Дорога стала свободнее, и Раймон прибавил скорости, радуясь реву мотора. Вот за что он борется — за скорость, шум, радость от того, что может всех обогнать, рискуя при этом задеть неосторожных. И пусть старик пеняет на себя, если вовремя не уберется с его пути!
Отъехал какой-то «мерседес». Раймон занял освободившееся место. Дом он знал: как-то раз он уже приходил сюда, сразу после победы над Крисом в финале. Тогда еще совсем зеленый — высокий худой паренек, плохо одетый и оглушенный успехом. Однако с тех пор кое-чему все же научился. Стал намного раскованнее. Так что он даже не пытался придумать первую фразу, пока ехал в лифте. Он был уверен, что заглушит своим голосом хозяина и что ему достаточно просто дать себе волю. Он выложит ему все — все, что накипело в душе!
Ключ торчал в двери. Он вошел, узнал прихожую, обставленную как будуар, прислушался. Слева находилась гостиная, в конце коридора — кабинет. Наверное, Жод в кабинете — он любил забираться в эту маленькую комнатку, набитую сувенирами: слушал пластинки, смотрел телевизор.
Он и в самом деле оказался в кабинете. Висел на оконной ручке, повернувшись к Раймону тем, что когда-то было тонким, выразительным лицом. Раймон застыл на месте. У него подкосились ноги — никогда раньше он не видел повешенного; однако ярость придавала ему силы. Горечь наполнила его рот. Он не глядя поднес к губам носовой платок. Из телевизора лилась нежная мелодия. На экране медленно проплывали кувшинки, отражались в пруду облака. А в мертвых глазах Жода отражался пруд.
Раймон с огромным усилием, словно плыл против течения, сделал шаг вперед. Перерезать веревку? Но вообще-то это была не веревка. Черно-золотая полоска ткани… и еще кое-какие детали настораживали: полная чашка кофе на низком столике. Жод, без сомнения, только-только встал. Накинул халат сверху пижамы. Обычно он ложился часа в три. Когда другие спали, он сочинял.
Злой печали вал…
Мелодия все звучала в голове Раймона. Обессилев, он присел возле тела на краешек старого кожаного дивана. Сколько раз он видел его в журналах! От плывущих по экрану кувшинок его затошнило. Он нажал кнопку, наступила такая тишина, что стало слышно, как бьется его сердце, и он рассердился на себя за то, что жив. Хотя какая это жизнь! Самый последний пастух Планезы живее его. Остаться бы ему там!.. Но, честно говоря, если бы он там остался… он бы умер от скуки рядом с Катрин и детьми… И что получается? Так и так — смерть! Он посмотрел на Жода, словно надеялся услышать от него совет, но Жод уже присоединился к безутешным влюбленным из своих песен.
Может, позвонить? Куда? В полицию? Или вызвать врача? Как полагается поступать в таких случаях? Проще всего предупредить консьержку… Только для этого нужно встать… Еще минутку… Ее хватило, чтобы осознать последствия, уразуметь, что победа осталась за Крисом. Не нужно обладать особым воображением, чтобы представить себе заголовки завтрашних газет: «УМЕР ОЛИВЬЕ ЖОД», «ЕГО ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ», «ПЕСНЯ, НЕСУЩАЯ СМЕРТЬ». И фотографии Жода, Коринны, Криса… К концу месяца тираж пластинки — не меньше миллиона… слава… контракты… гастроли… а ему, наверное, придется искать не только нового композитора, но и нового издателя… даже наверняка… Крис не упустит возможности избавиться от соперника, а поскольку Коринна в «Юпитере» царь и Бог, достаточно будет одного язвительного замечания Криса… Жод уже не защитит.
Он услышал, как мягко застопорил ход лифт, лязгнула решетка, застучали каблуки Валери, и машинально подумал, что ей повезло с такси. Потом внутренне усмехнулся: сейчас в обморок грохнется — и стал ждать.
Нет! Валери только как-то забавно икнула и выронила сумочку. Прежде чем прибиться к мюзик-холлу, она немало помыкалась, хлебнула горя. Она быстро взяла себя в руки и подошла к покойнику.
— На поясе от пижамы, — прошептала она. — Странный способ! Разве что…
И она посмотрела на Раймона.
— Вы поругались?
— Нет. Когда я пришел, он уже висел.
— Пойми, я для тебя стараюсь… Как ты вошел?
— То есть… так же, как ты. Ключ в двери. Наверное, он хотел, чтобы его побыстрее нашли… Погоди, Вал!.. Ты что, решила…
— Перестань, ради Бога. Кто тебе встретился?
— Никто.
— А где ты машину поставил?
— Да тут… метрах в пятидесяти.
— Повезло, — сказала Валери. — Я сошла на Сен-Филипп, из-за пробки. Здесь все чисто. Можно не бояться свидетелей.
— Что? Но я…
— Ты ни до чего не дотрагивался?
— Телевизор выключил.
Она подняла свою сумочку, достала из нее салфетку и тщательно вытерла кнопку телевизора и дверную ручку. Потом взяла Раймона за руку.
— Пошли… Давай скорее.
— Надо сообщить…
— Сообщить!.. Хочешь, чтобы нас задержали, чтобы тебя стали допрашивать?… Пошли, пошли.
Он покорно последовал за ней, совершенно опустошенный, ощутив вдруг, что в этом городе он по-прежнему чужой. Валери сама села за руль.
