— Твое? — спросил я.
— Да.
Отпустив мою руку, она встревоженно оглянулась.
— Папа, — шепнула она.
И снова позвала вполголоса, так, что у меня защемило сердце: «Папа! Папа!»
Я притянул ее к себе.
— Не бойся. Я с тобой. Посмотри… Никого нет.
— Он злой, — сказала она.
— Думаешь, он нас поджидал?
Она закивала в ответ.
— Пошли отсюда, детка. Только не плачь.
Я вытащил носовой платок.
— Приподними-ка мордашку.
И, зажав ей нос, я потребовал:
— Ну-как высморкайся. Посильнее.
Она уже забыла свой недавний испуг и засмеялась. Темнело.
Слезы блестели у нее на глазах, как звезды. Я обнял ее за плечи.
— Пошли-ка домой. Уже пора. Ну, давай. Завтра снова придем сюда.
— А ты еще будешь здесь?
— Ну, конечно. А пока идем спать.
Матушка поджидала нас.
— Как она себя вела? — спросила она.
— Превосходно.
Она повернулась к Клер.
— Ступай наверх… Не забудь почистить зубы.
Она положила вязание, сняла очки.
— С ней ни о чем нельзя забывать. Попробуй, не скажи ей, чтобы она умылась, приняла душ… Хотя все это должно делаться инстинктивно.
— Кто подарил ей каноэ, которое я сейчас видел?
— Ну конечно отец. Разве можно делать такие подарки? Да к тому же такая лодка стоит дорого. Но он вечно твердил: «Хочу, чтобы она чувствовала себя свободной!» И упрекал меня и тетю в том, что мы ее отупляем. Он употреблял именно это слово. Отупляем! Да если дать ему волю, он бы сделал из нее какую-то цыганку.
— А что, тетя уже легла?
— Нет. Она пошла наверх вместе с Клер. Немного приберется и спустится.
Дверь в гостиную открылась. Появилась тетушка.
— Дени, не мог бы ты подняться к сестре. Она хочет, чтобы ее поцеловали на ночь. Она всегда этого требует.
— Сейчас иду.
Не без труда я поднялся по лестнице. Я и впрямь здорово устал. Глаза у Клер были закрыты. Она уже спала. Я склонился над ней.
— Спокойной ночи… Это я, Дени.
Она пробормотала сонным голоском:
— …покойной ночи, папа.
Я постарался очень подробно пересказать тебе этот день. Ручаюсь за точность диалогов. Что же касается атмосферы, с этим сложнее. Но теперь ты знаешь достаточно, чтобы понять мою обеспокоенность. Я не психиатр, но все же различил в поведении Клер кое-какие симптомы шизофрении. Исчезновение отца еще больше усложняло ситуацию.
Я долго расхаживал по своей комнате — кстати, вновь оказавшись в ней, я не испытал ни радости, ни печали. Сказать по правде, она показалась мне совсем чужой. Главное сейчас — это избрать себе линию поведения. Возможно, мне поможет старый доктор Неделек. Я подумал также о дяде Юбере, брате моего отца. А что, если он сумеет мне объяснить, что творится в Керрареке? Я еще расскажу тебе о нем подробнее, ведь скоро он займет свое место в этой истории, но пока я просто спрашивал себя, писал ли ему отец о причинах своего отъезда. Я усматривал связь между смятением, охватившим Клер, и таинственным исчезновением моего отца. Спать я лег незадолго до полуночи, вконец измотанный.
Наутро, взяв наш мопед (отец пользовался им для ближних поездок), я отправился в Эрбиньяк к доктору Неделеку. Мне придется кое-что порассказать тебе и о нем, и о его доме, чтобы твое описание было более убедительным. Ему, наверное, около шестидесяти восьми лет. Очень прямой, зимой и летом носит твидовый пиджак, бриджи для верховой езды и сапоги из кожи или парусины, всегда ходит с непокрытой головой; волосы у него белые как снег, а глаза словно незабудки.
Лабриер он знал не хуже, чем хороший садовник свой сад, или, если хотите, священник свою паству. Он распахнул мне объятия и усадил рядом с собой на скамью в тени огромной морской сосны, развесившей над нами свои разлапистые ветви и иглы. Не буду пересказывать начало нашего разговора… его удивление, радость встречи… Все это понятно без слов. Так же, как и его расспросы о Вьетнаме, Таиланде, беженцах, лагерях… Он и так много читал и был прекрасно осведомлен, но все же мой рассказ потряс его.
— А как ты? Как здоровье?
— У меня амебы.
— Знаешь, я так и подумал — ты неважно выглядишь. Надеюсь, желудок не затронут.
— Нет, и кровотечения тоже нет… Принимаю антибиотики, метронидазол — в общем, обычное лечение. Я крепкий. Справлюсь и с этим, разве что не так скоро.
— Ты здесь проездом или думаешь погостить какое-то время?
— Вы для нас почти как член семьи. И конечно, понимаете, что у меня есть обязанности.
— О да, сынок. Отлично понимаю.
Он вынул из кармана кожаный кисет, трубку-носогрейку и принялся набивать ее пожелтевшим от табака указательным пальцем. Я смотрел на его ослепительно белый дом под черепичной крышей. Как, должно быть, приятно жить там, среди цветов и птиц. Красивый полосатый кот лениво подошел к нам, принюхался, выслеживая ос.
— Я — его постоялец, — пошутил доктор. — Он довольно добродушный, если, конечно, не занимать его кресло.
Он выпустил тонкую струйку дыма и продолжал:
— Тебя беспокоит сестра?
