— Подожди минуту, — сказал я.
С чего начать? Я приготовился к разговору, но вдруг дикая боль стиснула мне горло и не давала вымолвить ни слова.
— Ты думала о том, в каком положении мы находимся?
— Да.
— Ты знаешь, почему он меня оставил здесь, у себя?
— Да. Из-за меня.
— Но как ты думаешь, сколько времени он будет влюблен в тебя? В конечном счете речь идет именно об этом.
— Да.
Нас объединяла опасность. Нам не нужны были слова. Мы общались флюидами, как насекомые.
— Я ему не уступлю.
— Конечно.
Она замолчала и принялась грызть ноготь.
— Ты хочешь, чтобы я вышла за него замуж? — наконец спросила она.
— Да. Я хочу, чтобы ты вышла за него замуж.
Она наклонила ко мне голову и шепотом спросила:
— Ты знаешь, что делаешь?
— Да. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
— И когда мы будем в безопасности?
Она смотрела на меня пристальным и тревожным взглядом.
— Свадьба, — прошептала она, — это только начало. Да?
Я поцеловал ее.
— Я все беру на себя. Прежде всего, безопасность. Мы не должны чувствовать себя квартирантами. Потом… Я тебе все объясню.
— Объясни сейчас.
— Брак можно разорвать.
— Развод?
— Да. Не для собак же он существует.
— Ты думаешь, что такой человек, как он, позволит, чтобы им вертели? Ты что-то скрываешь.
— Нет, малышка. Уверяю тебя. Я знаю не больше твоего, чем все это кончится. Но мы будем умнее, хитрее. Поверь мне.
Оставалось ждать. Иза занималась Фроманом. Я принялся за Шамбона. Нетрудно было заметить, что Иза очаровала его. Если бы я мог играть Шамбоном против его дяди! Шамбон, бедный боязливый невинный отрок, метался между двух огней: старухой и Фроманом. Как мне вскоре стало известно, он занимал на заводе самую второстепенную должность. Он был ни к чему не приспособлен. Но такие барашки становятся опасными, если довести их до бешенства. Оставалось привить ему бешенство. Я занялся этим незамедлительно. Он прибегал ко мне, как только у него выпадала свободная минута.
— Я увожу вас, — предлагал он. — Мы погуляем в парке, вам необходимо подышать свежим воздухом. Пойдемте, сделайте маленькое усилие.
И он катил мое кресло на лужайку. Там была небольшая площадка и скамейка, откуда можно было наблюдать блестевшую на солнце реку, которая сливалась вдали с голубым горизонтом. Мне казалось, что я любуюсь сказочной страной через плечо Моны Лизы.
— Все хорошо? Вы не замерзли?
Он всегда думал, что раз мои ноги не двигаются, значит, они замерзают. Я набивал трубку.
— Знаешь, Марсель, — начал было я.
Это было сказано самым естественным тоном с самого первого дня моего пребывания в замке или чуть позже.
— Знаешь, Марсель…
Он радовался, как ученик, получивший хорошую оценку. А я рассказывал ему более или менее правдивые истории спортсмена, который наконец нашел человека, которому он мог доверять и которого высоко ценил.
— Это случилось в Эзе. Ты никогда там не был? Мы поедем туда вместе. Это замечательное место. Кажется, что паришь над морем. Я должен был во время погони оторваться и перелететь за парапет, огораживающий дорогу.
Он слушал. Его губы шевелились в такт моим. Иногда он шмыгал носом или отгонял мошку и принимал прежнюю позу.
— У меня была огромная «кавасаки», превосходная машина, зверь. Естественно, все было рассчитано так, чтобы я не причинил себе вреда. Но, однако, я должен был ехать на хороших пятидесяти.
Я вытягивал руки, ложился на руль, и Марсель словно воочию видел приборную доску со всеми рычагами управления, циферблатами и мои сжатые кулаки на ней.
— Камеры были наготове. Сигнал, я набираю скорость.
— Ришар! — позвали меня.
— Я тебе потом расскажу, что было дальше, напомнишь мне о пируэте! Я здесь, с Марселем, — отозвался я.
Появилась Иза, прижимая к груди, как спящего ребенка, букет цветов. Она улыбалась и помахала нам издалека.
— Что вы там замышляете вдвоем?
— Мы разговариваем. Ты помнишь дело в Эзе? Сальто в овраг?
Она села рядом с Шамбоном.
— Не слушайте его, мсье Марсель. Он всегда преувеличивает немного.
— Вы были там? — спросил Шамбон дрожащим голосом.
— Пришлось, чтобы склеить его по кусочкам.
Мы оба играем превосходно, это впечатляет Шамбона. Он восхищается мной. Он восхищается ею. Он нам завидует. Он нас ненавидит. С него довольно. Он резко встает.
— Я ухожу.
— Не волнуйтесь. Я сама отвезу его обратно, — говорит Иза.
Он уходит, засунув руки в карманы, с небрежным видом поддевая камешки носком ботинка.
— Кажется, он взбешен, — шепчет Иза.
— А старик?
— Вчера мы с ним ужинали на площади Ралиман в каком-то новом шикарном заведении. Он представил меня друзьям как свою кузину Изабель. Никто не попался на удочку. В его жизни было слишком много кузин.
— Он не пытался предпринять дальнейшие шаги?
— Желаний у него достаточно.