— Едем в «Юпитер», — решила она. — У тебя же запись… Мы уже опаздываем. Постарайся держать себя в руках.
— Клянусь, Вал, я не…
— Потом поговорим. А сейчас расслабься.
Раймон словно видел наяву кошмарный сон — обрывки так никогда и не сложились в его памяти в цельную картину… Только что вернулись с интервью в «Парижском клубе» Коринна и Крис… Это он отчетливо помнил. А вокруг них толпились те, чья жизнь проходит в кулуарах мира новостей: на студиях звукозаписи, на съемочных площадках, в крошечных артистических барах; это они придумывали смешные фразы, ядовитые шутки, облетавшие за день весь Париж, и с удовольствием наблюдали, как пожирают друг друга священные чудовища. По углам раздавались сдержанные смешки: тут и там шепотом прохаживались по поводу связи Коринны и Кристиана, но каждый спешил поздравить Криса — отныне звезду первой величины. А Раймон слышал, как Валери то и дело шептала ему:
— Держись!
Коринна заметила его, подошла, поцеловала.
— Здравствуй, мой мальчик… Я пробовала дозвониться до тебя вчера вечером… Но никто не снимал трубку. Оливье согласился. Он напишет тебе песню… что-нибудь этакое, чуточку комичное… Ну, ты понимаешь.
Она говорила так быстро, что ответить не было никакой возможности. Да и что отвечать? Что Оливье там… Валери все твердила: «Не подавай виду… Не подавай виду…» Он бы сейчас все на свете отдал за глоток спиртного.
Дальше провал памяти. Коринна говорила ему:
— Не сердись, Рай… Вот увидишь… Ты еще благодарить меня будешь.
А потом он увидел, как Валери болтает с Кристианом. Когда она успела отойти? И чего это она хвост распустила, как последняя дура, перед этим кретином, ловившим каждое ее движение? Пыль в глаза пускает. Значит, она по-прежнему уверена, что это он убил Жода.
Снова пропуск, черный провал… Образовалась толчея. Он оказался стиснутым со всех сторон людьми, сгрудившимися возле телефона. Коринна сидела на подлокотнике кресла и растерянно говорила в трубку:
— Этого не может быть, господин комиссар… когда я ушла… Да, вчера вечером…
Взгляды окружающих следили за женщиной, впивались в нее.
— Он работал, как обычно… Все было абсолютно нормально… Алло?.. Да-да, слышу… С чего ему вдруг себя убивать?
Легкий шумок заглушил ее голос. Кто-то рядом с Раймоном прошептал:
— Она еще спрашивает, с чего… Потрясающе!
Снова наступила тишина; круг сомкнулся теснее возле Коринны — так толпа зевак на улице обступает окровавленное тело.
— Да, — согласилась Коринна, — он бывал подавленным… переутомлялся… но мы все так живем.
— Особенно Крис, с тех пор как попал к ней, — раздался откуда-то тихий женский голос.
— Сейчас приеду, господин комиссар.
Коринна положила трубку, и все бросились к ней с соболезнованиями, в том числе и Крис, не понимавший, как ему себя вести. Коринна плакала. Многие из присутствовавших сопереживали ей. Жода жалели, еще вчера к нему относились немного презрительно, но все же его любили. Сегодня же его любили гораздо сильнее, потому что он сумел уйти тихо, без сцен, как и жил.
Крис помог Коринне подняться. Еще несколько пар рук потянулось, чтобы поддержать ее. Приподнявшись на цыпочки, Раймон увидел лицо Коринны, блестящее и мертвое, как маска. По щекам, словно капли дождя по оконному стеклу, сбегали слезы. Фотограф влез на стул, поднял над головой вспышку и, повернувшись к Раймону, крикнул:
— На первую полосу тянет! Такое событие, соображать надо!
С этого момента все опять помнилось смутно. О работе уже и речи не было. Операторы вышли из аппаратной и присоединились к остальным. Все что-то живо обсуждали. Валери знаком подозвала Раймона.
— Сделай так, чтобы тебя заметили, — сказала она мягко. — Пошевеливайся… Сейчас журналисты заявятся. Тебе нельзя оставаться в стороне.
И они прибыли, чуть позже, с ворохом новостей… Жода обнаружил один его друг… Врач считает, что это — самоубийство… Умер не больше часа назад… Возможно, как раз тогда, когда показывали интервью в «Парижском клубе»… Разве сама песня, если хорошенько подумать, не стала своего рода предупреждением? В ней чувствуется усталость… может, отчасти, обида… да еще какая. «Свет и радость мою унесла ты во тьму!..»
— Что вы думаете по этому поводу? — спросил один из журналистов Раймона.
— В один прекрасный день такое с каждым из нас может случиться, — не дала ему ответить Валери. — Нервы сдают. Живем как сумасшедшие… Вот я, например… Вы же знаете, я из кордебалета «Афинии»… Иной день так устаю, что, кажется, сдохну где-нибудь в уголке… Правда, Рай?
— Для вас смерть Жода — неприятный сюрприз, — настаивал журналист. — Что вы теперь намерены делать?
— Работать, — ответил Раймон.
— С кем?
— С Коринной, с кем же еще?.. У нас заключен контракт на пластинку.
— А дальше?
— У Раймона куча предложений, — быстро вставила Валери. — Можете за него не беспокоиться!
Раймону стало стыдно за их былые стычки. Валери — отличная девочка. Если ему удастся вывернуться, то только благодаря ей.