а в Италии — под именем Сен-Тьерри!.. Тогда? Неужели исчезнет и Симон? Чтобы провернуть в Милане крупную операцию за наличные? Затем самолет в Южную Америку, а когда правда пробьет себе дорогу, будет слишком поздно... Пикантно? Но подлинное мошенничество всегда имеет свою пикантную сторону. И все же существовала одна помеха. Труп. В худшем случае, скелет... Симон недаром, говоря от имени Сен-Тьерри, остерегался возобновлять строительные работы. В этом-то заключалась вся соль. Не ведутся ремонтные работы, не находится и труп. Силен мужик!.. Все прояснилось. Даже слишком! Может, я все напридумывал. Но одно из двух: или Симон — пройдоха, и я не далек от истины, или Симон — глупец и не замедлит запутаться в собственной лжи. На похоронах ему придется сбросить маску.
Я позвонил Марселине и выразил свои соболезнования. Она держалась очень достойно, с чуть наигранным волнением. Похороны должны были состояться на следующий день. Она направила телеграмму мужу и ждала от него ответа.
— Поставь меня в известность, — сказал я. — Мне нужно с ним поговорить.
Два дня назад у меня язык не повернулся бы такое выговорить. Сейчас я даже не испытывал ни малейшего стеснения. Не то чтобы я ожесточился, просто я мысленно следил за Симоном, как шахматист, который заблаговременно обдумывает ответную комбинацию. Я забыл про особнячок и про то, что там видел. Крысы!.. Они превратились во что-то абстрактное... Иногда я отрывался от работы, отодвигал от себя бумаги, наваленные на столе, закуривал сигарету. Крысы!.. Мне хотелось им сказать: «Поосторожней... Не торопитесь!»
Ближе к вечеру мне позвонила Марселина:
— Звонил Симон. У Эммануэля состояние неважное. Ему колют пенициллин. Помимо всего прочего, у него пропал голос. — Мысленно я поздравил Симона. Ловко придумано! — Он не приедет. Что поделаешь! Симон передаст его извинения.
— Когда приедет Симон?
— Чтобы добраться быстрее, он рассчитывает завтра вылететь в Париж, там пересядет на самолет компании «Висконт». Для него, возможно, так проще, но мне это очень неудобно. Аэродром у черта на куличках, а у меня столько дел здесь!
— Я могу тебя отвезти.
— Правда?
— Во сколько он приземляется?
— По расписанию — в пятнадцать двадцать.
— Хорошо. Минут за сорок я за тобой заеду. Я буду рад увидеть Симона и привезу вас. Но не покажется ему это странным?
— Нет. Конечно нет. И потом, разве сейчас до приличий!..
Старина Симон! Он не посмел взять «мерседес». Он всего еще лишь верный секретарь. Стеснит ли его мое присутствие? А мои вопросы смутят ли его? Я ведь тоже спрошу его о болезни Сен-Тьерри. И уж конечно заговорю о ремонтных работах. Я заранее знал его ответ. Но эксперимент стоило провести. Я торопил завтрашний день. И каждый раз, когда становилось тревожно на душе, я позволял себе пить чересчур много. Но я твердо решил лечь в клинику, как только дело прояснится. Сейчас мне необходимо очистить душу. После смерти Сен-Тьерри я стал слишком часто приписывать людям низменные чувства. Скоро я начну думать, что пал жертвой всемирного заговора. И об этом нужно рассказать Клавьеру. Это — самое верное доказательство того, что в моей измученной голове что-то медленно выходит из строя. На мою долю выпало слишком трудное испытание. Днем этот кошмар. Ночью снотворное, успокоительные таблетки, которые утром выбрасывали меня из объятий сна, словно корабль, потерявший управление.
И вот я дожил до следующего дня. Еще шел дождь, и я обрадовался, ведь в такую погоду невозможно найти такси. Симон, следовательно, не удивится, увидев меня на аэровокзале.
Фермен был одет во все черное. Зеркала задрапировали. Замок выглядел, словно церковь в страстную пятницу. Марселина вышла ко мне на цыпочках. Она тоже надела траурное платье. Мы осторожно прошли в комнату, где находился покойник. Старый владелец замка в торжественных черных одеяниях лежал между свечами, с недоверчивым видом сжимая в руках четки. Вокруг него я заметил силуэты молящихся и сам замер у изножья кровати. Отец и сын теперь где-то встретились наедине, если это «где-то» существует после смерти, и, возможно, ругались по поводу ремонтных работ. Почему мертвые должны быть менее суетными, чем живые? Я поджидал Марселину в вестибюле. Я бы дорого заплатил, если бы мне позволили закурить. Фермен стоял на посту у двери, впускал посетителей, принимал соболезнования, чуть склонившись, шевеля губами, напуская на себя отсутствующий вид, но тем не менее замечал все происходящее. С ним надо вести себя поосмотрительней. Вот почему Марселина сочла своим долгом разыграть комедию, непрерывно повторяя, что не хочет никого беспокоить, что она могла бы в крайнем случае вызвать такси, что стесняется принять мое предложение. В машине она облегченно вздохнула:
— Как мне все осточертело!.. Скорей бы наступило завтра, тогда можно будет передохнуть! Как видишь, я не огорчена, что Эммануэль не приехал. Он такой же заносчивый, как и этот старый хрыч. Иначе бы визиты, знаки вежливости... все это длилось бы целую неделю.
