕДОЙ. ПРИ МАЛЕЙШЕМ ПОДОЗРИТЕЛЬНОМ ШОРОХЕ Я СТРЕЛЯЮ».
Он невольно улыбнулся. Все это возвращало его во времена коротких штанишек, к играм в разбойников. Снова взяв свечу, он опустился на колени возле двери, тихонько стукнул три раза и сунул листок, который тотчас исчез, схваченный с другой стороны нетерпеливой рукой. В тиши он ясно различал дыхание Элиан, и у него теснило грудь от неведомого до сей поры волнения. От ткнулся лбом в деревянную перегородку. Ему хотелось попросить прощения.
Снова раздался легкий стук каблуков, и раскладушка скрипнула всеми своими проржавевшими пружинами. Тогда он торопливо схватил провизию и, приоткрыв дверь, втолкнул как попало пакеты в комнату. Долго куда-то катились консервные банки. Он порадовался этому грубому поступку, утверждавшему его превосходство. Заперев дверь, он присел на корточки. Скрип раскладушки возвестил о том, что с нее встали и начали подбирать разбросанные предметы. Полоска света под дверью служила доказательством, что электрический фонарик Элиан еще работает. Чтобы не посадить батарейку, она, вероятно, обрекла себя на жизнь в темноте, что свидетельствовало о ее неожиданно сильном характере. В свою очередь Люсьен по стуку каблуков пытался определить размеры комнаты, которую он видел лишь мельком. «Ноги у нее наверняка заледенели на цементном полу. Но не могу же я в самом деле принести ей теплые тапочки!» Шаги приблизились.
— Вы еще здесь?
Он закусил губы, чуть не ответив: «да».
— Что вы, в конце концов, хотите? Денег? У меня их нет. Вы, очевидно, ошиблись. Я преподаю в лицее.
Молчание. Потом голос внезапно дрогнул.
— Поверьте мне. Я сойду здесь с ума!
Люсьен внимательно слушал. Говорила ли она искренно или просто пыталась растрогать своих тюремщиков? Настоящего отчаяния в ее голосе пока не слышалось.
— Вы еще здесь?
Он два раза тихонько стукнул в дверь.
— Тогда почему вы не отвечаете?
Люсьен подбежал к столу и торопливо написал: «ТЕРПЕНИЕ. ТЕБЯ СКОРО ОСВОБОДЯТ. ВЕРНИ НЕМЕДЛЕННО ЭТУ ЗАПИСКУ И ПРЕДЫДУЩУЮ ТОЖЕ».
Он перечитал написанное. Нет. По этим печатным буквам почерк нельзя распознать. И он сунул листок под дверь; вскоре обе записки вернулись к нему.
— Я знаю, почему вы отказываетесь говорить, — послышался голос. — Вы — женщина. И я могу вас узнать. В машине я отчетливо почувствовала запах духов.
Ошеломленный, Люсьен пытался понять. Духи? Какие духи? И вдруг он вспомнил о масках. Чулки Мадлен Корбино! Те самые чулки, которые лежали вместе с сильно надушенным бельем.
— Вы молчите, — продолжала Элиан. — Значит, я права. Но разве женщины не в состоянии сказать друг другу всю правду? Разве нельзя помочь друг другу?
Люсьен пришел в замешательство, его предположения не оправдались. Ну как теперь начать свою исповедь?
— Вы одна? — снова спросила Элиан.
Новая записка: «НЕТ».
— Мужчина, который велел похитить меня, ждет вас на улице?.. Это Филипп. Это ведь он, не так ли? Он хочет денег? Ему всегда нужны деньги… А где их взять?.. Вам известно, сколько я зарабатываю?.. Не больше двух тысяч франков в месяц… Так в чем же дело?.. Он рассчитывает выманить деньги у моих родителей?.. Но он не может не догадываться, что они не очень богаты…
Люсьен приложил ухо к двери, подобно врачу, который выслушивает больного, пораженного загадочным недугом.
Позабыв об Эрве, он внимал этому голосу, в котором звучали незнакомые ему интонации. Вначале он еще напоминал голос училки. Но теперь он совершенно изменился: более низкий, взволнованный, прерываемый вздохами голос рисовал в его воображении нагое тело.
— Попросите его, пусть он поговорит со мной… Он должен понять, что мои родители начнут беспокоиться. Я собиралась приехать в Тур вчера утром…
Она плакала совсем рядом с ним, чуть ли не у него на плече. Это его потрясло. Он смутно понимал, что его мелкие шалости ученика-пересмешника не имеют уже никакого значения. Зато эта женщина в слезах, пытавшаяся его… ах, он уже не знал… ему никогда этого не забыть. Она умолкла. Он подскочил к столу и нацарапал, забыв, что обращался к ней на «ты»: «ПРОДОЛЖАЙТЕ».
