— В приемной уже двое больных, — заметила она.
— Что?
Казалось, его вывели из глубокой задумчивости.
— Ах да! — спохватился он. — Иду.
Марта с неодобрением покачала головой.
— Я знаю кое-кого, кому следовало бы хорошенько отдохнуть, — сказала она после того, как он ушел.
Люсьен отказался и от десерта, и от кофе. Он спешил. Схватив на бегу почтовый календарь, он побежал к себе в комнату. Календарь содержал подробный план города. Сориентировавшись, он выбрал маленький четырехугольник над площадью Эмиля Золя. Там находился квартал, куда довольно легко можно было добраться; Шателье не заблудится. В этом квартале вовсю шло строительство, там полно всяких конструкций, ангаров, словом, место богато всевозможными укромными уголками. Полиция там только растратит свои усилия, а может, и вообще решит не вмешиваться, чтобы не подвергать опасности жизнь пленницы.
Немного успокоившись, Люсьен положил записку Элиан в самый обычный конверт, начертил печатными буквами адрес четы Шателье. Из предосторожности он отправит письмо в центре. Великое приключение начиналось.
Люсьен снова взял мопед, пообещав себе заехать на обратном пути в больницу. Странно, что отец забыл рассказать ему об Эрве. Видимо, по рассеянности. Но кто сейчас не рассеян из-за этого невероятного похищения? Он бросил письмо в почтовый ящик на площади Канкло и вскоре очутился на площади Эмиля Золя. Напротив автобусной остановки находился бар с табачным киоском «Табатьер». Это будет первый этап. Оставалось найти второе бистро, которое Люсьен и обнаружил в конце улицы Конвансьон: «Кафе-дез-Ами». Мысленно он составил примерную карту местности. Бульвар Либерте выведет его на набережную Эгийон. Если полиция и оцепит квартал, то никто не заметит в толпе велосипедистов, отправляющихся после окончания рабочего дня по домам, какого-то мальчика на мопеде. Полиция сосредоточит внимание на автомобилистах, причем, конечно, взрослых.
Он свернул на улицу 4-го сентября и очутился в районе стройки. Конец недели усыпил грузовики, подъемные краны, бетономешалки. Вокруг ни души. Он искал место, где Шателье лучше всего остановить свой универсал. Самым подходящим ему показался окруженный забором пустырь. Пешком он обошел вокруг забора со множеством дыр и лазеек для бродяг. Через них он легко проберется внутрь, чтобы вести наблюдение. Он определил для себя ориентиры: слева, как войдешь, колоссальных размеров бетономешалка; справа — забор, оклеенный плакатами, прославлявшими преимущества займа Национального общества железных дорог Франции. Он сделал правильный выбор. На небольшой скорости он следовал по пока еще не очень четко размеченному маршруту нового проспекта. Неподалеку от близкой к завершению группы домов высилось строение из железных листов, где рабочие складывали свои инструменты. Шателье легко отыщет его. Между этим строением и местом стоянки универсала было что-то около километра. Это более чем достаточно. Теперь Люсьен ясно представлял себе общую картину операции. Она не могла сорваться. Довольный, он вернулся в город и, вовремя вспомнив, что ему нужно узнать номер телефона «Табатьер», заехал на центральную почту. Еще ему требовалось позаимствовать чье-то имя. Зажмурив глаза, он открыл наугад телефонный справочник и ткнул куда-то пальцем. Шабре. Ролан Шабре. Почему бы и нет?
Он дал себе слово заехать в больницу. Но вдруг отказался от этой мысли. «Прости меня, старик. Мне нужно собраться с силами. А если я снова увижу тебя в коме, таким далеким от меня, я могу сдать. И так уже Элиан против нас. Да все против нас! Но я это делаю ради того, чтобы не испортить твое выздоровление, чтобы никто никогда не узнал… Поэтому до вечера понедельника мне лучше побыть одному».
Вернувшись домой, он увидел письмо от бабушки.
«Мой дорогой Люсьен, как давно ты не подавал о себе весточки. Надеюсь, что у тебя все в порядке. Я по-прежнему чувствую себя хорошо. И вот доказательство: завтра я уезжаю с подругами в круиз. Мы сядем на пароход в Каннах и совершим большое путешествие: Египет, Турция, Греция и другие страны.
Я обязательно пришлю тебе множество почтовых открыток. Когда вырастешь, ты тоже побываешь во всех этих странах. А пока учись хорошо и будь умницей.
Твоя любящая бабушка».
— Сумасшедшая старуха, — проворчал он. — Хорошо еще, что не собирается прислать мне оттуда леденцов!
Он разорвал письмо на мелкие кусочки.
В понедельник Люсьен сбежал с уроков. Угроза наказания его уже не страшила. Его воля сделалась похожей на заклинивший рычаг; ничто не могло вернуть его в исходное положение. Он пойдет до конца, словно робот, но робот хитроумный. В два часа он позвонил супругам Шателье с почты. К телефону подошел отец.
— Деньги у вас?
— Да.
— Вы получили письмо вашей дочери?
— Да. Я…
— Отвечайте только «да» или «нет». Вы сообщили полиции о выкупе?
— Нет.
— Но они что-то подозревают?
— Да.
— Никому не говорите о том, что я вам сейчас скажу. В интересах вашей дочери. У вас есть два чемодана или две дорожные сумки?
— Да.
