Постукивая молоточком по моим коленным чашечкам, Клавьер повторял:
— Неважно!.. Неважно!..
Я смотрел на его лоснящийся череп. В тридцать пять лет у него начисто отсутствовала шевелюра, что делало его похожим на постаревшего младенца. Он неторопливо меня осматривал — так знаток ходит вокруг машины, потерпевшей аварию.
— Пьешь много?
— Когда как.
— В среднем?
— Ну... утром чуточку виски, чтобы запустить мотор. Иногда, если устану, около десяти часов... Само собой разумеется, после обеда... Но главным образом — ближе к вечеру...
— Насколько я помню, студентом ты не пил.
— Да, я начал пить после того, как связался с Марселиной. Два года назад.
— Вытяни руку, держи ладонь прямо.
Зря я старался — пальцы тряслись.
— Понятно... Отдохни... Расслабься.
— Но в том-то и дело, старина, что я не в состоянии расслабиться... поэтому я и пришел к тебе.
— Ложись.
Он обернул манжетку вокруг левой руки, заработал резиновой грушей.
— Давление сильно пониженное. Будешь продолжать в том же духе — беды не миновать. Сейчас у тебя работы много?
— Хватает.
— А я думал, что строительство дышит на ладан.
— Так оно и есть. Но я сопротивляюсь.
— Нужно все бросить... на пару недель. И даже...
Он присел на краешек стола и закурил сигарету.
— Ты должен поехать отдохнуть.
Я постарался изобразить улыбку.
— Однако... я еще не дошел до чертиков, я еще не допился.
— Конечно. Но и такое может случиться. Ну вот... Тебе даже не удается застегнуть пуговицу на манжете рубашки... Садись в кресло... Скажи... неужели ты так сильно ее любишь?
Я боялся этого вопроса, потому что сам задавал его себе уже не первый месяц. Клавьер сел за стол, и я почувствовал себя, как на скамье подсудимых.
— Я хорошо помню ее, — продолжал он. — Марселина Лефевр!.. Когда я уехал в Париж, она училась на втором курсе юридического факультета, не так ли?.. Вы вроде даже были помолвлены?
— Да.
— Ну и?.. Что же произошло?.. Вы поссорились?
— Она вышла замуж, за Сен-Тьерри.
— Сен-Тьерри?.. Подожди... Что-то не припомню... Высокий, сухощавый такой. Большой сноб, он еще собирался поступать в Центральную[140]? Сын промышленника?
— Да... У него завод шарикоподшипников в Тьере. У отца огромные владения недалеко отсюда... Впрочем, ты же знаешь... Сразу после Руая — налево... Дорога тянется вдоль парка, километра два, даже больше.
— Приходится заново привыкать, — сказал Клавьер. — Двенадцать лет в Париже — это много. Я уже не узнаю Клермон. А почему она вышла за Сен-Тьерри?.. Деньги?..
Меня томила жажда.
— Да, возможно... Но здесь все не так просто. Не знаю, помнишь ли ты... у нее есть брат...
— Я не знал его.
— Ничего из себя не представляет... он старше и жил за ее счет. Он и толкнул сестру на это замужество после того, как Сен-Тьерри взял Марселину к себе секретаршей.
Теперь у меня появилось желание высказаться.
— Я хочу, чтобы ты понял, это не тривиальная связь. Я тебе объясню... Ты не мог бы дать мне воды?
— Сейчас.
Он вышел. Когда-то Клавьер мне нравился. Мы часто встречались в Доме кино. Марселина тоже безумно любила кино! Но нам не удалось достойно постареть... Чего не скажешь о Клавьере. Он-то стал невропатологом, как и хотел. А что же я?.. Я, который возомнил себя архитектором, этаким Ле Корбюзье! А Марселина, она тоже с легким сердцем забросила науку!
Клавьер принес стакан воды.
— Сначала, — сказал я, — тебе следует разобраться в наших отношениях. Старик Сен-Тьерри больше не выходит из замка. Он очень болен... вероятно, рак печени, хотя он и не догадывается об этом. Поэтому его сын вынужден мотаться из Парижа, где расположены его офис и квартира, в Руая. Естественно, Марселина ездит с ним. Но довольно часто она остается со свекром. Так мы с ней и встретились. Ведь в замке всегда найдется что подреставрировать, и поэтому Сен-Тьерри обратился ко мне.
— Так-так... Он мог бы выбрать другого архитектора.
— Он знал, что я возьму недорого... Ты даже не представляешь, до чего все в этой семье прижимисты!
— Но я не понимаю, как Марселина и ты...
Я залпом осушил стакан, не утолив жажды.
— Она ненавидит Сен-Тьерри, — сказал я. — И сожалеет о содеянном, это несомненно... Ее настоящий муж, в какой-то мере, я.
— Но ты же знаешь, что это неправда... это только так говорится — муж! Прости меня за грубость. Но это входит в лечение. Все-таки признай: ты пьешь потому, что ситуация тупиковая?
— Ты полагаешь?
— Это по всему видно. Как ты представляешь себе будущее?
— Не знаю.
Я посмотрел на свой стакан. За несколько капель спиртного я бы отдал все на свете.
— В каких ты отношениях с Сен-Тьерри? — спросил Клавьер.
— Когда я собрался открыть свое дело, он одолжил мне деньги.
Клавьер поднял руки.
— И разумеется, ты их не вернул?
— Нет.
— Смею надеяться, что это произошло до того! Вы с Марселиной еще не...
— Я же тебе объяснил. Мы не любовники. Если кто и любовник, так это — он, а не я.