— Да.
— Она у тебя что-то украла?
— Украла? С чего вы взяли?
Доктор покачал головой.
— Извини меня, — продолжал он. — Я старый дурак. Забыл, как долго тебя здесь не было… Да успокойся, ничего страшного не случилось. Твоя сестра — клептоманка. Точнее, она и раньше этим страдала, просто никто не обращал внимания. Знаешь, как это бывает: то ключ пропадет, то зажигалка, в общем, всякая мелочь. Где она только прячет все это? Где-нибудь в замке? Или на болоте? Надо бы за ней проследить. Хотя это все равно что выслеживать ласку. Твой отец было попробовал…
— Так он знает?
— Ну, конечно.
— А мать?
— Мать тоже. Но она едва не выставила меня за дверь, когда я с ней об этом заговорил. Как же, девушка из рода Майар де Лепиньер — и вдруг воровка! Что за кошмарная женщина! По ней, лучше совсем не лечить бедную девочку, чем показать ее невропатологу. Я тут бессилен. К тому же и с твоей тетей я в ссоре. — Он раскурил погасшую было трубку, пожал плечами и произнес: — Таких, как она, больше не делают — и слава Богу! Да ты и сам знаешь, что твоя тетка воображает, будто лекарственными травами можно излечить что угодно. Так вот, в последнее время она повадилась навещать некоторых моих пациентов — в Сен-Жоашеме, в Кроссаде, в Керфей — и, как бы между прочим, давать им врачебные советы. Самое интересное, что ей известны такие вещи, о которых я уже позабыл… синеголовник от геморроя, сок подлесника при ожогах, крестовник от болезней кожи… И мне на старости лет пришлось подучиться, чтобы не выглядеть полным идиотом, а главное — не дать ей наделать глупостей. Признайся, это уж чересчур.
Он выбил трубку о каблук и поднялся.
— Выпьешь чего-нибудь?
И тут же сел снова.
— Да что это я! Тебе ведь нельзя спиртного. Даже вина. Только минеральную воду. И нужна строгая диета. Ты сможешь соблюдать диету в Керрареке? Твоему отцу это наверняка не понравится — у него завидный аппетит.
— Отцу… Но его там нет.
— Как? А где же он?
— В том-то и дело, что это неизвестно. Он исчез. С прошлого понедельника его никто не видел. Потому-то я к вам и пришел… Да, именно поэтому. Чтобы спросить у вас совета.
— Если тебя беспокоит его здоровье, то тут я сразу могу тебя успокоить. Недели две назад я встретил его в Геранде. Мы с ним даже перекинулись словечком, и я, помнится, сказал ему, что он прекрасно выглядит. Нет, с этим-то у него все было в порядке. Он взял с собой какие-то вещи, одежду, деньги? Понимаешь, что я имею в виду?
— Мне это тоже приходило в голову, вот только… Нет, он ничего не взял.
Доктору явно было не по себе.
— Твои родители не очень-то ладили, — сказал он. — Как ни крути, а прежде всего возникает мысль о внезапном разрыве. Такое нередко случается через двадцать — тридцать лет совместной жизни… В один прекрасный день это происходит само собой, просто потому, что лопнуло терпение… Вот только как быть с Клер? Твой отец ее бы не бросил… Хотя… Даже за это я не поручусь. А он ничего не оставил? Никакой записки?
— Оставил. Он написал мне на прошлой неделе, но я тогда уже улетел из Бангкока, и теперь письмо гоняется за мной. Ну да скоро уже придет.
— Тем лучше, — с явным облегчением воскликнул доктор. — Дождемся письма, и все разъяснится. Но ты, похоже, думаешь иначе.
— Возможно, это было прощальное письмо.
— Как? Так ты считаешь, что… — Доктор долго размышлял, словно обдумывая диагноз. Наконец покачал головой: — Нет. Конечно, я могу ошибаться. Но нет. В это я не верю. Предположение первое: он уехал с какой-то женщиной. Не стоит стесняться в выражениях. На это можно возразить: будь у него любовница, об этом знала бы вся округа. Здесь ничто не проходит незамеченным. Предположение второе: он покончил с собой. Возражение: когда мы с ним виделись в последний раз, он вовсе не выглядел человеком, уставшим от жизни. Возможно, это звучит неубедительно, но поверь, у меня есть кое-какой опыт. Третье предположение: произошел несчастный случай. Он часто ходил на рыбалку. Неловкое движение. Он падает в воду, запутывается в траве, тонет. Возражение: такой человек, как он, ловкий и сильный, как браконьер, не мог утонуть. Кроме того, тогда бы нашли его лодку. Так что остается предположение четвертое. А почему бы и нет? Что, если ему вздумалось немного отдохнуть от семейных уз? Пара недель холостой жизни, в полном одиночестве, чтобы выкинуть из головы своих женщин. У него ведь есть брат, Юбер, он живет в Сенте… Я знаю, они в ссоре… Но братьям и помириться недолго. Может, он к нему поехал. Ты туда звонил?
— Нет.
— А следовало бы… Хочешь, сейчас позвоним? Только отыщу в справочнике его номер и позвоню сам.
Извини, старина. Ты вправе сказать: «Если так пойдет и дальше, сам пиши свой роман». И верно: я увлекаюсь. Все это по-прежнему стоит у меня перед глазами, вот я и не могу отвлечься от подробностей. Помню, пока доктор звонил, я расхаживал по комнате. Вскоре он вернулся, разводя руками в знак своего бессилия.