Он продолжал чтение.
«Длительное заточение негативно подействовало на несчастную, и, судя по всему, она умерла в результате остановки сердца в тот момент, когда напавший схватил ее за горло».
Люсьен вспомнил терпеливо выпиленное дерево вокруг замка и без труда представил себе нескончаемые часы усилий при свете свечи, приступы отчаяния и снова чудовищную подрывную работу. «По сути, я никогда всерьез не задумывался над тем, что она делает, когда меня нет, — подумал он. — Если бы я знал!..» Однако ему пришлось признаться, что даже если бы он и знал, то это все равно ничего не изменило бы. Он тоже попал в плен, как и она.
Чувствуя комок в горле, он продолжал читать. Полиция безрезультатно произвела обыск в квартире Мутье. Машину его тщательно исследовали. Никаких следов. Теперь пытались проверить времяпрепровождение подозреваемого начиная с предполагаемого момента похищения, а это требовало больших усилий, так как в силу своей профессии Мутье часто переезжал с места на место. Он решительно все отрицал; однако всем казалось очевидным, что ему, как никому другому, не представляло никакого труда доставить Элиан Шателье туда, где она находилась в заточении. Разве она могла не доверять человеку, которого любила? А потом, видимо, мог вмешаться сообщник, который и занимался ею, обеспечивая тем самым Мутье алиби… Да, Филипп здорово влип. Между тем Люсьен все еще сомневался. Ему не давало покоя одно обстоятельство. Даже если перед смертью Элиан рассказала Филиппу, где ее держали взаперти, он вынужден будет молчать, чтобы не признаваться в том, что встречался с нею в тот роковой день. Речь не об этом. Люсьена смущало то, что Элиан, как только получила возможность позвонить, обратилась к человеку, которого по логике вещей должна более всего опасаться. Тут крылась тайна женской психологии, которой он не понимал. Но факты говорили сами за себя. И приходилось мириться с ними.
В конце статьи сообщалось, что тело Элиан перевезут в Тур. Там ее похоронят в фамильном склепе Шателье. Люсьен оставил газету на табурете. Теперь уже дело двигалось само по себе. И Бог знает куда, словно поезд, с которого он успел спрыгнуть на полном ходу. К черту Филиппа! К черту полицию!
Он вышел из кафе и купил пачку «Стюйвезен». Ему хотелось курить, разгуливать на солнце.
— Все в порядке, патрон, — сказал инспектор Шеро. — Я раздобыл нужные сведения. Хотя мне пришлось нелегко. Зажигалку купили у Менвьеля. Они это официально подтвердили. А теперь держитесь… Ее продали не Мутье. Он говорил правду, когда все отрицал.
— Как это?
— Ее купил сын доктора Шайю. Парень хотел сделать подарок своему отцу ко дню рождения.
— Но в таком случае каким образом эта зажигалка оказалась в сумочке у крошки Шателье?
— Понятия не имею.
— Вы уверены, что сведения достоверны?
— Абсолютно… И вспомните. Молодой Шайю — это как раз тот самый мальчишка, которого я допрашивал в лицее дней двенадцать назад, когда мы думали, что его учительница покончила с собой. Любопытно, а?
В соседней комнате зазвонил телефон. Комиссар Мешен вышел, но Шеро слышал его голос.
— Алло, да… Мое почтение… Да, у нас появилась новая улика, которая, правда, вряд ли нам поможет… Мы немедленно приняли все необходимые меры… Вы помните, родители Шателье, когда мы отдавали им личные вещи пострадавшей, заявили, что она не курила. Тогда откуда же в ее сумке зажигалка?.. Не понял?.. Вот именно. Мы сразу же занялись поисками…
Инспектор Шеро закурил «Житан», воспользовавшись таинственной зажигалкой; прекрасная вещь, что и говорить, и стоила, наверно, очень дорого.
— Еще слишком рано, — продолжал комиссар. — Но скоро мы все узнаем… О, не следует уповать на чудо. Но как знать… Хорошо. Я позвоню.
Он вернулся назад.
— Если бы нам только дали возможность спокойно работать, — проворчал он.
— Мсье, — сказала Марта, — тут полиция.
Обед подходил к концу.
— Полиция? — переспросил доктор.
— Да. Их двое… Комиссар и Шеро, приятель моего сына.
— Где они?
— В приемной.
— Пригласите их в мой кабинет. Я иду.
Люсьен страшно побледнел. Как только отец вышел, он побежал в гостиную и припал ухом к двери, которая вела из квартиры в кабинет.
— Прошу вас, садитесь.
Люсьен отчетливо слышал каждое слово. Он знал, что попался. Но какое же у полиции есть доказательство против него? Он почувствовал такую слабость, что присел на корточки возле двери. Все начиналось сначала, как там, в домике. Еще одна дверь! Но на этот раз последняя… Можно подумать, что это призрак Элиан явился призвать его к ответу.
— Вам знакома эта зажигалка? — спросил Шеро.
Люсьен узнал его голос. Он его никогда не забудет.
— Это моя зажигалка, — сказал доктор. — Где вы ее нашли?
— В сумочке жертвы, — ответил другой голосу голос комиссара. — Я говорю о мадемуазель Шателье. А мадемуазель Шателье не курила.