Я упорно стоял на своем, глупо, как пьяница. Марселина — моя жена... пусть неверная, но жена! И к черту Клавьера с его лечением!
— Вы часто встречаетесь?
— Что?
— Я тебя спрашиваю, часто ли вы встречаетесь. Не из простого же любопытства, сам подумай!
— Да, довольно часто. Сен-Тьерри много ездит. Он хочет объединиться с одной итальянской фирмой. Его отец не одобряет эту идею. Надо сказать, что старик поотстал от жизни. Но все принадлежит ему, и решающее слово — за ним. Сен-Тьерри спит и видит, когда папаша отправится на тот свет, но ждать осталось не долго.
— Чудно! И ты приезжаешь в Париж, когда его нет?
— Да.
— Это значительно усложняет твою жизнь.
— У меня есть секретарша, и я выхожу из положения. Я никогда там долго не задерживаюсь.
— Кто-нибудь подозревает, что...
— Не думаю. Мы всегда принимали все необходимые меры предосторожности.
— А когда вы встречаетесь здесь?
Я покраснел, поднес стакан к губам, но он был пуст.
— Мы никогда не встречаемся в Клермоне, только в пригородах... В Риоме, в Виши..
— Роковая страсть, — задумчиво сказал Клавьер.
— Да нет же!.. — вырвалось у меня. — Не совсем так... Постараюсь быть как можно более искренним, чтобы ты хорошенько уяснил себе... Мы учились с Марселиной в одном лицее. Нас связывает старая дружба... понимаешь, что я хочу сказать? Что нас объединяет, так это своего рода невзгоды; у нас общая беда. Она мне рассказывает о своей жизни без меня, а я — о моей жизни без нее.
— И таким образом, когда вы встречаетесь, то еще больше терзаете себя.
— И да, и нет. Несмотря ни на что, мы счастливы. Если хочешь знать, мы не смогли бы отказаться от встреч.
— Все это — абсурд, — сказал Клавьер. — Она знает, что ты пьешь?
— Догадывается.
— Но она же видит, в каком ты состоянии. И она мирится с этим!
— Мы не можем смириться с тем, что происходит с нами: ни она, ни я. Но мы вынуждены терпеть. Что нам остается делать?
— Нет, нет! — воскликнул Клавьер. — Нет, старина. Не говори, что ничего нельзя сделать.
— Ты намекаешь на развод? Мы тоже об этом думали. Но с Сен-Тьерри об этом нечего и мечтать.
Клавьер встал передо мной.
— Послушай, Ален... это и есть моя работа: помогать решать проблемы, подобные твоим... Здесь кроется что-то еще, признайся!.. Скажи как мужчина мужчине... ты уверен... что Марселина согласилась бы выйти за тебя замуж, будь она свободна?.. Ну! Это причиняет боль, но у тебя осталось же хоть немного мужества... Ответь!
Я отвернулся, не в силах говорить.
— Вот видишь, — произнес Клавьер. — Ты не уверен.
— Ты не понимаешь, — прошептал я. — Она... да, она выйдет за меня. Но я... Видишь ли, я с трудом свожу концы с концами, я тебе говорил, что у меня дела идут кое-как. Я выхожу из положения, разумеется, но и только. У меня жалкая колымага, а она ездит на «мерседесе». В этом — вся суть!
— Ты рассуждаешь как обыватель, — сказал Клавьер. — И все же опиши мне Сен-Тьерри, ты ведь упомянул о нем вскользь... Если бы ты был женщиной, что бы тебя в нем заинтересовало?
— Дурацкий вопрос!
— Давай, не стесняйся.
— Ну... его умение держаться... обходительность. Он элегантный, светский... с привычками состоятельного человека... Это сразу бросается в глаза...
— Например?
— То, как он произносит: «Дорогой друг»... Его высокомерное безразличие, какие он выбирает бары, рестораны... манера подзывать метрдотеля, разговаривать с барменом... он чувствует себя в своей тарелке, что там говорить! Более того, он обращается с тобой так, что ты рядом с ним чувствуешь себя деревенщиной. Симон, брат Марселины, все это воспринимает как должное... Марселина и та смирилась.
— А ты?
— Я?.. Я же тебе сказал, я ему должен.
— Ты ему, часом, не завидуешь?
— Можно еще воды?
Клавьер улыбнулся.
— Все говорит о том, что я прав. Даже жажда, — сказал он.
Он взял стакан и исчез. У меня разболелась голова. Все эти вопросы... да еще те, что я задавал себе сам... Боже, до чего все надоело! Никто не сможет мне помочь. Клавьер выпишет успокоительное, выразит надежду и отправит восвояси. И все вернется на круги своя. Не следовало мне приходить.
— На, выпей.
Он протянул запотевший стакан. Я чувствовал, как ледяная вода проходит по пищеводу, и потихоньку массировал живот. Он сел за стол и взял записную книжку.
— Это может продлиться долго, — сказал он. — Ты принадлежишь к тем больным, которые любят свою болезнь. Я могу помочь тебе. Вылечить тебя — это другой вопрос. Все зависит от тебя. В первую очередь мне бы хотелось, чтобы ты вернул долг этому Сен-Тьерри. Сколько ты ему должен?
— Два миллиона старыми франками.
— Не Бог весть какая сумма. Займи. Я думаю, что ты легко получишь кредит на семь лет. Тебе придется выплачивать тридцать пять тысяч в месяц. Самое главное — вернуть долг. Хотелось бы также, чтобы ты перестал на него работать. Ты говорил о реставрационных работах в замке. Там большой объем?