У меня не было сил возражать. Но я понял, что со мной больше не считаются, я был мертвым грузом, от которого Иза с подсознательной радостью избавилась бы.
Нет! Я не правильно выразился. Совсем не это. Она была счастлива остановиться, не бродить больше по дорогам, иметь наконец свой дом. Может быть, и не совсем свой, но комфортабельный. Катастрофа обернулась для нее волшебной сказкой.
Огромный замок! Серьезно! У меня началась лихорадка, и ко мне никого не пускали. Смотря в потолок, я пытался найти решение проблемы. С одной стороны, Иза, молодая, красивая, уставшая от той жизни, которую мы вели. С другой стороны, человек, которого я представлял себе богатым и привлекательным. Если я, впавший в полное ничтожество, действительно любил бы Изу, я должен был принять это, смириться, исчезнуть. Легко сказать! Я мог по меньшей мере сделать так, как если бы… На больничной койке я научился обманывать, я приобщился к игре, которая заключалась в том, чтобы улыбаться, когда хочется кусаться, и гладить, когда хочется задушить.
Пришел Фроман. Могущественный, мерзкий, жирный, со злыми глазками, резкими движениями. Я был похож на несчастного маленького Давида у ног Голиафа из известного мультика, но я знал с первой минуты, что он будет побежден. Я подчинил этому все свое время, всю свою жизнь. Я решил его убить. Я был благодарен ему за его благородство. Авария? Не будем больше говорить об этом. Это злой рок! Я превысил скорость. «Да, мсье Фроман, мы с благодарностью принимаем ваше гостеприимство. Вы уже приготовили мне комнату? Очень мило». Иза, счастливая, слушала нас. Она так боялась этой первой встречи!
— Правда, он очень хороший? — спросила она, когда Фроман ушел.
— Он боится меня.
— Да нет. Поставь себя на его место. Он в сложном положении.
— Он чувствует, что я обвиняю его.
— Подумай. Он такой милый, внимательный. Ты же не знаешь.
Через несколько дней Иза совершенно спокойно сказала мне:
— Шарль хочет подарить тебе маленькую машину.
Она называла его Шарль. Он сделал одолжение и преподнес мне королевский подарок. Я ничего не ответил. Она столько мне хотела рассказать… О замке… О Марселе де Шамбоне… Об этой новой жизни, полной цветов, подарков, радости. Я все понял, хотя она не произнесла ни слова…
— А Марсель придет? — спросил я.
— Он стесняется.
— Почему? Он же не виноват в том, что случилось.
— Не из-за этого. Из-за твоей профессии… Она кажется ему такой необычной. Он погряз в своем замкнутом мирке, в своих привычках… его кабинет, его телевизор… Ты для него словно с неба свалился, как пришелец… Я думаю, он даже немного боится. И потом, его мать, сестра Шарля, настраивает Марселя против нас.
Таким образом, по рассказам Изы я потихоньку знакомился с ними, как будто они играли передо мной спектакль, готовили мой выход на сцену их семейного театра. Перед своим приходом Шамбон прислал коробку конфет. Он не знал, как себя вести, и избрал сначала тон холодной вежливости. Он, как дурак, поинтересовался моим здоровьем, пытаясь исправить ошибку, выразил свою радость по поводу того, что я не страдаю, будто это означало, что я когда-нибудь смогу ходить. Приблизился к блестящему, как игрушка, передвижному креслу, присланному накануне, счел необходимым одобрительно кивнуть головой с видом знатока. Я усугубил его замешательство словами:
— Это поможет мне. Вы это хотели сказать?
Он сильно покраснел и оставил свой важный вид:
— Я так сожалею. Если позволите, я буду помогать вам. Я буду вывозить вас в парк.
— Перестаньте, — сказал я. — Это занятие для садовника.
Со смущенным видом он крутил перчатки и подбирал любезные слова, которые вернули бы ему мое расположение. Он живо чувствовал, что не имеет права ходить передо мной, сидеть, наслаждаться своими движениями, поэтому потихоньку подбирался к двери.
— Возьмите стул, — предложил я, — и не создавайте лишних проблем.
Он неловко сел, я продолжил:
— В моем деле я рисковал каждый день. Я мог тысячу раз лишиться ног.
— Правда? — спросил он с робкой надеждой, будто я отпустил ему уж не знаю какой грех.
— Последний раз, когда я выполнял сальто-мортале, я чуть было не разбился. В двадцати восьми метрах над шоссе, — самым естественным тоном добавил я.
Я лгал. С тех пор я принялся выдумывать для него тысячи историй, чтобы видеть, как он бледнеет, как судорожно дрожит уголок его рта. Он был из тех маменькиных сынков, которые воспитывались дома и были отданы на откуп своему воображению. Замученные им, они сами нуждаются в мучителе. Я инстинктивно чувствовал, что он околдован мною.
— Вы никогда не занимались спортом? — спросил я. — Я не имею в виду теннис или трюки, о которых я вам рассказывал. Я имею в виду борьбу, дзюдо, например, или бокс.
— Нет, — пробормотал он. — Мама не…
— Вы единственный сын? И холосты?
— То есть…
— Это ваше право. Как, впрочем, и вести обеспеченную жизнь. Не всем так везет. Только что, когда вы так любезно предложили вывозить меня на прогулки в парк, я грубо вам ответил… Но если… В общем, я был не прав. Вас я принимаю, но не вашего дядю.
