— Как вы рассудительны! И все же вы, наверное, страдали.
Я встал на колени, чтобы лучше ее видеть.
— Разве не так? — настаивал я. — Вы безропотно покорились?
— Я отвечу вам как врачу, — сказала женщина, — ведь вы задали мне вопрос как врач. Нет… Я не знаю, что такое страсть. Возможно, мне не дано… Как вы полагаете?
— Понятия не имею, — ответил я. — Мне еще не доводилось так любить… разве что один раз, маленькую вьетнамочку, умершую у меня на руках. То была мертворожденная страсть. И все-таки это больно… Однако давайте вернемся к отцу. Ваше предположение оказалось неверным. Его нет в Керрареке, и никто не может мне сказать, где он. Моя мать уверена, что отец пустился в загул, выражаясь ее языком.
— Вы не думаете, что он?..
— В таком случае нашли бы тело.
Последовало долгое молчание. Я заговорил первым:
— Вы все еще намерены вернуться в Париж?
— Какой смысл здесь прохлаждаться? Что кончено, то кончено. Держите меня в курсе. Я пробуду в гостинице «Эксельсиор» до конца месяца.
Вот как! Франсуаза предпочитала в очередной раз потихоньку исчезнуть, как раньше. Может быть, она опасалась расследования? Или скандала? Скорее всего, эта женщина просто исчерпала свой эмоциональный запас. Я ее в этом не винил.
Поднявшись, я стряхнул с себя песок.
— Договорились. Я буду держать вас в курсе.
Здесь миссис Хинкль, бывшая Франсуаза Меж, уходит со сцены. Когда ты возьмешься за перо, добавь немного местного колорита. Я представил тебе драму в разрозненных сценах, как механический прибор, который покупатель должен собрать, читая инструкцию. Но при этом не следует забывать о шуме ветра и усиливавшемся волнении моря, а также о забытой на песке газете, бившейся словно раненая птица. Рядом со мной сидела женщина: она была красивой и спокойной; я даже не помню, как она была одета. Вокруг нас бурлила жизнь… облачные замки плыли в июньском небе. Все это важно. Все это усугубляло мои страдания. Я больше не увижу отца. Он растаял вдали, как легкий завиток тумана тает в первых солнечных лучах. Я уже был уверен. Навязчивая идея терзала меня пуще прежнего, когда я ставил машину в гараж. Мой отец мертв, его убили.
Я нашел в замке только Эжени: она пекла на кухне сладкий пирог. Служанка поведала мне, что мать и тетка уехали в местный парк, а ее муж отправился на поиски Клер.
— После вашего отъезда, господин Дени, малышка закатила нам истерику. Отказывалась есть. А сегодня утром взяла свою маленькую лодку и теперь прячется где-то на болоте.
Тыльной стороной локтя Эжени вытерла лоб. Ее щека была перепачкана мукой. Я сел рядом с ней.
— Фушар наверняка привезет ее домой, — сказал я. — Я не могу все время быть дома… Я начал расследование по поводу исчезновения отца.
Молчание. Эжени усердно месила тесто.
— Вы не заметили ничего, что могло бы мне помочь?
— Нет, — смущенно произнесла она. — Я почти никуда не хожу.
— Зато ваш муж много передвигается. Вы же разговариваете между собой.
— С ним? Из него и слова не вытянешь! Он и раньше-то был неразговорчив, а с тех пор, как пропал господин граф, Фушар словно язык проглотил. Это чистая правда.
— А вы?.. Выкладывайте свое мнение на этот счет. Думаете, мой отец вернется?
— Я молю Бога, господин Дени, молю Бога.
Я чуть не крикнул этой мастерице увиливать от ответа: «Да плевать мне! Плевать тысячу раз!» Но я сдержался.
— Это не ответ, голубушка Эжени.
— Но я ничего не знаю, господин Дени. Клянусь вам.
— Берегитесь! Мой отец исчез, и граф де Лепиньер теперь я.
Женщина испуганно застыла, не вынимая пальцев из теста.
— Итак, вы должны мне ответить. Понимаете? Расскажите-ка об обеде… да… его последнем обеде. Вы подавали на стол. Как отец выглядел?
— Как обычно. Ел он не много.
— Не повздорил ли он, к примеру, с моей матерью или теткой?
— Нет.
— Немного позже вы видели, как отец уходил… Он спешил?
— Нет. Наоборот. Озирался по сторонам.
— Как будто со всем прощался, — пробормотал я. — Не обращайте внимания. Продолжайте.
— Он выломал себе палку из ограды… Вот и все.
— Короче говоря, граф отправился на прогулку?
— Да.
— А мать? Где была она?
— В гостиной.
— Тетка?
— Тоже.
— Сестра?
— В своей комнате. Она была не в духе. Такое часто на нее находит без всякой причины. Господин граф говорил…
Женщина смущенно запнулась, не зная, кого теперь считать хозяином.
— Что говорил отец?
— Что не стоит обращать внимания на плохое настроение Клер.
Таким образом, отец оказался на болоте один. Он грустил и в то же время радовался, что уходит из замка. Я был уверен, что он ни на миг не пожалел о своем решении. Что же произошло потом? Похищение? Чепуха! Нежелательная встреча? Нападение? Но в Бриере все друг друга знают. Мне надоело пережевывать одни и те же догадки.
