— Целебная настойка Pulmonaria officinales… Очень помогает при сердцебиениях.
— Выбросьте к чертовой матери, — завопил я. — И пусть все выйдут. Я хочу спокойно осмотреть больного.
Эжени Фушар утирала слезы. Она сидела возле мужа и держала его за руку.
— Вы тоже, — мягко обратился я к ней. — Оставьте меня с ним наедине. Обещаю сделать все возможное.
Фушар осторожно дышал, положив руку на грудь.
— Тебе очень больно?
Он ответил «да», смежив веки.
— Главное — не двигайся. Отвечай тем же способом. Только «да» или «нет». У тебя кружится голова?
(Нет.)
— Легкий обморок?
(Да.)
— Когда?.. Час назад?
(Да.)
— Та же боль, что и раньше, но более сильная?
(Да.)
— Здесь?.. В плечах?.. В шее?
(Да.)
Моя походная аптечка с инструментом лежала в чемодане, который я держал в руке, входя в комнату. Я поспешил достать оттуда свой стетоскоп, уже зная, что у Фушара — инфаркт миокарда. Постоянная сжимающая боль в области груди, отдающая в челюсти… страдальческий взгляд… Сомнений быть не может… Давление было крайне низким. Я надеялся, что у доктора Неделека найдется тринитроглицерин. Но в любом случае требовалась госпитализация. Я уже не думал об Ингрид. Я снова превратился в профессионала, о чем мне никогда не следовало забывать. Надо было срочно позвонить доктору Меро и заказать место в больнице.
Я быстро сделал все необходимое. Скоро должны были прислать машину «Скорой помощи». Между тем пришел Неделек. Беглый осмотр. Укол. Я мимоходом отмечаю все детали, которые тебе будет выгодно обыграть, так как читатель обожает все, что связано с медициной. Он всегда слегка страдает нездоровым любопытством. Раз уж данному рассказу суждено с твоей помощью стать вымыслом, не бойся дать волю своему перу. Санитары, носилки, машина «Скорой помощи», старая Эжени в слезах, мать и тетка, пытавшиеся ее утешить… По правде сказать, я тоже был довольно сильно взволнован, так как положение казалось серьезным. Лишь провидец мог бы предсказать, чем все закончится. Разумеется, я поехал вместе с больным. Каждый толчок причинял мне больше страданий, чем Фушару, а от Керрарека до клиники — неблизкий путь. Старик был неспокоен. Я понимал, что он хочет мне что-то сказать.
— Господин граф…
— Молчи.
— Не вы… Господин граф…
— Ты хочешь поговорить со мной об отце?
— Да.
— Время терпит. Если будешь нервничать, я за тебя не отвечаю.
Фушар закрыл глаза, и слезы потекли по его лицу к ушам. Он прошептал еще несколько слов. Мне послышалось: «Госпожа тоже», а затем он задремал.
В клинике я дождался первых результатов обследования. Черт побери, что же собирался поведать мне об отце Фушар? И отчего этот старый толстокожий шуан заплакал?
— Далеко не блестяще, — сказал мне доктор Меро. — Артерии у него тонкие, как стеклышки. Каким-то чудом еще ничего не лопнуло. В любом случае никаких посетителей. Полный покой. В конце концов, вы в этом разбираетесь не хуже меня. Он что, недавно сильно понервничал? Такое впечатление, что больной — в шоковом состоянии.
— Нет, не думаю. Я спрошу у его жены.
— Вы хотите скоро уехать?
— Как только будет возможно. Но прежде мне хотелось бы знать, что Фушар поправится. Видите ли, это старый друг.
— Я понимаю. Моя секретарша будет звонить вам каждый день.
Старшая медсестра задержала меня на миг, чтобы напомнить, что больному потребуется чистое белье и я должен его принести. «Знаю, — ответил я. — Пижамы или ночные рубашки, носовые платки, полотенца и так далее. Завтра я вам все доставлю».
Я ответил коллеге не раздумывая, но, проходя через больничный двор, учинил себе суровый допрос. Я ответил, что собираюсь уезжать, как только будет возможно. Не лукавил ли я?
Зайдя в кафе, я заказал бутерброд. Это была моя первая остановка после Эрбиньяка. Утро уже казалось мне призрачным сном. Ингрид не явилась. Можно сказать, что она ушла из моей жизни вслед за отцом… А теперь вот Фушар. Я напоминал себе докучливого и бесполезного больного, ожидающего в Керрареке выздоровления. В таком случае, зачем было задерживаться в замке? Мне следовало попытаться разговорить бедного старика Фушара, если он выживет. К тому же, признаться, тайна обоих исчезновений уже почти перестала меня занимать. Ну, и как ты заставишь читателей в это поверить? Возможно ли, что за несколько часов человек ударился из одной крайности в другую?
Продолжая вяло жевать кусок безвкусной ветчины, я спрашивал себя, может ли страсть… этот непонятный недуг, черное солнце, испепеляющее наше сердце, исчезнуть в мгновение ока, как бы под влиянием решения, принятого другим человеком? Кто же нашептывал мне на ухо: «С Ингрид покончено! Твой отец — в прошлом. Забудь об этом!» В самом деле, я уже почти не страдал, имея в виду страдание, разрывавшее меня на части, когда я думал: «Она была любовницей отца».