Люсьена словно озарило. Он снова увидел Эрве, который шарил в темноте, обыскивая пол в машине доктора. Во время борьбы содержимое сумочки Элиан рассыпалось. И Эрве запихнул туда не разбираясь, что валялось в салоне, вместе с зажигалкой, которая выпала из отделения для перчаток. Теперь он вспомнил все. Когда он там рылся в поисках электрического фонарика, зажигалка упала, а потом…
— Мы проверили, — продолжал Шеро, — и установили, что зажигалку подарил вам сын.
— Верно. К несчастью, я все теряю. Я так и думал, что потерял ее.
— Вы можете нам доказать, что ваш сын не пользовался ею?
— Я не понимаю, к чему вы клоните, — сухо сказал доктор.
— Послушайте, — вмешался комиссар. — Подумайте спокойно вместе с нами. Неужели вы не понимаете, что наверняка существует связь между этой зажигалкой, вашим сыном и мадемуазель Шателье?
Люсьен слушал, весь в поту.
— Вы правы, — сказал наконец доктор. — Связь есть, но только не между моим сыном и ею. Прошу вас не вмешивать в это моего сына. Да, связь существовала. Но между ней и мною.
Снова молчание. Люсьен ничего не понимал. Комиссар оказался сообразительнее, чем он.
— Так это вы?..
— Да. Это я ее убил.
Какой усталый голос… Неужели это голос отца? Люсьен встал на колени, чтобы посмотреть в замочную скважину. Он мало что увидел: часть лица Шеро и на переднем плане — две руки, две руки, которые он так хорошо знал! Длинные, нежные, страстные. Его собственные были их копией. И эти руки играли линейкой. Внезапно они судорожно сжались.
— Я не позволил бы осудить этого… Этого человека, — сказал доктор. — Во всяком случае, не думаю.
Но вы здесь, и это главное. Не знаю, каким образом попала к вам эта зажигалка. Может, я потерял ее у нее?.. И все-таки странно. Я никогда не курил в ее присутствии. Впрочем, неважно…
— Объясните, — прервал его комиссар.
— А что тут объяснять?.. Вы хотите знать, как мы встретились?.. Самым обычным образом. Она никогда не преподавала, и через неделю у нее начался ларингит. У преподавателей это часто случается. Она, естественно, обратилась ко мне. Я оказался ближайшим доктором. Вот и все.
— И что? — спросил Шеро.
Руки оставили линейку и схватили карандаш, задумчиво поглаживая его.
— В каком смысле «что»? Ничего. Такие вещи не подвластны разуму. Я так давно овдовел! И не заводил любовные интриги. Это может показаться вам странным, но тем не менее это правда. Почему в таком случае она, а не другая?.. Кто знает? Может, виной тому ее молодость, хрупкость?.. Солнечный удар. Сентябрьская гроза. Улыбайтесь, я не возражаю, но это правда. Она сводила меня с ума.
— И все-таки вы с ней порвали? — спросил комиссар.
— Не я. Она. Из-за моего сына. Ей хотелось, чтобы я женился на ней, а я не мог. Я полагал, что мой мальчик еще нуждается во мне. У него трудный, непредсказуемый характер. Он не вынес бы Элиан… Она это быстро поняла.
«Вот почему она все время придиралась ко мне, — подумал Люсьен. — Я служил препятствием». Он видел руки отца, которые то соединялись, скрещиваясь, то разъединялись.
— Вы прекратили всякие отношения? — спросил Шеро.
— Да. Ситуация оказалась безвыходной. Но я ее не забыл. Напротив! Если в моем возрасте теряют женщину, то вместе с ней теряют и остатки молодости. И вдруг в понедельник она мне позвонила. Я, разумеется, знал из газет, что она исчезла, но вместе с тем узнал и о том, что у нее был любовник; это привело меня в ярость. Я решил, что настал подходящий случай, чтобы объясниться. Она назначила мне свидание в маленьком бистро на перекрестке дорог в Анжер и Каркефу. Судя по всему, она совершенно не владела собой. Я поехал. Этот телефонный звонок страшно разволновал меня. Зачем она позвонила? Хотела возобновить наши отношения? Я так настрадался, что решил пойти на все уступки. Она ждала меня у кафе.
— В котором часу это произошло?
— Около семи, почти совсем стемнело. Я нашел ее в ужасном состоянии, и не только физическом, но главное — моральном. Она говорила мне о вещах, в которых я ничего не понимал.
«Если она узнала меня и сказала ему, что это был я, я покончу с собой!» — подумал Люсьен.
— Я посадил ее к себе в машину и отъехал от перекрестка, потому что она слишком яростно размахивала руками, а я не хотел привлекать к себе внимания. Потом… признаюсь, я не очень хорошо помню. Я тоже потерял голову. Не слушая ее, я сразу же заговорил о Филиппе. Мы страшно поссорились, и я схватил ее за шею. Я вовсе не собирался ее душить. Я утверждаю это, и вы должны мне верить. Она сразу потеряла сознание, и я понял, что она мертва. Может, я слишком сильно нажал. Не знаю.
— Вы заявляете, — сказал комиссар, — что не причастны к ее похищению?
— Абсолютно не причастен.
— Допустим. Но вы, я полагаю, понимаете, что остается еще многое прояснить.
Комиссар встал.
— Я вынужден просить вас следовать за нами.
Послышался шум отодвигаемых стульев. Люсьен не мог оторваться от двери. Он успел услышать, как отец спросил:
— Позвольте мне сказать два слова сыну… наедине? Я вовсе не собираюсь бежать. Но ваше присутствие смущает меня.