— Если хочешь, я напишу Эммануэлю, — продолжила она. — Он мог бы тебе сообщить о...
— Только не это.
Эммануэль! Что за идиотизм! Просто нет слов. Живой он нас сближал. Теперь, когда я не мог ни сообщить правду, ни подавить гнев, он делал из нас с Марселиной врагов.
— Однако, дорогой, эта история с оградой становится просто смешной.
— Возможно... Но я-то должен работать.
— О! Ладно... Тогда пошли со мной.
Я прошел с ней до двери спальни. Она бесшумно вошла, а я встал у одного из окон. Оттуда был виден уголок парка. Дождь перестал. Черная птичка прыгала среди опавших листьев. Меня мучила жажда. Я слишком много курил. Марселина вернулась, осторожно прикрыла дверь.
— Он сказал, — шепнула она, — что вы пришли к согласию и что тебе следует приступить к ремонтным работам.
— Отнюдь нет!
— Он никого не хочет видеть.
— Послушай, Марселина... Это важно, черт возьми!.. Иди и скажи ему, что я разговаривал с Мейньелем. Расходы окажутся большими, чем мы предполагали. Нужно посчитать... вдвое. Скажи ему просто: вдвое.
Это далеко не окончательная сумма расходов, но с 30 000 франков Мейньель согласится начать работы. А там посмотрим. Марселина проскользнула в спальню. Если возникнет конфликт с Мейньелем, она выступит в качестве свидетеля. Я совершил ошибку. Мне не следовало бы разводить все эти разговоры, нужно было решительно попросить Мейньеля начать работы и не создавать самому себе трудности из-за цен, что меня ставило в невыносимое положение. Но старик тоже хорош! Марселина выскользнула наружу.
— Он отказывается! Согласен на два миллиона, только чтобы его оставили в покое, но не больше.
— Вот видишь, — сказал я, — если бы он был так болен, как говорят, да плевать он хотел бы и на ограду, и на все остальное. Это его очередной трюк. Ты ему ответь...
— Ну уж нет! Это становится омерзительно!.. Я к нему не питаю никаких симпатий, ты же знаешь... но мы не имеем права его так мучить!
— Но это в его духе, — ответил я со злостью. — Пока можно торговаться, он будет дрожать над каждым су и ни за что не уступит.
— Какой ты безжалостный! — прошептала Марселина. — Я тебя не узнаю.
Оставалось только одно средство. Оно внушало мне отвращение, но выбора не было.
— Хорошо, — сказал я. — Объяви ему, что разумней всего написать твоему мужу... Представь все так, как если бы инициатива исходила от тебя, разумеется... Предложить мудрый вариант — не значит его мучить.
Она посмотрела на меня с некоторой враждебностью, поскольку чувствовала, что я скрываю от нее правду.
— Обещаю, что после этого отстану... Иди!
На этот раз отсутствовала она недолго. Когда она вернулась, то выглядела возмущенной и оскорбленной.
— Я же говорила тебе! — выдавила она. — Он очень плох. А тут еще это!
— Что такое?
— Он принимает ваши условия, но хочет, чтобы Мейньель принялся за работу немедленно. Ему нужно, чтобы вы составили раздутый счёт... из-за налогов. Раздутый, он так и сказал. Ты-то его знаешь лучше, чем я. Он еле ворочает языком, а туда же, силится считать. Честное слово, я поражаюсь. Ну и семейка!
Я вздохнул с облегчением.
— Ты позволишь мне воспользоваться телефоном?
И, не дожидаясь ответа, я позвонил Мейньелю.
— Говорит Шармон. Все улажено. Можете приглашать ваших рабочих. Я звоню из замка... На первую очередь работ вам выделяется тридцать тысяч...
— Хорошо, — сказал Мейньель. — Но мне нужно письменное подтверждение.
— Завтра принесу на стройку.
Когда обнаружат Сен-Тьерри, работы вряд ли продолжатся! Я ничем не рисковал, давая подобное обещание.
— Алло... Когда вы собираетесь начать?
— Завтра утром, — сказал Мейньель, — если погода улучшится. Мы приедем к восьми часам.
Я повесил трубку. Марселина стояла за спиной.
— Эммануэль придет в ярость, — заметила она.
— Эммануэль ни о чем не узнает.
Я тут же постарался поправиться, не хватало сейчас совершить оплошность.
— Он ни о чем не узнает, — продолжал я, — потому что ты ни о чем ему не расскажешь.
— Разумеется. Но он скоро вернется. К тому же, если умрет отец, он тебе никогда не простит пустую трату денег... Ты его знаешь. Вы поругаетесь, и нам от этого не станет легче. Подумай, дорогой, и о нас... Я бы на твоем месте не торопилась... Предположим, отец скончается завтра, послезавтра... ты же будешь вынужден все остановить...
— Старик не так уж плох.
— Если бы ты провел эту ночь здесь, то ты бы придерживался другого мнения. Доктор считает, что он безнадежен. Он говорит, что, возможно, уже сегодня нужно звать священника... Впрочем, я предупрежу Эммануэля. Как бы он ни ненавидел отца, его место здесь.
Я пожал плечами. Да, она стала членом семьи Сен-Тьерри!
— А ведь еще вчера ты спрашивала меня, когда мы сможем увидеться наедине, — сказал я со злобой. — Теперь же ты думаешь об уведомительном письме, о траурном платье.
— Я прошу тебя... Войди в мое положение.
— Мы уже не встречались больше месяца.
Она, не отрывая взгляда от двери позади нас, погладила мне волосы.
— Как только смогу, поверь мне.