Ингрид стала теперь просто образом, расплывчатым воспоминанием. Она буквально улетучилась из меня. Казалось, можно было бы ожидать новых истерик или внезапного бреда. Ничего подобного. Я чувствовал, как во мне воцарилось неведомое спокойствие, спокойствие «нелюбви», если можно так выразиться. Я спустился на землю. Меня забавляли звуки, раздававшиеся в кафе, и шум, доносившийся с улицы. Погиб пожилой человек. Обычный случай! Исчезла молодая женщина. Обычный случай! Сердечник был при смерти. Банально! Оставалась лишь моя недавно обретенная свобода, мое единственное достояние в этом мире, и никто у меня этого не отнимет. Клянусь!
Я сел в такси и вернулся в Керрарек. Клер была дома. Она бросилась мне на шею, в то время как мать, тетка и Эжени забрасывали меня вопросами. Я утешил их, как мог, даже попытался объяснить им, что такое инфаркт.
— Вот сердце, — говорил я, показывая свой кулак. — Здесь и там, вокруг него, пролегают артерии…
— Его спасут? — спрашивала Эжени.
— Я надеюсь… Видите ли, если эта артерия закупорится…
— Ну конечно, — подхватила тетка, — мы в курсе.
В конце концов я их оставил и ушел к себе. Никогда еще у меня не возникало такой настойчивой потребности принять душ, хотя вода очищает только кожу.
Однако мать вошла в комнату вслед за мной.
— Почему ты так быстро вернулся? — спросила она без предисловий и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Я знаю, мы с тетей ничего для тебя не значим. Но ты мучаешь сестру, то уезжаешь, то приезжаешь, как тебе вздумается… Она любит тебя сильнее, чем ты полагаешь, и живет в постоянной тревоге… В то время как твой отец… Слушай, если тебе надо уехать, уезжай. Если хочешь остаться, оставайся. Но перестань играть в прятки. У тебя своя жизнь, это меня не касается. Но ты живешь здесь, с нами, и мы заслуживаем уважения.
Мать удалилась, напоследок пригвоздив меня к стене взглядом. Даже если бы в Керрареке бушевал пожар, думаю, у нее и тогда хватило бы сил выйти из замка в перчатках, с гордо поднятой головой, чтобы соблюсти приличия. Мне же на приличия… Я — деревенщина, мамочка, и не признаю никаких приличий. Я признаю только одну вещь — необходимость.
Я окунул голову в воду и, быстро причесавшись, постучал в комнату Эжени. Необходимо было выяснить, как случился этот инфаркт, в результате какого потрясения, а также почему Фушар хотел поговорить со мной об отце. Однако Эжени ничего не знала.
— Так… Это случилось сегодня утром. В какое время? Около восьми. Муж встал немного раньше семи и сказал, что неважно себя чувствует. А затем, когда он стал пить кофе, то упал лицом в чашку. Я позвала госпожу графиню. Мы хотели его уложить, но он предпочел шезлонг.
— А как он выглядел вчера?
— Я не обратила внимания. Он ушел после обеда и вернулся поздно. Даже есть отказался.
— А! Это почему же?
— Муж послал меня подальше, когда я у него спросила. Вид у него был озабоченный. Он выкурил трубку на пороге кухни. Я слышала, как при этом он разговаривал сам с собой. Он даже сказал: «Это не может больше продолжаться». Но когда Фушар не в духе, его лучше не трогать.
— Вы его когда-нибудь видели таким взволнованным?
— Да, но не настолько… Когда исчез господин граф.
— Когда Фушар уходил прогуляться, он не говорил вам, куда направляется?
— О! С какой стати? Муж всегда ходил в одно и то же место… на болото… пострелять птиц… посмотреть гнезда… И вечно возвращался по колено в грязи. Посмотрите. Я не успела почистить его обувь.
Эжени вернулась с парой башмаков, перепачканных илом и торфом, с прилипшими травинками.
— Вот как он их отделал, — ворчливо сказала она и тихо добавила: — Бедный мой старик! Ведь мы так любили друг друга…
— Черт возьми! — вскричал я. — Еще не время плакать. Фушар пока жив.
Женщина села за стол и закрыла лицо руками.
— Полно, голубушка Эжени. Вы же знаете, что я здесь. Я позабочусь о вашем муже. Послушайте, сперва я должен собрать для него узелок с бельем. Не беспокойтесь. Я привык к подобным мелочам.
Оставив женщину наедине с ее горем, я прошел в комнату и открыл шкаф. Слева лежало белье Эжени, посредине — груды простыней и справа — вещи Фушара. Я отложил две рубашки, две пижамы и несколько носовых платков. Носки лежали в глубине и, шаря на ощупь, я наткнулся на тяжелый сверток с чем-то жестким. Быстро его вытащив, я обнаружил револьвер, завернутый в засаленную замшу. Боевое оружие крупного калибра… производство Смита и Вессона… барабан с пятью ячейками… Не хватало двух пуль.
Две! Одной был убит отец, другой — Ингрид. Это было очевидно. Фушар ходил на охоту с ружьем. Значит, револьвер предназначался для других целей. Времени на «почему» и «как» не было. Я сунул оружие в карман и унес белье. Правда ослепила меня, как луч прожектора, направленный в глаза.
— Соберите узел, — приказал я. — Через час я буду в клинике.
Фушар — убийца? Это было настолько невероятно и настолько ошеломляюще! Я был просто убит. Старик, наверное, потерял голову. Он сошел с ума. Нет, извините. Два психоза уже смахивали на умысел, на план, настойчиво и методично воплощенный в жизнь. Как же заставить Фушара говорить? Сам по себе револьвер ничего не доказывал. Для меня он был равносилен признанию. А для полиции? Тем более что Фушар славился безупречной честностью и прямотой.