торой она не могла не стыдиться, должна была начаться для нее та новая прекрасная жизнь, о которой она всегда мечтала. Все это очень походило на правду. Мне захотелось убедиться, что я не ошибся. Нередко, когда я замолкал, Клер спрашивала:
— О чем это вы задумались, Пьер?
Я решил не упустить случай.
— Есть нечто, чего я никак не могу понять. Можете не отвечать, если я лезу не в свое дело. Но все-таки почему вы сюда приехали? Только не говорите, что вас заставил муж. Ведь до этого вы не всегда ездили с ним, правда?
Нисколько не смутившись, она ответила:
— Я скучала в Париже. Вот и вся причина.
— Но ведь в Париже вы где-то бывали, с кем-то встречались?
— Да, но мне все равно было очень скучно.
— Вы говорили, что подруг у вас мало. Но все же одна-две подруги у вас есть?
— И того не наберется.
— Ну хотя бы одна?
— Смотря что называть подругой.
— То, что все так называют. Женщину, от которой у вас нет секретов, с которой вы ежедневно болтаете по телефону; она свой человек в вашем доме и все о вас знает. Это и есть подруга.
— Ну, вы слишком многого хотите… Сожалею, Пьер, но подруги в этом смысле у меня нет.
— Почему же?
— Да потому, что мужу это бы не понравилось.
— С чего вы взяли? У него самого, я думаю, друзей хватает?
— Вот и ошибаетесь. Он не может себе позволить заводить друзей.
— Что-то не пойму, что вы имеете в виду…
Она ответила не сразу, сделав вид, что ищет ножницы, чтобы отрезать нитку.
— От вас, — заговорила она после паузы, — можно этого не скрывать. Пару лет назад Рене облыжно обвинили в растрате. Разумеется, это неправда. Но чтобы свалить соперника, все средства хороши… Рене заключает сделки на огромные суммы. Так вот, стоило одной из его плотин рухнуть, как тут же пошли слухи, будто подрядчики, с которыми он работает, темные личности. Было предпринято расследование, а потом говорили, что Рене подкупил членов комиссии. Будь Рене покладистым человеком, все давно бы забылось. Но вы ведь знаете, какой у него бешеный нрав. Он всех от себя отталкивает. Его оставили даже те, кто еще был на его стороне. Постепенно от него отвернулись все. Близкие люди в том числе.
— А у него есть братья или сестры?
— Сестра, она живет в Ницце. Похоже, она единственный человек, кто его поддерживает.
— Сколько ей лет?
— Лет тридцать.
— Она замужем?
— Вдова.
Чуть поколебавшись, я продолжал допытываться:
— Похожа она на брата?
Клер бросила на меня удивленный взгляд.
— Вы хотите сказать, внешне?
— Да… И внутренне тоже.
Клер, как видно, призадумалась.
— Внутренне, может, и похожа. Но внешне — нисколько… Жаль, у меня нет ее фотографии. А я смотрю, она вас заинтересовала.
— Только в связи с вами. У вас с ней хорошие отношения?
— Не особенно. К счастью, она не так уж часто бывает в Париже.
Я пошел по ложному пути, это ясно, и поспешил вернуться к первоначальной теме:
— Ну, допустим, у вашего мужа друзей нет. Это же не причина, чтобы и вам сторониться людей.
— В том-то все и дело. Вы только представьте себе ситуацию: мой муж больше никому не доверяет. Ему уже стало казаться, что все жаждут его погибели. Повсюду ему мерещатся происки врагов. Взять хоть бы историю с этим Блешем. Я и сама толком не знаю, что там между ними произошло, но этот пример достаточно показателен.
— Они разругались из-за плотины.
— Вот видите!.. Блешу пришлось уехать. А ведь он наш старый знакомый. Да вы сами, Пьер, скажите откровенно, разве вы чувствуете себя с ним уверенно? Вот то-то и оно… Теперь вы понимаете, отчего я ни с кем близко не схожусь?
Удивительное дело! В рассказах Клер Жаллю представал таким, каким мне его описывала Ману. Ману тоже жила отшельницей из-за нелепых прихотей Жаллю. Он даже внушал ей страх.
— Скажите, Клер, а вы его не боитесь?
— Почему вы об этом спрашиваете?
Она ни с того ни с сего смутилась и бросила на меня тревожный взгляд. Я вспомнил признания Ману и решил попытать счастья на этом пути.
— Вы чего-то не договариваете, — начал я. — Муж сделал вашу жизнь невыносимой. Вот это, пожалуй, ближе всего к истине. Он не просто запрещает вам заводить подруг, но еще и следит за вами, все проверяет, урезает даже ваши карманные деньги — до такой степени он стал недоверчивым и прижимистым.
Клер уронила руки себе на колени.
— Откуда вы это знаете? — чуть слышно спросила она.
— Я уже давно к нему присматриваюсь… Это я нарочно вас провоцировал и, делая вид, будто ничего не знаю, ждал, пока вы разговоритесь сами. Вижу, я верно угадал. Ведь характер человека несложно восстановить по какой-нибудь детали, подобно тому, как восстанавливают скелет…
— Да, — подтвердила Клер. — Он страшно боится, что для него наступят черные дни. Вечно ему мерещится, что он разорится и не сможет заниматься своим любимым делом. Зарабатывает много, но во всем себе отказывает. Да вот хотя бы такой пример: ему прислали из Оверни служанку — пятнадцатилетнюю девчонку, которая обходится нам дешевле…
Нет. Просто невероятно! Ясно, что одна из женщин играет чужую роль! Те же фразы… Почти те же слова… Но ведь Жаллю не двоеженец! Я уже не слушал, что говорила Клер. Мне вдруг пришло в голову: а что, если Ману — его любовница? Разве это не единственное разумное объяснение? Я перебирал в памяти все, что мне до сих пор не удавалось убедительно истолковать. Но на сей раз все факты выстраивались в логическую цепочку. Так вот почему Ману упорно отмалчивалась, когда я предлагал ей развестись с мужем?