— Держи меня в курсе, я у себя в офисе.
Но я не сразу возвратился в офис. По дороге я заглянул в небольшое бистро, расположенное рядом с собором. Я был его завсегдатаем. Бистро облюбовали служащие похоронного бюро, которые забегали сюда пропустить стаканчик белого вина, пока шло отпевание. Я заказал рюмку арманьяка и попробовал предугадать дальнейший ход событий. Первым делом Мейньель примется за особнячок, но ему потребуется какое-то время, чтобы выгрузить стройматериалы из грузовика. Затем рабочие приступят к возведению лесов, а он вновь станет осматривать здание. Мне следует появиться попозже. Я не горел желанием присутствовать при обнаружении трупа. Поэтому я не должен приезжать раньше девяти часов. До тех пор они могут еще не забить тревогу. Иначе мне придется сообщить это известие Марселине. В этом и заключалась вся трудность. Как себя вести?
— Гарсон... еще одну.
Оставаться естественным. Безусловно, это событие меня потрясет. Сколько времени он уже лежал в подвале?.. Не так уж и долго!.. И все же меня охватывал ужас при мысли, что я должен буду вновь его увидеть. Мне его покажет Мейньель. Мне придется выслушать его разглагольствования, предположения... Предстоит пережить кошмарный день. А еще эта полиция, эти журналисты... В Италию пошлют телеграмму... чтобы предупредить Симона... О дальнейшем я не мог догадываться. Судмедэксперт даст заключение, что смерть наступила три дня назад. Марселина скажет: «Позавчера он мне звонил». Симон: «Мы вместе уехали...» А я? Что же скажу я?
Я выпил рюмку пастиса и купил пачку сигарет «Руаяль». А я выхожу из игры. Я не хочу больше в этом участвовать. Если понадобится, то я заболею, лягу в клинику, наконец. Они у меня еще попляшут!.. В голове — туман. Хватит! Я вышел. Перед входом в собор стоял катафалк. Еще одно предзнаменование. Вот уже три дня, как смерть бродит за мной по пятам. С меня довольно, довольно, довольно!
Перевалило уже далеко за полдень, когда я вернулся к себе в офис; там меня ждала записка от Элианы.
«Звонила мадам Сен-Тьерри, просила Вас с ней связаться. Срочно. Я пошла на почту. Буду через час».
Неужели опять все сначала?.. Я сел, подавленный. Да нет же! Марселина просто нашла способ вырваться. Зачем все время думать о худшем? Я набрал номер. Сразу же узнал голос Марселины, голос светской женщины. Таким тоном она разговаривала, когда кто-то находился рядом.
— Мадам Сен-Тьерри у телефона... А, это вы, мсье Шармон... У свекра снова был приступ... Он в коматозном состоянии... На этот раз все кончено... По словам доктора, он сможет протянуть еще несколько часов... Да, все это очень печально... Я вынуждена сообщить вам, чтобы вы не приступали к работам... Когда муж вернется, он даст вам о себе знать...
Рядом слонялся Фермен или другой слуга. Во всяком случае, сказать мне было нечего. Я перестал разбирать звуки, исходящие из наушника, походившего на плохо отрегулированный приемник. Я опустил трубку. Все! Больше никто не вытащит Сен-Тьерри из его могилы. Марселина никогда не станет вдовой. А ты, глупый пень, так и останешься тем, кем и был до сих пор — неудачником, ничтожеством, примитивным преступником. Я открыл сейф, сделал наспех большой глоток спиртного, поперхнулся, закашлялся, никак не мог остановиться, слезы выступили на глазах, и я надеялся, что задохнусь окончательно.
Наконец я успокоился. Теперь настал черед предаться всяким досужим домыслам, в чем я уже весьма преуспел. Итак! Старик отправляется к праотцам. Что же дальше?.. Кто вернется из Милана, а? Симон. Симон один. Симону придется давать объяснения... Но как только я подумал о Симоне, то ощутил, что попал как бы в полосу тумана. Что же дальше? Старик после того, как у него началась агония, все еще не сказал своего последнего слова!.. Есть столько примеров, когда, впадая в кому, больной черпает в этом состоянии новые силы и тянет, и тянет еще не один день. Труп в подвале скоро превратится в вещь, в безымянный предмет, станет никем. Даже если случайно его обнаружат, ничто не позволит утверждать, что это — Сен-Тьерри, а не какой-нибудь бродяга. И на сей раз моя судьба целиком зависела от старика. Все равно что биться головой о стену. Нужно ли предупредить Мейньеля? Да. Если он узнает, что старик при смерти, то он все равно прекратит работы, опасаясь, что ему не заплатят. А узнает он об этом, как только приедет в замок. Лучше уж опередить события. Поэтому я ему позвонил и поставил в известность.
— Мне это больше по душе, — сказал он. — Работенка не из приятных.
Если бы он только знал!.. Будучи не в состоянии ничем заняться, возбужденный, я отправился бродить по городу, чтобы убить время. Конечно, мне нужно было изучить кое-какие планы, рассмотреть заявки клиентов, но я совершенно не мог сосредоточиться на конкретном предмете. Я шатался, рассматривая витрины, и искал какую-нибудь уловку, придумывал малейший повод, изобретал способ, который бы мне позволил привести свидетеля в особнячок. Но лишь двое были способны профинансировать работы, только один из них уже умер, а другой вот-вот умрет... Обычно убийцы пускаются на всякие ухищрения, чтобы спрятать тела своих жертв. Я же ломал себе голову над тем, как сообщить, что совершено преступление, и не находил никакого решения. Если только Марселина...