— В каждый из них вы положите по двести пятьдесят тысяч франков.
— Да.
— Будьте готовы к половине шестого.
— Да.
— Вы поедете на своем универсале.
— Да.
Он повесил трубку и отправился домой. Дальнейшее развитие событий прокручивалось у него в голове словно кинофильм. Он тщательно проверил свой мопед, положил в сумку монтировку, которую взял в отцовской машине, и надел старый плащ. В четыре часа он пустился в путь; неведомое ему дотоле возбуждение, едва ли не радостное, толкало его вперед. Он вибрировал, словно машина, работающая на полных оборотах. В пять часов он позвонил в отель «Сантраль» из телефонной будки, находившейся возле стадиона.
— Вы готовы?
— Да.
— Вы разложили нужную сумму в два чемодана? — Да.
— Тогда выезжайте в половине шестого. Но глядите в оба… Никто не должен следовать за вами. Устраивайтесь как хотите… Вы меня слышите?
— Да.
— Поезжайте на площадь Эмиля Золя. Ее нетрудно найти; в отеле вам дадут план города. На площади Эмиля Золя есть бар с табачным киоском под названием «Табатьер». Вы не ошибетесь. Ждите там нового телефонного звонка. Спросят мсье Ролана Шабре… Запомните: Ролан Шабре.
— Да.
— Вы получите новые инструкции. И не вздумайте обманывать нас.
Люсьен вышел из будки. Он старался говорить шепотом, прикрыв трубку рукой, однако сомневался, что сумел найти нужный тон. Голос у него звучал чересчур высоко. Вот уже Элиан… Он вновь спросил себя: «Узнала ли она меня?» Но потом решил отмахнуться от этого вопроса. За минувшие два дня он сотни раз задавал его себе. А между тем это не имело никакого значения, потому что завтра… Все это только отвлекало его, а он не мог позволить себе размениваться на мелочи. Он зашел в кафе, расположенное неподалеку от улицы Конвансьон, битком набитое посетителями, так что там никто не обратил на него внимания. По улице 4-го сентября он добрался до стройки, а потом до того места, где ему предстояло спрятаться. Погода стояла пасмурная, но в половине седьмого, к концу рабочего дня, еще не совсем стемнеет. Он забыл, что дни стали длиннее. В этом заключалось не только определенное неудобство, но и преимущество. Со своего наблюдательного поста он легко сумеет следить за окрестностями.
Чтобы убить время, он выпил пива. Теперь во всех газетах говорилось о похищении учительницы. Накануне вечером Жикель прокомментировал это событие по первому каналу телевидения и напомнил, что учительский труд становится все более тяжким и даже опасным. Поиски полиции пока что ничего не дали, но, как уверяют, комиссар Мешен и его помощник Шеро напали на важный след. Люсьен, не переставая лихорадочно поглядывать на часы, сочинял между тем историю, которую Элиан должна будет рассказать властям, если, конечно, согласится покрыть его. Прежде всего, не следует ничего говорить о домике, где она томилась в заточении. Надо сказать, что ее привезли с завязанными глазами, потом точно так же увезли и оставили на дороге, например идущей в Париж. Затем дать вымышленное описание комнаты, где она жила. И все. Утверждать, что она ничего больше не знает и абсолютно не располагает никакими сведениями относительно похитителей. Чего уж правдоподобнее? Оставалась проблема денег. Но и тут не возникнет никаких затруднений. Просто надо умолчать, что они ей возвращены. Ее родители будут счастливы получить обратно свое добро и потому тоже промолчат. Они откажутся от судебного иска и даже не побеспокоят Филиппа.
«А не тешу ли я себя сказками? — подумал Люсьен. — Может, я обо всем рассуждаю по-детски?» Но чтобы судить об этом, надо сначала повзрослеть. После шести часов он позвонил в «Табатьер».
— Попросите, пожалуйста, Ролана Шабре.
В трубке слышалась музыка, которую он сразу узнал… Сильви Вартан… «Я твоя любимая волшебница…» Его сон наяву продолжался. Кончиками пальцев он отбивал на стене ритм.
— Алло… Шате… Шабре у телефона…
— Все прошло хорошо?
— Да.
— Никакой слежки?
— Нет, не думаю.
— В половине седьмого, но не раньше, вы поедете по бульвару Эгалите и свернете на улицу Конвансьон. Это второй правый поворот. В конце ее вы увидите улицу Четвертого сентября. Она приведет вас на стройку. Вы записываете?
— Да… Эгалите… Конвансьон… Четвертого сентября… стройка…
— Хорошо. Слева от себя вы увидите бетономешалку. Такая огромная штуковина. И прямо напротив нее — забор с плакатами, рекламирующими заем Национального общества железных дорог. Вы оставите свою машину перед ним.
— Да.
— Вы возьмете один из ваших чемоданов и пройдете дальше пешком примерно около километра. С левой стороны вы заметите железное строение. Другого там нет. Вы обойдете его; сзади есть узкий проход; вы оставите там чемодан. За вами все время будут следить. За чемодан не беспокойтесь, как только вы уйдете, его сразу заберут. Затем вы снова сядете в машину и поедете в «Кафе-дез-Ами», оно находится на углу улицы Конвансьон и Четвертого сентября. Там с вами снова свяжутся. Опять спросят Ролана Шабре и укажут вам место, где вы должны оставить второй чемодан. Ясно?