Старина, сказал я себе. Главное — не суди со своей колокольни. Так ты ничего никогда не раскопаешь. Кроме того, самое важное для тебя — это дорога, чудовищно трудная дорога, которая в конце концов приведет нас к разгадке. Видишь, теперь я выбрал кратчайший путь.
Клер возвращается и бросается мне на шею, разве что не виляет хвостом и не носится кругами с лаем. При этом она такая красотка. Как только отец решился ее бросить? А часом позже являются, чуть ли не сияя, мать и тетя. Они спрашивают, удачно ли я съездил. И все же одна фраза меня покоробила:
— Ты должен был предупредить, когда вернешься. Здесь тебе не гостиница.
Жизнь возвращается на круги своя. Мимоходом отмечу одно происшествие. Несколько дней спустя у папаши Фушара случился легкий сердечный приступ от переутомления, с давящей болью в груди и чрезвычайно низким давлением.
Я долго сижу у изголовья больного. Эжени тут же, у него в ногах. Курить запретили. Больше ни глотка мюскаде. Рыбалка отменяется до нового предписания. Эжени горячо поддерживает все эти меры, словно хочет отыграться на муже.
— Давно ли он заболел? — обращаюсь я к женщине (с Фушаром говорить бесполезно).
— Это началось, — отвечает она, — на другой день после того, как пропал хозяин.
Фушар ворчит, он обеспокоен.
— Неправда, — бормочет он.
— Как это неправда, — восклицает его жена. — Он мне даже сказал: «Что-то в боку покалывает. Надо будет сходить к Неделеку».
На сей раз Фушар бурно выражает протест и даже пытается сесть.
— Она рассказывает невесть что, — возмущается старик.
— Тихо! Тебя будут лечить, ослиная башка. Ничего страшного, но ты должен меня слушаться.
— Только бы вы остались с нами, господин граф, — говорит Эжени. — Мы такие же забавные, как ваши китайцы.
Я думаю, ты понимаешь, куда они потихоньку, слово за слово, клонят. Неделек уже прозондировал почву. Удержать меня дома, не выпускать. Сохранить привычный ход вещей. Отец исчез, но сын еще лучше справится с делом. Может быть, он останется, если они сумеют скрыть от него то, что он пытается выяснить? Как знать, не заодно ли с ними мать, несмотря на свою резкость… Другие, возможно, тоже. Для всех мое место здесь — внезапно я отчетливо это осознал. Истинный Лепиньер не уезжает к дикарям. Он вообще не должен никуда уезжать.
О! Все еще было покрыто мраком, но общий замысел уже начинал вырисовываться. Впервые до меня дошло, что, вероятно, вокруг исчезновения отца был устроен заговор молчания. Что ж, все они жестоко заблуждались, надеясь прибрать меня к рукам!
— Ты еще больше похудел, мой бедный любимый. Это твои женщины тебя довели?
Первые слова Ингрид. Улыбка Ингрид. Словом, ее присутствие. Ее руки, обвившие мою шею. Ее аромат. Ее флюиды. Я чувствовал, что за несколько последних дней, проведенных в одиночестве, когда я совсем не думал о моей любви, она сама собой, тайком, словно зерно, одержимое жаждой жизни, пустила корни, силу которых я теперь с удивлением ощущал.
Было поздно. Ингрид только что приехала и еще не разобрала свой багаж. Но мы уже рассказывали друг другу о своих бедах в один голос и расхохотались, радуясь новой встрече.
— Смех без причины! — сказал я. — Ну, начинай… Как прошло объяснение с мужем?
— Плохо.
Ингрид приподняла волосы, и я увидел ссадину возле уха. Я обхватил голову своей возлюбленной.
— Он тебя ударил?
— Да. Кулаком. У меня искры из глаз посыпались. Он был вне себя.
Я легонько потрогал кровоподтек.
— Болит?
— Немного. Не стоит пока прикасаться к этому месту расческой. Но это не страшно. Я думаю, он уже пожалел. Он — импульсивный человек и вдобавок слегка выпил. Мне не следовало поднимать вопрос о разводе.
Освободившись от моих объятий, Ингрид закурила и присела на ручку кресла.
— Какая сцена, — продолжала она. — Просто мерзость! Его любовницы, значит, не в счет. Он называет это случайными связями. Я же не имею права на личную жизнь. Ну вот, представь себе этот поток ненависти и угроз: «Шкуру спущу твоему любовнику!»
Я вздрогнул.
— Он так сказал?
— Это и многое другое. Не стоит обращать внимание. Жалкий тип! В сущности, он не так уж опасен. Единственно, муж и слышать не хочет о разводе. Как же он надоел мне со своими сценами, вообще все надоело… В конце концов он поймет, что закон — на моей стороне… Конечно, он станет меня всячески донимать… Дени, ты меня слушаешь?
С минуту, похолодев, я пытался отмести внезапно нахлынувшие подозрения.
— Ингрид, скажи откровенно… Вы с мужем общались с моим отцом по поводу права на проезд?
— Да.
— Если мне не изменяет память, ты говорила, что держалась в стороне.
— Да.
— Значит, ты не встречалась с моим отцом?
— Только один раз, в самом начале, у нотариуса. Это был простой обмен любезностями. Твои отец и мать, с одной стороны, и мы с мужем — с другой.
— Следовательно, между отцом и тобой не произошло ничего, что могло бы вызвать ревность твоего мужа?
Потушив сигарету в бокале, Ингрид привлекла меня к себе.