лова слегка кружилась. Что же придумать? Я увидел пресс-папье, небольшой кусок кварца с вкрапленными фиолетовыми кристалликами, выступающими, как зубы из челюсти животного. Ей-богу, если придется защищаться, из него получится неплохой кастет. Я немного поколебался, затем сунул его в карман плаща и вышел.
Я потерял много времени, разыскивая свою машину. Если я ею не пользовался два-три дня, то уже не мог найти. В конце концов я натолкнулся на нее за собором. Свежий воздух не развеял пары алкоголя, наоборот, я окончательно опьянел. Вцепившись в руль, внимательно следя за сигналами светофора, я свернул на дорогу в Руая. Я больше ни о чем не думал, тихонько ехал, придерживаясь правой стороны. Вскоре я очутился за городом, затем поехал вдоль стены парка. Я поставил «симку» на обочину, предпочитая прийти на встречу пешком. Я не стеснялся своей машины, хоть и не каждый месяц мыл ее. Мне просто хотелось немного пройтись. Может, после короткой прогулки я приду в себя. Еще никогда Сен-Тьерри не видел меня захмелевшим. Без пяти десять. Я приехал раньше назначенного часа. Я остановился у ворот. В глубине аллеи для верховой езды виднелся замок. На первом этаже горел свет. У крыльца я разглядел белый «мерседес». Как узнать, там ли Марселина? Не знаю почему, я вспомнил вдруг о табличках, висящих в холле дорогих гостиниц: «Просить милостыню запрещено». Я отступил назад и на дороге справа от себя увидел в темноте красную точку сигареты.
— Шармон?
Мне навстречу направлялся Сен-Тьерри. Он бросил сигарету и протянул мне руку.
— Сожалею, что побеспокоил тебя, — сказал он. — Но если я хочу быть в Милане завтра утром, нужно ехать прямо сейчас.
Мне казалось, что его голос доносился издалека, и я старался изо всех сил идти прямо, изображая из себя несговорчивого, вечно чем-то недовольного, раздраженного человека.
— Отцу ничуть не лучше. Врач только что ушел. У него нет никаких сомнений, что конец близок. Но ты же знаешь моего отца. Он болел всю свою жизнь, но сила воли поддерживала его. Так вот, он считает, что это очередной приступ болезни, который он одолеет своей энергией. Он и не думает, что умирает. Естественно, никто ему не перечит.
Он посмотрел на замок. Свет, горевший в правом крыле, погас.
— Наверное, уснул, — сказал Сен-Тьерри. — Ему колют морфий. К сожалению, я не могу отложить поездку, но завтра приедет Марселина. Она всем и займется.
Мои страхи потихоньку развеивались. Судьба старого владельца замка оставляла меня равнодушным. После того как Сен-Тьерри уедет, я смогу без всяких хлопот увидеть Марселину.
— Пройдемся немного, — предложил Сен-Тьерри. — С тех пор как я приехал сюда, я дышу только запахами лекарств.
Он протянул мне свой портсигар, и я совершил ошибку, согласившись взять сигарету. Пальцы дрожали, я уронил ее, поискал на ощупь. Сен-Тьерри посветил на землю фонариком.
— Спасибо.
Он направил луч мне в лицо.
— Честное слово, ты пил!
— Только одну рюмку перед тем, как приехал. Вы мне не дали поужинать.
Я всегда считал делом чести говорить ему «вы». Мы даже чуть не поссорились по этому поводу однажды. «Пожалуйста, если это тебе доставляет удовольствие, — отрезал он. — Но я остаюсь на «ты» со всеми бывшими однокурсниками и не изменю себе». Он остановился на дороге, подождал меня. Я различал его длинную тощую фигуру.
— Напрасно ты это делаешь, — продолжал он. — К подобным вещам быстро привыкаешь, и к тому же это плохая реклама.
— В Клермоне есть другие архитекторы. Вы можете обратиться к ним!
Мне не удавалось взять себя в руки. Я и не догадывался, что ненавидел его до такой степени.
— Ну, если ты так ставишь вопрос! — сказал он. — Очень жаль. Я надеялся сделать тебе крупный заказ. Теперь же я спрашиваю себя...
Он сделал несколько шагов, я последовал за ним, стараясь обуздать свое раздражение, вызванное действием алкоголя.
— О чем идет речь? — прошептал я.
— Это конфиденциально. Я должен быть уверен, что мой отец ничего не узнает. Слухи у нас здесь быстро распространяются.
Он поклялся вывести меня из себя.
— Я умею держать язык за зубами, — сказал я.
Он немного помолчал, как бы обдумывая мой ответ. Мы шли вдоль парка. Стал накрапывать мелкий холодный дождь.
— Можно подумать, что я из всего делаю тайну, — наконец сказал он. — Но на самом деле очень важно, чтобы мой отец не знал о моих планах... Вот и сейчас между нами произошла стычка. Он стал невыносим. Его послушать, так нужно сидеть сложа руки, ничем не рисковать, положиться на провидение. Он не отдает себе отчета, что над заводом нависла опасность, что замок вот-вот рухнет ему на голову! Больше нет моих сил! Здесь можно встретить только кюре, монахинь, попрошаек. Я хочу поговорить с ним о деле, а он бормочет о вечном блаженстве. Если я выскажусь напрямик, он разорит меня не колеблясь...
— Мне кажется, это не так просто.
— Не так просто! Ничто не мешает ему делать подарки всем подряд. Вот почему, когда я уезжаю, я стараюсь устроить так, чтобы Марселина жила здесь. Не то чтобы она его любила, но она, конечно, заботится о нем, посредничает между ним и ходатаями.
Мне хотелось недоуменно пожать плечами. Я не представлял Марселину в этой роли. Я-то лучше знал ее, нежели он!