Как он разволновался, бедняга. Он с благодарностью пожал мне руку.
— Я так боялся, — сказал он.
Оставалось еще кое-что. Он решился.
— Но мадам… мадемуазель…
— Иза. Я разрешаю вам называть ее Иза.
Он вертелся, чувствуя себя все более неловко.
— Покажется ли ей естественным?..
— Что вы будете заниматься мной? Конечно. Напротив, она будет очень рада. У нее столько дел… Приходите, когда захотите.
В этот вечер передо мной наметился, еще совсем смутно, как тропинка в лесу, окутанная утренним туманом, тот путь, который предстоит мне пройти, и впервые после аварии я заснул без снотворного.
— Ну как вы сегодня утром? — спросил Дрё, складывая зонтик и усаживаясь рядом с кроватью.
— Отныне, — ответил Ришар, — здесь не видно никого, кроме вас.
— Я бы плюнул на все это, — продолжал комиссар. — А вот королева-мать продолжает надоедать нам, а так как у нее солидные покровители, приходится потакать. Вбила себе в голову, что ее брата убили… Что вы хотите… Глупо, конечно, но я продолжаю расследование. По крайней мере, делаю вид.
— Мы все еще ее излюбленные подозреваемые?
— Нет. Или, скорее, она сейчас подозревает всех. Она хочет нанять сторожей с обученными собаками. Я ее выслушиваю. Я ее успокаиваю, так как она убеждена, что ее жизнь в опасности. А потом я поднимаюсь к вам, чтобы развеяться.
Дрё зажег сигарету, выплюнул попавшую на язык табачинку.
— Заметьте, — сказал он, — все, что она рассказывает, не так уж и глупо. Однажды я сам задался вопросом, не был ли это кто-либо со стороны… В этом случае предположений значительно прибавилось бы. Но факты остаются фактами.
Он хитро улыбнулся. Ришар ответил ему тем же.
— Если бы я знал, почему он решил изменить завещание! — мечтал вслух комиссар.
— Конечно, — поддержал Ришар.
— Естественно, вы не знаете.
— Я вам уже говорил об этом.
— Вы правы. Я переливаю из пустого в порожнее. Кстати, я посмотрел еще раз один ваш фильм. Нападение на Центральный банк, помните?
— Да. «Тайна комнаты-сейфа». Поставить было не сложно. Но придумано изобретательно.
— Кто руководит трюками в таких случаях?
— Когда как. Сценарист придумал, что я смогу использовать кабель грузового лифта. Но я сам рассчитывал каждое движение, каждый прием.
— Словом, все детали операции.
— Именно так. Если что-то упустить, даже самое незначительное, наверняка сломаешь шею. Именно поэтому я предпочитал работать с макетом. Даже при осуществлении самого простого прыжка я рассчитывал траекторию движения… Необходимо все учесть: вес, скорость, угол и даже ветер.
— Черт возьми! Нам повезло, что вы действовали на стороне закона. Иначе…
Комиссар встал и прошелся по комнате.
— Какие у вас отношения с Шамбоном? Все еще хорошие?
— Почему вы думаете, что они могут испортиться?
— Кто знает… Теперь, когда его дядя мертв, жить под одной крышей с молодой вдовой…
Ришар откровенно смеется:
— Вы не из тех людей, комиссар, которые верят сплетням.
— Между нами, — настаивал комиссар, — действительно ли мадам Фроман убита горем?
— Скажите честно, что у вас на уме? — шутит Ришар.
— Ну вы даете, — возразил комиссар. — Задняя мысль! Еще нужно, чтобы она была, эта мысль! До свидания, мсье Монтано, — протягивая руку, прощается комиссар.
— Я вас провожу.
Ришар на костылях провожает комиссара и долго смотрит ему вслед.
— Ищи! — прошептал он. — Ищи, собачка! Еще не скоро найдешь.
Фроман был в отъезде, когда меня перевезли из клиники в замок. Шамбон позаботился о моем размещении. Он настоял на том, чтобы показать мне несколько комнат, из которых я смог бы выбрать. Иза хотела, чтобы моя комната находилась поближе к ее, но я выбрал эту, самую отдаленную. Я хотел, чтобы все в Колиньере почувствовали, что мое пребывание будет незаметным. Шамбон сказал мне, что в моем распоряжении телефон и я могу звонить куда захочу. Таким образом, я был независим так же, как в отеле. И с машиной! Я уже умел ею пользоваться, научился подтягиваться на руках, чтобы перелезть с кровати на кресло и обратно. Мне нужна была помощь, чтобы надеть брюки, но я значительно преуспел в искусстве цепляться, висеть, передвигаться, почти как обезьяна в клетке. Даже если бы мне ампутировали ноги, я все равно остался бы таким же ловким.
— Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, — говорил Шамбон. — Мой дядя хочет, чтобы вы чувствовали себя как дома.
Глупости, конечно. Ведь я жил у своего палача. Лужайка, которая простиралась под моим окном и выходила к Луаре, принадлежала ему; все принадлежало ему: бабочки и птицы, облака и раскинувшееся над холмами небо. Все, что я видел вокруг себя, радовалось и двигалось. Я сидел в своем прекрасном кресле в первом ряду партера и смотрел, как проходила жизнь. Спасибо, мсье Фроман! Однажды, когда Иза наводила порядок в моей комнате, я дернул ее за рукав.