— Дела неважные, — сказала она. — Ему сделали переливание крови. Давление у него скверное.
— Что говорит хирург?
— Ничего. Он не хочет делать никаких прогнозов. Мама еще надеется, но я…
Она говорила почти беззвучно, словно во сне.
— А тут еще эта бумажная волокита, — добавила она. — Хоть бы оставили нас в покое…
— Я зайду к нему.
— Если хочешь, только он не пришел в сознание. Так что…
Люсьен уехал, совсем пав духом. Столько усилий — и ради чего, спрашивается? Чтобы сгладить последствия глупости, становившейся все более постыдной! Но отступать уже поздно. Он обязан до конца хранить верность Эрве. Во имя чего-то такого… чего-то вроде чести. Эту сторону его затеи он осознавал отчетливо. Что же касается другой ее стороны, более темной… Если полиция арестует его, у него окажется достаточно времени, чтобы продумать этот вопрос.
Он заехал в универсам, запасся консервами, купил хороший консервный нож, ветчины, хлеба и минеральной воды. Три дня! Она легко продержится еще три дня! Ее совсем не так жалко, как Эрве. К тому же именно она виновата во всем, что случилось.
И снова он ехал по дороге на Сюсе, испытывая отвращение к этому пути, который слишком хорошо теперь знал. Пригревало солнце. На деревьях, росших на обочине дороги, появились первые почки. Печалью веяло от этой обманчивой весны, которой Эрве не мог насладиться. Поставив мопед во дворике, Люсьен открыл дверь. Ни звука. А между тем она, без сомнения, уже проснулась. Он поспешно перенес в кухню пакет, привязанный к багажнику, и постучал в перегородку.
— Я здесь, — сказала Элиан. — Где же мне еще быть?
Люсьен написал: «Я ПРИНЕС ПРОПИТАНИЕ, НЕ ВСТАВАЙ».
Она вернула записку, не добавив ни слова. По установившемуся у них обычаю, Люсьен втолкнул в комнату продукты. Затем взял свой блокнот, чтобы передать ей новые инструкции.
«ТЕБЯ ОСВОБОДЯТ ВО ВТОРНИК. ТВОИ РОДИТЕЛИ ДЕЛАЮТ ВСЕ НЕОБХОДИМОЕ. НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СЛОВ, ЧТОБЫ УСПОКОИТЬ ИХ».
Он подождал, пока из-под двери появится записка, а вместе с ней и другой листок. Он прочитал: «Не беспокойтесь. Все хорошо. Целую вас. Элиан».
Буквы немного плясали, но тем не менее это послание докажет супругам Шателье, что их дочь в самом деле жива, и они воспрянут духом. Люсьен вырвал еще один листок.
«У ТЕБЯ ЕСТЬ ЕЩЕ СВЕЧИ?»
— Да, — сказала она. — Но мне нужен аспирин. У меня очень болит голова. Здесь не хватает воздуха.
«МОЖЕШЬ ПОДОЖДАТЬ ДО ЗАВТРА?»
— Ждать! Ждать! — воскликнула она. — Я только это и делаю. Я заболею. Вот! Ты обрадуешься? Ты этого хочешь? Я едва держусь на ногах.
Люсьен подсчитал, что если ехать быстро, то у него как раз хватит времени добраться до аптеки на площади Ансьен-Октруа, вернуться сюда и затем вовремя поспеть к обеду домой. Он тотчас пустился в путь. Рядом с аптекой находилась табачная лавочка, где продавались газеты. Одной строкой сообщались последние новости, и, словно молотком, его ударил заголовок, набранный большими буквами: «ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ В НАНТЕ». Содрогаясь, он купил номер «Уэст-Франс».
«Пропала молодая девушка, преподаватель лицея Марк-Эльде…»
Он залпом прочитал статью, напечатанную на первой странице.
«Мадемуазель Элиан Шателье, преподаватель математики лицея Марк-Эльде, не появлялась у себя дома более недели. Обеспокоенные родители сообщили об этом в полицию, которая провела в квартире девушки тщательный обыск. В результате было обнаружено письмо, не оставляющее никаких сомнений относительно характера отношений, связывавших ее с неким мсье X., личность которого пока не установлена. Возможно, это поможет вести поиски в нужном направлении. Комиссар Мешен активно ведет расследование, но отказался делать какие-либо заявления. По всей видимости, речь идет о похищении, а в таких случаях, как известно, требуется неукоснительное соблюдение тайны. В силу этого обстоятельства нам не удалось связаться с семьей пострадавшей. К моменту выхода газеты в свет мы еще не знаем, потребовали уже похитители выкуп или нет. В лицее, где мадемуазель Шателье высоко ценили за ее профессиональные качества и доброжелательность, царит уныние».
Ошеломленный, Люсьен не знал, что ему теперь делать. Доброжелательность… Слово это болезненно стучало у него в висках. Как поступить? Капитулировать, немедленно отпустить ее?.. Или, напротив, продолжать начатое? Несмотря на охватившую его растерянность, он прекрасно понимал: чтобы обеспечить себе преимущество, ему во что бы то ни стало надо завладеть выкупом. Деньги в обмен на обещание Элиан хранить молчание. Это оставалось непреложной истиной в бурном потоке одолевавших его мыслей. С другой стороны, ему стало совершенно ясно, что полиция собирается идти по ложному следу. Если отбросить волнение, разве ситуация в конечном счете не оборачивалась в его пользу? Произошло то, чего следовало неизбежно ожидать. Газеты так или иначе должны были откликнуться по поводу этого дела. Теперь о нем заговорили, но в какой-то мере его это никак не затрагивает. Если ему удастся придумать хитроумный план — а он уже набросал его в общих чертах, — полиция может сколько угодно подслушивать следующий его телефонный разговор с супругами Шателье, он все равно проведет ее.