— Он тебя попросил, — продолжал он, — отремонтировать ограду. Впрочем, мы уже пришли.
Метров двадцать ограды, обветшав от времени, рухнуло. Через проем был виден полуразвалившийся особнячок, где когда-то жили привратники или конюхи. Сен-Тьерри взобрался на груду камней. Я не без труда последовал за ним.
— Бог мой! — заворчал он. — Ты же не стоишь на ногах.
— У меня резиновые подошвы, — сказал я. — Они скользят.
Но он, поглощенный своими заботами, уже не обращал на меня внимания.
— Эта стена, — объяснил он, — в сущности, ограждала его частную жизнь. Теперь же любой может войти в парк: мальчишки, животные или бродяги. Такое чувство, словно они заглядывают в его постель. Кончится тем, что состояние будет растрачено впустую... Совершенно впустую... в то время как мне так нужны наличные... Абсурд!
— Однако...
— Нет. Никакого «однако». Конечно, ты в этом разбираешься. Ты заново отстроишь всю ограду. Но я хочу все смести, понимаешь? Все. Не только эту стену. Но и этот домишко, эти деревья — все, что валится от старости. И все продать. Муниципалитет ищет место, чтобы разбить парк. Вот оно! Ну посмотри, старина... Этот домишко — такой же ветхий, как замок. Он разваливается на глазах... Ты в него когда-нибудь входил?.. Не стесняйся.
Он пнул ногой дверь, она широко распахнулась.
— Входи! Я посвечу.
Он пошарил фонарем по пыльному полу, осветил стоящую с незапамятных времен мебель. С нашей одежды капало. Сен-Тьерри пристукнул каблуком.
— Все сгнило! Если постучать сильней, мы провалимся в подвал. Ну скажи, стоит ли это восстанавливать?
Он погасил фонарь, и я перестал его видеть. Я слышал только, как трещит деревянный каркас, шумит ветер, качая деревья.
— Так вот, — продолжил он, — я предлагаю следующее... Когда ты встретишься с моим отцом, обещай ему все, чего он захочет, но не торопи событий... Это будет не трудно... Разумеется, врач не сказал мне: «Он умрет тогда-то». Но он долго не протянет. Затем наступит мой черед. Никто не знает о моих планах. Даже Марселина.
— А Симон?
— Симон тем более. Я не обязан отчитываться перед шурином. Симон — служащий.
Сен-Тьерри теперь отдавал распоряжения, как, хозяин. Но я не желал проявлять покорность.
— В общем и целом, — сказал я, — вы готовитесь окончательно покинуть Руая?
— Да. Я намереваюсь купить что-нибудь в Италии... Я еще не знаю, в каком уголке... возможно, на берегу озера Маджоре.
— А ваша жена согласна?
— Марселина? Надо думать!
Негодяй! Он распоряжался нашими жизнями... Если он хотел нас разлучить, Марселину и меня, то ничего лучшего не мог и придумать. Быть может, он узнал правду? Но нет, он бы не стал посвящать меня в свои планы. Правда, я мало что для него значил.
— Остается обсудить один вопрос, — сказал он. — Мне не хотелось бы, чтобы ты меня обобрал. Снос строений не такая уж дорогая работа.
Тут преимущество перешло на мою сторону.
— Заблуждаетесь, — сказал я ему сухо. — Прежде всего, это займет уйму времени. Транспортные расходы весьма высоки, затем придется приводить территорию в порядок. Просто выкорчевать деревья недостаточно. Иначе усадьба станет похожа на полигон.
— Сколько?
— Я затрудняюсь сказать так сразу...
— Приблизительно?
— Несколько миллионов.
— Два?.. Три?..
— Больше.
— В таком случае мне выгоднее иметь дело непосредственно с городскими властями!
Он вышел на крыльцо. Я услышал, как он пробурчал:
— Что за мерзкая погода!
Затем он повернулся ко мне.
— Не думаю, что это твое последнее слово. Или ты нарочно стараешься казаться неприятным?
— Не верите, наведите справки. Но на вашем месте я не стал бы искать другого специалиста... потому что у вас нет выбора.
Я еще и сам толком не знал, чего добивался, но какая-то дикая радость обуяла меня, как если бы я схватил его за горло. Я подошел поближе.
— Разве вы мне не сказали, — прошептал я, — что не следует перечить вашему отцу? Если он узнает...
Сен-Тьерри направился к проему в ограде, резко остановился.
— Что?
Он сделал шаг в мою сторону.
— Повтори.
Я сжимал в кармане острый камень.
— Он смог бы... догадаться, — продолжал я. — В отличие от вас, я не привык лгать...
Свет электрического фонаря ударил мне в лицо.
— Ты пьян! Совершенно пьян!
— Выключите эту штуку! — закричал я.
Разумеется, я был пьян. Я чувствовал себя голым, с обнаженной душой, как больной на операционном столе.
— Боже мой! Да выключите же!
Левой рукой я схватил его за запястье. Фонарь упал, освещая нас снизу. Мне показалось, что он поднял кулак. Моя правая рука, вооруженная камнем, нанесла удар сама, клянусь, без моего ведома, вырвавшись на свободу, словно хищник. Она инстинктивно выбрала место, куда ударить. Я почувствовал удар в плечо. Я видел только распростертую тень, луч света выхватывал из темноты лишь покрытое мхом крыльцо, ствол дуба, по которому стекала вода, и черточки дождя. Мое сердце билось с какой-то торжественной медлительностью. Я весь горел, несмотря, на мокрые от дождя руки и лицо. Сен-Тьерри не шевелился. В затуманенный мозг стала просачиваться смутная правда. Я еще держал в руке фиолетовый камень, затем положил его в карман и поднял фонарь.