— Может, он дал указания Симону?
— О! Несомненно. Но Симон обычно слушает, кивает и делает по-своему. С ним мне спокойно. Он быстро все уладит.
Город был запружен машинами, и мы приехали как раз тогда, когда самолет вынырнул из облаков и делал круг над аэродромом. Стали выходить немногочисленные пассажиры. Симон шел первым. В пальто из верблюжьей шерсти, на шее — серый шейный платок, на голове — фетровая шляпа с загнутыми полями. В руках он нес чемодан из свиной кожи. Ни дать ни взять — патрон. Очень довольный, улыбка во весь рот.
— Шармон, какая встреча!.. Очень рад видеть тебя здесь, старина!
Он поцеловал Марселину, обернулся ко мне.
— Ты получил письмо от Сен-Тьерри?
— Нет.
— Тогда скоро получишь... Он мне сказал, что собирается написать тебе.
— Как он себя чувствует? — спросила Марселина.
— Так себе. Он не хочет лежать, но врач запретил ему выходить. Не очень-то удобный больной.
Я не знал, смеяться мне или скрипеть зубами, поскольку все происходило именно так, как я и предполагал.
— Смерть отца не очень потрясла его? — продолжила Марселина.
— Он ожидал этого печального события, в конце концов, возраст есть возраст!
Он ловко забрался на заднее сиденье «симки», а Марселина села рядом.
— Старина Шармон! Надо же, при каких обстоятельствах мы снова встретились... А ты помнишь те времена, когда мы вместе ходили в Дом кино?
Ни одной фальшивой ноты. Предельная искренность с толикой снисходительности. Но Марселина думала сейчас вовсе не о Доме кино.
— Что у него с горлом? — продолжала она. — Он мог бы мне и позвонить!
— Обязательно позвонит. Он мне обещал. А пока он в состоянии только брюзжать. И при этом весьма раздражителен! К счастью, у меня покладистый характер.
— Как идут дела?
— Думаю, неплохо. Ты знаешь его. С другой стороны, итальянцы играют свою игру. Молчат и он, и они. Но впечатление, что все складывается удачно.
— Он оставался все время в Милане?.. Не ездил за город?
— Нет... Он почти сразу заболел.
— Тогда он не сумел пообщаться с теми, с кем хотел.
— Он звонил им по телефону.
— А вот мне он не звонит!
Славная Марселина! В мгновение ока, только потому, что ее самолюбие пострадало, она заставила брата перейти к обороне. Я наблюдал за Симоном в зеркало заднего вида.
— Дела прежде всего, — сказал он.
— Разумеется! — прошептала Марселина. — С какой стати он должен измениться?
Симон предпочел поговорить со мной.
— Ты никогда не ездил в Италию?
— Один раз, — сказал я. — Когда был в Ницце, то решил прокатиться в Сан-Ремо.
— Это не считается. Тебе нужно поехать посмотреть, как они строят. Вот все говорят — американцы! Но эти-то гораздо изобретательнее! Поверь мне, там архитектор запросто может разбогатеть!
Я его слушал так внимательно, что проехал знак остановки. По всей видимости, этот человек не испытывал ни малейшего беспокойства. А ведь он знал, где находится Сен-Тьерри. Он не мог не отдавать себе отчета, что риск все же существует, хоть и минимальный. Когда я объезжал площадь Жода, в голову мне пришла новая мысль, но настолько безумная, что я тотчас ее отбросил. Нет, Симон не подозревал, что Марселина была моей любовницей, по крайней мере, по его виду об этом не скажешь. А если предположить, что он знал об этом, считал ли он меня убийцей Сен-Тьерри? Одну деталь я упустил. Мне никогда в голову не приходила мысль, что Симон мог видеть меня рядом с трупом в тот самый вечер... Если он торопился ехать... если он считал, что Сен-Тьерри опаздывает... в конечном счете, ничто не мешало ему пройтись по парку... и тогда он мог издалека наблюдать за нашей потасовкой. А если у него есть улика против меня, то он вообще действует наверняка... Но какая улика?.. Марселина теперь рассказывала брату, как умирал старик. Симон делал вид, что внимательно слушает, но на самом деле ему-то было решительно наплевать. Я бесстрастно, насколько мог, наблюдал за ним, но его любезное, приветливое лицо человека, всегда готового оказать услугу, ничего не выражало. Вдали показался замок.
— Мы могли бы, например завтра, немного побеседовать? — спросил я.
— Конечно, старина.
— Похороны назначены на одиннадцать, — сказала Марселина.
— Тогда, скажем, в десять часов. А о чем пойдет речь?
— О планах Сен-Тьерри. Я составил смету. Или, точнее, сделал кое-какие расчеты. Это обойдется очень дорого. Мне хотелось бы немного обсудить...
— Охотно... конечно, я в этом совсем не разбираюсь. Но твои предложения я ему передам. Конечно, если все будет подтверждено расчетами. Он обожает цифры.
Симон любезно улыбнулся, показывая, что весьма снисходительно относится к причудам патрона. Что ж, это не сон!.. Ведь именно он пустился в гнусные махинации, а не я. Его спокойствие начинало меня пугать. Я остановился у крыльца. Он пожал мне руку.
— Спасибо, старина. Ну, до завтра.
Фермен уже бежал с зонтиком, укрыл под ним Марселину. Симон помахал рукой.