И в самом деле, полиция просто не додумается заинтересоваться передвижениями какого-то мальчишки. Большая удача быть, что называется, еще «мальчишкой»! К тому же никаких передвижений и не предвидится. Он возьмет их хитростью.
Положив газету в карман и немного придя в себя, он вошел в аптеку. Ему тоже не мешало бы принять аспирин. Он купил таблетки и, обдумывая статью в «Уэст-Франс», тронулся в обратный путь. Теперь уже пресса, конечно, даст волю своему воображению. А телевидение! Ему казалось, будто он очутился на сцене в слепящем свете прожекторов, будто он превратился в чудовище. Мистер Хайд[204] — вот он кто. Отец его — доктор Джекиль, а сам он мистер Хайд. Ночное чудовище! При мысли об этом он испытывал горькое удовлетворение, смешанное с некоторым ужасом, развеять который не могли никакие доводы. Добравшись до лачуги, он принял таблетку, едва не застрявшую у него в горле, и отправил записку: «ВОТ АСПИРИН».
И отпер дверь. Ее чуть ли не вырвали у него из рук. Элиан, безусловно давно уже подстерегавшая подходящий момент для нападения, изо всех сил тянула дверь к себе. Он закричал:
— Отпустите! Говорю вам, отпустите!
Он весь напрягся, упершись ногой в стену и сантиметр за сантиметром подтягивая скрипевшую дверь к себе.
— Если не отпустите…
Она вдруг отпустила, и дверь с шумом захлопнулась. Он повернул ключ и глубоко вдохнул в себя воздух. И только тогда осознал допущенную им оплошность. Он заговорил. А Элиан стучала кулаком.
— Вы не Филипп! Кто вы?
После схватки каждый из них со своей стороны двери медленно переводил дух. Люсьен весь дрожал, словно только что избежал смертельной опасности. Вероломство этой маленькой стервы возмутило его. Он бы отхлестал ее по щекам, если бы только мог. Еще немного — и она сбежала бы. Узнала ли она его голос? Теперь она молчала. Он силился разобраться во всем: если она узнала его, то вскоре обретет уверенность в своих силах и велит ему открыть дверь. При условии, что… Как узнать, что творится у нее в голове? Может, она, напротив, пришла в ужас. Или же питает по отношению к нему такие свирепые чувства, что, когда он придет освободить ее, откажется вступать с ним в какие бы то ни было переговоры? С трудом сдерживая дрожь в руке, он написал: «Я БОЛЬШЕ НЕ ОТКРОЮ ДВЕРЬ. ТЕМ ХУЖЕ ДЛЯ ТЕБЯ».
Она возвратила ему записку без всяких комментариев. Он взвесил все «за» и «против», словно речь шла о каком-нибудь пари. Но независимо от того, узнала она его или нет, он все равно не изменит своих планов. Все остается по-прежнему, услуга за услугу: я тебя освобождаю и возвращаю деньги, а ты гарантируешь мне безнаказанность. Одиночество и усталость в конечном счете возьмут верх над ее сопротивлением. Зато какое разочарование! Эта женщина, ради которой он так старался, о которой так много думал и с таким волнением… Значит, все это кончится именно так: в гневе и злобе? Он сделал последнюю попытку.
«ДО ВТОРНИКА, РАНЬШЕ Я НЕ ПРИДУ».
Ему хотелось услышать ее голос еще раз; найти предлог, чтобы возобновить диалог. Никакого ответа. Он погасил свечу и тщательно запер входную дверь. Перед уходом он оглянулся и с грустью посмотрел на дом. Так это и есть то, что люди называют разрывом? Какое гнусное чувство, смесь боли и ненависти, причем эта ужасная вещь имела форму и вес, она жила в нем, точно зверь, так это и есть?.. Нет, лучше уж навсегда остаться ребенком!
Было уже поздно. Если отец вернулся, ему снова предстоит неприятная сцена. Он заторопился. Доктор разговаривал с Мартой. Они беседовали о событии.
— Я говорила мсье, — пояснила она, — что эта бедная барышня вела себя крайне неосторожно. В мое время не влюблялись в кого попало. Мужчина, наделавший долгов! Ей следовало навести справки.
— Но… разве называли какое-нибудь имя? — спросил Люсьен.
— Мой сын ничего мне не сказал. Он просто рассказывал о письме, которое его сослуживцы нашли у нее. Этот Филипп… он подписывается Филипп… писал ей, что купил какую-то стереосистему, я не знаю, что это такое. Во всяком случае, у него нет денег, чтобы заплатить за нее, а с него их требуют. Он должен найти шесть с половиной тысяч франков до конца месяца. А это немало!
— Полагаю, — сказал доктор, — что полиция обойдет всех местных коммерсантов, которые торгуют такой аппаратурой. Расследование должно быстро принести свои результаты.
— Надо надеяться. Однако что за люди!.. Из-за любого пустяка вас могут теперь похитить. Крадут деньги из вашего кармана… Только не говорите никому, о чем я вам рассказывала, ладно?
— Слышишь, Люсьен? — сказал доктор. — Никому ни слова… А теперь скорее за стол. И высморкайся. Ты не простудился?
Люсьен вынул носовой платок и уронил записку Элиан. «Не беспокойтесь. Все в порядке. Целую вас». Он поспешно подобрал ее и сунул в карман. Отец, весьма озабоченный, ничего не заметил. Он, по своему обыкновению, ел быстро и принялся за десерт, в то время как Люсьен еще не покончил с курицей. Марта принесла кофе.