— Ваш брак удачным не назовешь, — посочувствовал я Клер.
Голос у меня дрожал от гнева, но Клер ничего не замечала. Похоже, она испытывала облегчение, радовалась, что была со мной так откровенна, как будто тем самым доказала мне свою любовь, — и это было мне неприятно.
— Он вас обманывает? — спросил я без обиняков.
— Помилуйте, да ему просто некогда. Угадав все остальное, вы должны были почувствовать и это. К тому же ему важно оставаться неуязвимым. Любовница требует расходов. Вообще такой образ жизни делает мужчину более слабым, подвергает соблазнам… Раз уж Рене не может позволить себе иметь друзей, станет ли он заводить любовницу?
Что ж, все это звучит весьма убедительно. В здравом смысле Клер не откажешь.
— А вам, — продолжал я, — никогда не хотелось ему изменить?
— Иногда.
Она улыбалась мне, а я все больше злился на себя. И зачем только я затеял этот разговор, принявший столь сомнительный оборот?
— Но вы так и не решились?
— Поставьте себя на мое место…
— Отчего же вы не разводитесь?
Я словно вернулся к спору с Ману, который состоялся у меня за несколько недель до этого. Но теперь я заранее знал, что она мне ответит… Я уже слышал все ее доводы: если я его брошу, это будет выглядеть так, словно я его осуждаю… это означало бы лить воду на мельницу его врагов…
— Допустим, я разведусь, — сказала Клер. — Все непременно начнут доискиваться скрытых причин. А то и сами их придумают… Для Рене это станет последней каплей. Выйдет так, что я признаю его вину.
Какой-то бред! Окончательно сбитый с толку, я чуть было не рассказал Клер про Ману. Но, поглядев на нее, удержался. Мои расспросы ввели ее в заблуждение: очевидно, она полагала, что с момента нашей встречи меня мучает совесть… Идиотка! Как будто я способен в нее влюбиться! Напрасно я спросил, какие у них с мужем отношения; этот разговор завел меня слишком далеко. Судя по тому, как она на меня смотрит, ясно, что она ждет его продолжения. И вот из-за моей застенчивости, нежелания кого-либо разочаровывать и нетерпимости к хамству я ни словом не упомянул Ману. Более того, несколько дней я, как только мог, избегал встречи с ней. Ссылаясь на сильную головную боль, я вставал из-за стола первым. Делал вид, что работаю над романом. Жаллю, поглощенный своими делами, вечно в разъездах, ничего вокруг себя не замечал. Я же буквально всей кожей ощущал влюбленность Клер. Мои расспросы, недомолвки, все странности моего поведения, печаль и горечь — все это она истолковала совершенно ложно и, уверив себя в том, что я борюсь с зарождающейся страстью, увлеклась сама. Зло свершилось. Может, мне лучше уехать? Когда мне случалось пасть духом окончательно, я клялся себе, что уеду без промедления. Но, поразмыслив, всякий раз находил множество причин остаться. Больше всего меня страшило презрение Жаллю. Я знал, что он скажет «Вы свободны» таким тоном, который ранит меня сильнее, чем удар хлыста. И что я стану делать в Париже без Ману? Буду тащиться с работы домой, устав от жизни, со страшной пустотой в душе. Клер меня хотя бы отвлекала… В иные минуты я вдруг впадал в такое отчаяние, что оно оборачивалось своей противоположностью, когда и Клер и Жаллю казались просто смешными, а ситуация, в какую я попал сам, забавляла меня до слез. Я был любовником первой госпожи Жаллю, а теперь, выходит, это же повторяется и со второй? А вторая, глядишь, тоже исчезнет? Может быть, подлинного в ней больше, чем в первой? Когда же я наконец очнусь ото сна, то окажется, что никакой плотины не было и в помине, впрочем, как и самого Жаллю. Так велика ли беда, если мы с Клер… Воспоминания о Ману пока что служили мне защитой, но все более слабой, по мере того как моя обида росла. Я носился с этой обидой, подпитывал ее, приручал, как хищного зверя. Каждый вечер, когда другие на сон грядущий вспоминают свои грехи и молятся, я вызывал Ману на свой суд; требовал от нее оправданий, припоминал ей ее недомолвки, ее молчание… доказывал, что она всегда скрывала от меня свои истинные намерения. Лик Ману, плоский и безгласный, витал надо мною, но иногда, в тот самый миг, когда я погружался в сон, он вдруг чудесным образом оживал, обретая плоть и кровь… Склонившись надо мной, она нашептывала мне что-то, чего я не мог разобрать, но, просыпаясь, ощущал во рту соленый привкус слез.
Так я готовился к неизбежному, не испытывая к Клер ни капли жалости. Я жаждал отомстить Ману за себя. Клер — одновременно похожая и непохожая на нее — была доступна моему мщению. В лице одной я покараю другую, а тем самым освобожусь от обеих. Я уже желал только одного — избавиться от этой навязчивой идеи, и больше не пытался проникнуть в их тайну.