— Хорошо, я продолжу, — сказала она, вернув записку. — Вам известно не хуже меня, чем это закончится… Завтра же полиция обо всем узнает.
Голос ее стал жестким, сухим. Этот голос ему не нравился. Ему снова хотелось услышать тот, другой. Он поспешно принес к двери свечу и блокнот, уселся на пол и написал, положив листок на колено: «РАССКАЖИТЕ МНЕ О ФИЛИППЕ».
— О Филиппе?.. Я очень в нем ошиблась.
Рыдание. Ему удалось восстановить контакт. Он закрыл глаза.
— Мне не везет, — продолжала она. — Правда, этот оказался добрым, ласковым. Когда он меня…
Люсьен ударил в дверь кулаком. Элиан смолкла. Он кое-как начертил несколько букв: «ХВАТИТ».
Согнувшись пополам, он страдал, словно мужчина. Это пришло к нему внезапно. Его пронзила неведомая доселе боль, острая, жгучая. На губах застыли готовые вот-вот сорваться проклятия. Он задыхался от злобы.
— Простите, — послышался тихий голос. — Вы его любовница?
Он не шелохнулся. Он впал в отчаяние, почувствовав себя мерзавцем. Наконец он погасил пальцами свечи. На сегодня довольно. Ему хотелось простора, движения. Он встал.
— Не уходите! Не оставляйте меня! — крикнула она.
Он остановился в нерешительности. Ну нет! У нее был Филипп. Она все время думала лишь о Филиппе.
А о нем и ни разу не вспомнила. Она забарабанила в дверь обоими кулаками.
— Останьтесь, прошу вас. Останьтесь!
Он постоял с минуту на пороге, потом повернул в замке ключ. Теперь она осталась в своей тюрьме одна. Ее следовало бы спросить, не нужно ли ей чего. Он устоял перед искушением вернуться назад, положил связку ключей в тайник и вывел мопед на дорогу. Мотор он включил, лишь оказавшись на достаточном расстоянии, будучи уверенным, что она уже ничего не сможет услышать.
Ехал он медленно, стараясь побороть что-то вроде мук расставания, сознавая, что наделал одних только глупостей. Ну как теперь сказать ей: «Я Люсьен Шайю. Ваше похищение — всего лишь шутка!» Она слишком далеко зашла в своих откровениях. И в то же время многое утаила! Надо бы еще ее расспросить. Не важно, к каким последствиям это приведет! Он должен наказать ее! Разумеется, она имела право на любовников. Но тогда зачем она изображала из себя эдакую благопристойную девицу? Зачем она пыталась их обмануть? Не успел он доехать до предместья, как его уже охватило желание повернуть назад, сесть возле двери и вновь вкусить сладострастную отраву, горечь которой он все еще ощущал.
Он заехал к Корбино, чтобы узнать что-нибудь об Эрве. Она дорого заплатит, эта стерва! И как ей могло прийти в голову, что он — женщина! Зять обсуждал что-то с клиентом. Извинившись, он отвел Люсьена в сторону.
— Мадлен в больнице вместе с матерью. Она мне только что звонила. Эрве по-прежнему в коме, никаких перемен, сказала она. И конечно, меня уже донимают полицейские и эксперты, как будто я в чем-то виноват. Такая неразбериха, я вам доложу… Прошу прощения! Я должен вернуться к клиенту.
— Но все-таки есть надежда?
Зять только пожал плечами. Судя по всему, он не питал нежных чувств к Эрве. Люсьен вернулся домой.
— Вы заходили к Корбино? — спросила Марта.
— Да. Никаких перемен. Подождем до завтра.
Но завтра он опять поедет туда. К ней. И послезавтра тоже. Он заставит ее говорить, еще и еще, подстерегая момент, когда появится хоть какая-то надежда на успешную капитуляцию. Он прекрасно знал, что плутует, что обманывает самого себя. Поднявшись наверх, он заперся в своей комнате. Он сердился на себя за то, что не испытывает больше печали. Его воспламеняло странное возбуждение. Такое же точно чувство охватывало его в детстве, когда он получал в подарок игрушку, о которой давно мечтал… Чувство восторга и тревоги! Долгое время он не притрагивался к ней. Игра заключалась прежде всего в том, чтобы заполучить игрушку. А потом никому ее не давать. И вот теперь эта женщина…