Она схватила меня за руку.
— Ты намерен снова причинить себе боль?
— Ладно, хватит об этом.
— Все равно когда-нибудь мне придется уступить ему.
— Он заплатит за все. Будь уверена. Я ему ничего не забуду.
На некоторое время мы замолчали. Потом я спокойно продолжил:
— Важно, чтобы ты подольше сопротивлялась. И даже когда он предложит выйти за него замуж, откажись. Это выведет его из себя. Он скажет: «Это из-за Ришара». Он примется меня оскорблять. Начнет обзывать нас по-всякому. А потом примет твои условия.
— Ты уверен?
— Да, уверен, и все. Ты пообещаешь ему встречаться со мной как можно реже, а взамен выклянчишь у него что-нибудь стоящее… Все это надо продумать. А сейчас оставь меня. Я сам доберусь обратно. Старая ведьма, должно быть, следит за нами, я чувствую. Наверное, смотрит в бинокль из сарая. Я не шучу. Ты у нее отбираешь брата, а я сына. Не думай, что она так легко согласится на это.
И вправду. Мы — захватчики, оккупанты. Я пережевывал эту мысль, пока Иза, склоняясь к цветам, постепенно удалялась. Я не знал еще, как я убью Фромана, но в любом случае мне необходим будет Шамбон. И Иза тоже, хотя ее роль вряд ли ей понравится. Итак! «Довлеет дневи злоба его»[274], не я это начал.
Я отпустил тормоза и вырулил на аллею. Обычно по вечерам, около девяти часов, ко мне приходил Шамбон.
— Она спит, — шептал он, так как мать могла слышать его.
Он радовался передышке. Целый день он погружен в цифры. Теперь он мог расслабиться. Ему понравился мой табак. Он быстро привык к трубке и даже поссорился из-за этого со старухой. Она ненавидит запах трубочного табака. Находит это вульгарным. Постепенно я многое узнал о ней, а она обо мне. Бедняга Шамбон, словно толстый неповоротливый шмель, перекрестно опылял нас, перенося с одного на другую ядовитую пыльцу сплетен. Я знал, что на ужин у нее сухари и настойка вербены. Потом она принимает разные лекарства: от сердца, от печени, от множества более или менее выдуманных болезней, после чего Марсель поднимается пожелать ей спокойной ночи. Но прежде чем уйти, он рассказывает ей в мельчайших подробностях, как прошел день.
— Что твой дядя? — спрашивает она.
— Как обычно. Не слишком разговорчив. Снова подарил что-то Изе. Мне кажется, я видел коробочку, но не уверен. Это было за десертом, потом он увел ее к себе в кабинет.
От злости она бы заскрипела зубами, если бы не зубные протезы.
— А безногий?
— Я его только что видел в парке.
— Надеюсь, ты не общаешься с ним.
— Конечно нет. Он от всех прячется.
Он рассказывал мне все это, радуясь возможности предстать передо мной сильным духом, играючи воспаряющим над мещанскими мелочами. Ему никогда не приходило в голову, что он из того же теста, что доносчики минувших времен.
— Иногда, — продолжает он, — я читаю ей Пруста, чтобы она уснула. У него длинные предложения… Она быстро теряет нить… А к ним таблетку могадона… и порядок.
Он улыбается и возвращается к теме, которая его волнует.
— Прошлый раз вы начали рассказывать о случае в Эзе.
Память у него — дай бог каждому. Он придирается к мелочам, словно мальчишка, пристрастившийся к иллюстрированным журналам. Прежде чем продолжить, я прощупываю почву.
— Ну, да… Когда я упал с тридцатиметровой высоты?
— Отвесно?
Ему нужны точные детали. Он столь же доверчив, сколь и подозрителен. Если он поймает меня на том, что я выдумываю, ноги его у меня не будет. Самолюбие из него так и прет, как сыпь во время кори.
— Ну, не совсем отвесно. А то бы я разбился. К счастью, там рос кустарник, смягчивший падение… Знаешь, Марсель, я никогда не был ярмарочным уродом. Просто каскадер, такой же, как и другие.
Его не устраивала моя притворная скромность. Я должен быть исключительным, чтобы нравиться ему. Слабые дозы на него не действовали. Я быстро спохватываюсь.
— Я припомнил один весьма необычный трюк. В это время Иза еще ездила на мотоцикле.
Он навостряет уши, слушает, затаив дыхание.
— Я играл сыщика и гнался за ней. Перед ней опустился шлагбаум, мимо медленно проходил товарный поезд, длинные железные вагоны, раздвижные двери открыты настежь. Ну, представляешь, да?
Он зачарованно кивает головой.
— Итак, внезапно появляется она… Слишком поздно, чтобы затормозить. Сильным прыжком она преодолевает барьер, взлетает, пересекает вагон, проходящий прямо перед ней, и приземляется с другой стороны.
— Она?.. Вы хотите сказать?.. — заикается он, стискивая руки.
Я продолжаю, не обращая на него внимания.
— Посмотреть на нее, такую хрупкую, грациозную… никогда не подумаешь, что она… А между тем она была смелее меня. Проделывала невообразимые трюки!
Пока он размышляет, я набиваю трубку.
— Мой дядя знает об этом? — наконец спрашивает он.
— У него очень смутное представление. Я ему ничего не рассказывал. Ему не обязательно все это знать.
— Почему?